Известные люди

»

Данкмар Адлер

Луис Генри родился 3 сентября 1856 года в Бостоне в семье выходца из Ирландии Патрика Салливана и дочери швейцарских иммигрантов Андрин Франсуа Лист. Семья имела артистические традиции: дедушка Луиса был малоизвестным ирландским художником, папа -- учителем танцев, а матушка великолепно играла на фортепиано. Ирландский дедушка-художник, наверное, испытывал недочет чувства ответственности, оттого что в единственный пригожий день, гуляя с сыном Патриком по ярмарочной площади, ухитрился затеряться в толпе и с тех пор не давал о себе быть в курсе. Отец Луиса, напротив, был человеком ответственным и считал своим долгом воспитать сына достойным членом общества, а оттого усиленно приучал его к спартанскому образу жизни: взлет в 5 утра, пробежка, обливание холодной водой у городского насоса, прыжки и метание камней. Мать же пыталась приучить его к миру прекрасного и звала сына на французский манер -- Луи-Анри. Луис рос энергичным и любознательным ребенком: в Бостоне он изучил каждую улицу, а в школе скоро научился воровскому сленгу и повадкам мелкого хулигана. Впрочем, раньше времени зародившееся возделение создавать дома не позволило Луису вступить на ошибочный дорога.

После пожара 1871 года Чикаго представлял собой рай для архитекторов

В 16-летнем возрасте Луис поступил в Массачусетский технологический институт и с воодушевлением взялся за исследование архитектуры. Проучился он там кратковременно, потому как стремительно понял, что институт готовит скорее ремесленников, умеющих сооружать по шаблону, чем настоящих мастеров своего дела. Луис грезил о парижской Школе изящных искусств, и все-таки, раньше чем поехать в Европу, он решил поднакопить практического опыта. Он ушел из института, проучившись всего единственный год, но считал себя уже подкованным теоретически. Гордый своими знаниями, Луис Салливан явился в контору Фрэнка Фернеса -- одного из лучших тогдашних архитекторов. Господин Фернес, выслушав расклад Салливана о его успехах в учебе, рассмеялся ему в лик человеческий, обозвал его идиотом, а всех ученых -- ослами, объявил, что знания, полученные в институте, не имеют никакой ценности, и принял Луиса на работу. От Фернеса Салливан узнал, что не бывает "архитектуры вообще" или "здания как такового", зато бывают конкретные задачи, которые нужно находить решение с помощью наличных средств.

Следующим учителем Салливана стал популярный в дальнейшем Уильям Лебарон Дженни -- отставной майор инженерных войск, организовавший в Чикаго проектное бюро. Луис приехал в Чикаго, тот, что представлял собой в ту пору большое пепелище, образовавшееся затем пожара 1871 года. Выжженная пустыня, в которую превратился городок, была настоящим раем для архитекторов -- за год потом пожара в городское возведение было вложено больше $4 млн, что представляло по тем временам астрономическую сумму, и проектировщики были завалены заказами. В будущем аккурат Уильям Лебарон Дженни создал первое в Чикаго высотное сооружение с внешним металлическим каркасом, а потому что разрешено не колебаться, что для Салливана время работы в его конторе не пропало даром.

Высотные здания умели создавать и до Салливана, но это были не небоскребы, а скорее весьма высокие дома

Наконец в 1874 году у Луиса было довольно опыта и денег, чтобы сделать свою мечту -- он отправился во Францию и поступил в знаменитую Ecole des Beaux Arts -- парижскую Школу изящных искусств. Однако самый-самый значимый принцип, тот, что он усвоил во Франции и верность которому сохранял всю существование, был преподан ему нисколько не в школе. Готовясь к поступлению, Салливан нанял репетитора по математике -- некоего мсье Клопе, тот, что, просмотрев учебник Луиса по начертательной геометрии, посоветовал тут же выбросить его в мусорное ведро. Тыча в учебник, мсье Клопе говорил: "Смотри, вот правило с пятью исключениями, а вот теорема с тремя особыми случаями: в этом месте вообще одни исключения и особые случаи... Наши принципы должны быть настолько широки, чтобы вытурить любые исключения". С тех пор Салливан был уверен, что для любого класса проблем разрешено поднять одно универсальное заключение, которое будет неизменно приводить к успеху, называя это "принципом Клопе". Учиться в Париже было нелегко хотя бы потому как, что преподавание велось на французском. Тем не менее молодой Салливан проявил полно усидчивости, прилежно занимаясь по 18 часов в день. В конце концов он не только выучил французский, но и снова овладел воровским жаргоном -- на этот раз парижских клошаров, что помогло ему завоевать почтение посреди однокашников. Отучившись год в Париже, Салливан по обыкновению решил, что знает все, и вернулся в Чикаго.

Хотя в Чикаго продолжался строительный бум, Луиса ждало разочарование: местные архитекторы не испытывали восторга по поводу его французского диплома и не давали ему должности выше рядового чертежника.

В архитекторах в ту пору вообще не было недостатка, Америке не хватало другого -- архитектуры. "Свободные люди на свободной земле", наслаждавшиеся плодами американской демократии, в те времена полно комплексовали перед менее свободными европейцами, у которых было меньше гражданских прав, но было больше истории и культурного наследия. В конце XIX века американские миллионеры строили себе особняки в римском стиле, скупали поместья английских лордов, доплачивая за фамильные привидения, и покупали в Европе "на вывоз" целые замки и аббатства: средневековые постройки разбирались по кирпичу, а следом собирались по чертежам на другом берегу океана.

Салливан был настоящим эстетом и непрерывно придумывал новые орнаменты.

Любовь американцев ко всему "историческому" проявлялась в невиданной эклектике, которая заполнила американские города. Дома с греческими портиками украшались египетским орнаментом и венчались готическими башенками. Скептики величали тогдашние постройки "причудами плотника", при всем при том более того борцы с эклектикой скорее ратовали за чистоту исторических стилей, чем за создание чего-то своего -- американского. Среди архитекторов было распространено взгляд, что вслед за тем Ренессанса архитектура вообще перестала наличествовать, ибо ничего нового изобрести уже нетрудно нереально, а в учебных заведениях, будь то Массачусетский технологический институт или Школа изящных искусств в Париже, учили главным образом тому, как воспроизводить классические образцы.

Чикаго не был исключением: самым красивым зданием в городе считался Кросби Опера-хаус, тот, что в путеводителях описывался как "итало-византийское строение во франко-венецианском духе с норманнскими окнами". Также в Чикаго процветали викторианская готика, заимствованная из Англии, итальянская готика, поражавшая изобилием арок и причудливыми очертаниями крыш, "настоящий норманнский стиль", повторявший очертания европейских замков с мрачными донжонами и стрельчатыми окнами-бойницами, а ещё греко-римский классицизм, тщившийся придать зданиям сходство с Парфеноном.

Тем не менее в Чикаго были архитекторы, готовые нарушать сложившиеся каноны, и одним из них был собственник архитектурного бюро Данкмар Адлер, тот, что в 1879 году предложил молодому и многообещающему Луису Салливану местоположение чертежника. У Адлера был на руках контракт на возведение Центрального мюзик-холла, и ему были нужны рабочие руки. Поскольку у Салливана помимо рук имелась ещё и башка, набитая идеями, уже посредством год, когда Центральный мюзик-холл был сдан в эксплуатацию, Адлер предложил ему сделаться полноправным партнером в своем коммерциале. И Данкмар Адлер не ошибся в своем выборе.

Благодаря идеям Салливана окна стали шире, а стены -- тоньше

Компаньоны отлично дополняли дружбан друга. У Адлера была отличная деловая хватка, блестящие инженерные способности и налаженные деловые связи по всему городу -- что, хотя вообще-то, неудивительно, ибо его папа был сильно уважаемым чикагским раввином. Салливан по молодости связей ещё не имел и вообще был неважным бизнесменом, но у него был гений сочетать в своих идеях конструктивные новшества и оригинальные художественные решения. Кроме того, Луис был настоящим эстетом -- большим поклонником музыки Вагнера и живописи Микеланджело, а ещё прирожденным декоратором: он все время придумывал новые орнаменты, которые не имели аналогов в "исторических" стилях.

Между тем требованием времени становилось возведение высотных зданий. После гражданской войны в США начался экономический бум, что способствовало росту спроса на офисные помещения. Каждый застройщик мечтал сдать как разрешено больше офисов как не возбраняется ближе к центру города, используя при этом как не возбраняется меньший участок земли. Под высотными зданиями во второй половине XIX века понимали все постройки выше шести этажей. Дело в том, что архитекторы не без основания полагали, что никому не захочется вставать по ступеням дальше. Психологический барьер был сломан только в 1874 году, когда в Нью-Йорке появился десятиэтажный Нью-Йорк Трибьюн-билдинг, в котором исправно работали лифты.

Первые высотки были, по сути, не небоскребами, а нетрудно весьма высокими домами. Восьми-десятиэтажные здания строились на массивном цельном фундаменте и держались за счет весьма толстых стен, достигавших в толщину 3-3,5 м. Окна в таких домах были небольшими и "тонули" в толще стен, а потому что освещение было очень актуальной проблемой. Внутреннее пространство кроме того терялось из-за толщины стен, а значит, терялись и живые финансы, которые могли бы быть получены от его эксплуатации. На картина тогдашние высотки также самое малое напоминали сегодняшние небоскребы: несмотря на свою высоту, они казались тяжелыми и приземистыми.

Компаньоны не могли дозволить себе выпустить перспективный рынок, и первым проектом фирмы Adler & Sullivan стало офисное сооружение Борден-блок. Салливан поставил себе задачу достигнуть лучшего освещения и большего свободного пространства при сохранении многоэтажности. Было придумано следующее: вес здания предполагалось подсоблять за счет внешних опор, каждая из которых покоилась на собственном изолированном фундаменте. Поскольку сооружение держалось за счет опор, толщину стен позволительно было немаловажно уменьшить. Кроме того, появилась вероятность свершить большие окна, что безотложно решило проблемы освещения и вентиляции. Борден-блок был построен, заказчик был доволен, а предприятие Adler & Sullivan удачно въехала в новоиспеченный офис на самом верхнем этаже новой высотки. Идея использования внешних опор с отдельными фундаментами стала для Салливана тем самым "принципом Клопе", тот, что он в дальнейшем использовал каждый раз, когда приходилось создавать нечто многоэтажное.

Салливан сформулировал пять принципов небоскребостроения, и все они в первый раз были применены при строительстве Уэйнрайт-билдинг в Сент-Луисе.

Поскольку заказов было хоть отбавляй, предприятие благоденствовала. Луис скоро вошел во привкус своей роли свободного художника и генератора идей. Он жил единственный, любил уединение и спокойствие и сообща с тем отличался сочетанием артистической рассеянности и надменности признанного гения, чьи мысли витают вдалеке от презренной суетности мира, что было совершенно безусловно, если учитывать, что практическими делами занимался Адлер. Хорошее касательство к сотрудникам Салливан понимал достаточно своеобразно. Он мог приступить разговорчик с подчиненным и вскоре запамятовать о том, с кем говорит и о чем, увлекаясь полетом собственной мысли. Иногда же он начинал распевать темы из опер Вагнера, в чьей музыке черпал вдохновение, пытаясь при этом втолковать сотрудникам, кто такие Вотан и нибелунги.

За первые пять лет сотрудничества Адлер и Салливан построили четыре больших офисных здания, реконструировали немного театров и построили десятки фабричных корпусов, складов и частных домов. Архитекторы получали проценты от стоимости строительства, а цена была немалой -- одна только реконструкция Гранд Опера-хаус стоила $55 тыс., а временами суммы доходили до $300 тыс. и выше.

Опыт строительства Центрального мюзик-холла и ремонтных работ в нескольких чикагских театрах позволили фирме обрести контракт, о котором мечтали все архитекторы Чикаго и тот, что прославил Салливана и Адлера на всю страну.

В 1885 году в Чикаго состоялся оперный фестиваль, на тот, что свезли лучших теноров, басов и баритонов из всех стран, где таковые были. Фестиваль прошел на ура, и основной спонсор мероприятия миллионер Фердинанд Пек замыслил отгрохать в городе непрерывно функционирующий оперный зал. Естественно, зал должен был быть по-американски огромным и более того больше огромным, чем "Метрополитен-опера" в Нью-Йорке. Поскольку м-р Пек был деловым человеком, ему было нетрудно подсчитать, что за счет продажи билетов на оперу настолько грандиозное сооружение себя не окупит. Поэтому было решено совершить сооружение ещё грандиознее: под одной крышей с храмом искусств планировалось разместить гостиница, рестораны и офисные помещения, которые будут сдаваться внаем. Пек выпустил акции на $2 млн и облигации на $900 тыс., привлек солидных инвесторов и объявил тендер на возведение.

Контракт достался Адлеру и Салливану, и большей удачи нелегко было пожелать. Строительство началось 1 июня 1887 года, когда две трети отведенных под возведение площадей ещё более того не были выкуплены у их хозяев. Проект приходилось всю дорогу переделывать, так как планы инвесторов всегда менялись, к примеру уже в ходе строительства выяснилось, что рядом с отелем должен быть немалый банкетный зал. На стройплощадке работали 200 рабочих, причем работы не останавливались и ночью, продолжаясь при свете электрических фонарей. В итоге к марту 1888 года Чикаго получил самое грандиозное сооружение из всех, что когда-либо имел.

Контракт на возведение чикагского Аудиториума был высшим достижением коммерческого гения Данкмара Адлера, а Салливану он принес не только денежки, но и славу

Аудиториум, как нарекли колосса, представлял собой жутко сложное сооружение, которое венчала 17-этажная башня. В концертном зале было 4232 места, что, к большущий радости чикагцев, было на 1200 больше, чем в "Метрополитен-опера". Площадь здания составляла порядка 20 тыс. кв. метров, а по высоте оно не знало равных в городе. Строительство обошлось инвесторам в рекордные $3,145 млн, но никто не жаловался, так как итог превзошел все ожидания.

Теперь имя Салливана знали во всех штатах, а предприятие получала заказы из Баффало, Сент-Луиса, Сиэтла, Нового Орлеана и Солт-Лейк-Сити. Новый офис Adler & Sullivan расположился на верхнем этаже башни Аудиториума, и Салливан мог в настоящее время взирать сверху вниз не только на своих служащих, но и на весь городок.

Наконец у Луиса Салливана были развязаны руки -- он хотел сооружать нечто необыкновенное, и заказчики были готовы дарить ему на это капиталы. В 1891 году в Сент-Луисе закончилось возведение Уэйнрайт-билдинг, тот, что если и не был первым в истории небоскребом, то, по крайней мере, был первым небоскребом современного вида.

К началу строительства Уэйнрайт-билдинг Салливан уже мог сооружать высотные дома, и не он единственный мог это работать. Однако как раз Луис Генри Салливан понял, что высоткам необходимо нечто большее, чем новые инженерные решения,-- им нужна идеология, единая инженерно-эстетическая концепция, которая позволила бы им сделаться чем-то большим, чем нагромождение одного этажа на прочий.

"В чем основная специфика высотных офисных зданий? -- вопрошал Салливан в своей статье, написанной позже Уэйнрайт-билдинг, и тут же отвечал:-- В том, что они крайне высокие". Архитектор считал, что сама высота должна быть "доминирующим аккордом", центральной эстетической идеей возводимой башни, и добавлял, что в сооружении должны быть "мощь и могущество высоты, слава и гордыня экзальтации". Воистину, тот самый дядя не напрасно выучил наизусть всего Вагнера.

Луис Генри Салливан сформулировал свои принципы небоскребостроения предельно точь-в-точь, и этим принципам архитекторы следуют до сих пор. Первое -- небоскребу нужен находящийся под землей этаж, в котором будут размещаться бойлерные, силовые установки и прочие устройства, обеспечивающие сооружение энергией и теплом. Второе -- начальный этаж должен быть отдан банкам, магазинам и иным заведениям, которым необходимо большое пространство, немало света, яркие витрины и легкий доступ с улицы. Третье -- второй этаж должен иметь в распоряжении не меньше света и простора, чем начальный, оттого что он без труда достижим с помощью лестниц. Четвертое -- между вторым этажом и самым верхним должны устраиваться бесчисленные офисные помещения, которые могут ничем не разниться приятель от друга по планировке. Пятое -- самый-самый верхний этаж, так же как и находящийся под землей, должен быть техническим. Здесь располагаются системы вентиляции.

Луис Генри Салливан вписал свою лепту в формирование православного зодчества. Церковь Троицы стала одним из самых русских зданий Чикаго

Все пять принципов были использованы Салливаном при строительстве Уэйнрайт-билдинг. Кроме того, родное воплощение получил первостепенной важности принцип всей новой архитектуры, тот, что архитектор сформулировал так: "Форма соответствует предназначению". В приложении к другим постройкам Салливана тот самый принцип мог обозначать, что заводскому корпусу необязательно иметь в распоряжении коринфские колонны, а вокзалу -- готические шпили. В случае же с небоскребом функциональность понималась особым образом. В понимании Салливана главная функция небоскреба в том, чтобы быть небоскребом, потому как идеи силы и свободы, которые воплощены в этом типе зданий, самоценны и соответствуют американскому национальному духу. Поэтому, чтобы быть небоскребом, сооружение должно парить и рваться ввысь. Чтобы выделить "парение", Салливан отказался от горизонтального членения фасада, заменив его вертикальным. Опорные стойки, служащие внешним каркасом, были использованы, чтобы выделить устремленность здания в небосвод, а большие окна между опорами создавали чувство воздушности. Облицовка была выдержана в черно-красных тонах с использованием миссурийского гранита и песчаника.

Внутри здания размещались 9 магазинов и больше 200 офисов, но это было не главное. Впервые небоскреб был осознан как сооружение особого типа с собственной эстетикой, а в Америке появился свой архитектурный манера.

Зенит славы Луиса Генри Салливана пришелся на 1893 год, когда в Чикаго состоялась Всемирная Колумбовская экспозиция. Пространство, выделенное под павильоны, было поделено между шестью ведущими архитектурными бюро, и самый-самый огромный участок достался Adler & Sullivan для возведения павильона транспорта.

Верный своему принципу о подчинении формы требованиям функциональности, Салливан спроектировал павильон, тот, что сочетал дешевизну и помпезность, необходимые для временного здания, создаваемого с целью единственной экспозиции. В то время как прочие павильоны пытались мниться чем-то как будто античных храмов, павильон транспорта не скрывал того, чем он в реальности являлся -- а был он большим раскрашенным шатром, в котором должно хватить места и публике, и экспонатам.

Транспортный павильон на Всемирной Колумбовской экспозиции в Чикаго был похож в то же время на вокзал и размалеванный балаган. За это его и полюбили американцы

По форме павильон напоминал немалый вытянутый ангар, снабженный по бокам галереями с романскими арками. Архитектурный минимализм компенсировался яркой раскраской стен, которые были расписаны красным, синим, оранжевым, желтым и зеленым. Особенно понравились публике "золотые двери" -- позолоченная арка, служившая входом в павильон, а кроме того белые алебастровые ангелочки с плакатами, на которых были написаны имена известных ученых. Словом, павильон был чем-то средним между вокзалом и балаганом с ангелочками, но народу это понравилось, и слава Салливана из чисто профессиональной стала общенациональной. Впрочем, последующие события дали вероятность биографам гутарить, что светило его славы "закатилось в блеске 'золотых дверей'".

В 1893 году экономический бум сменился кризисом и стагнацией, сооружение новых зданий затормозилось, и заказов стало меньше. Известность сыграла с фирмой Adler & Sullivan злую шутку: с престижными, а значит, и дорогими архитекторами никому не хотелось связываться. Между компаньонами стали возникать разногласия. Помимо того что большая количество славы доставалась Салливану, как гром среди ясного неба оказалось, что и денег он получает больше, оттого что немного спроектированных им небоскребов считались только его детищем, а не Адлера. В 1895 году Адлер ушел из фирмы и последние пять лет своей жизни работал над собственными проектами.

Без хватки Адлера дела Салливана пошли существенно хуже, оттого что он привык во всех бизнес-вопросах надеяться на старшего компаньона. Если за 15 лет существования совместного брэнда Салливан построил больше сотни зданий, то с 1895 по 1924 год (год его смерти) он спроектировал только 20.

В 1909 году Луис Генри был вынужден бросить богатый офис в башне Аудиториума и остановить свой выбор помещение подешевле, а посредством год он ушел из престижного Чикаго-клуба. В 1889 году он (впервой в жизни) женился на некой Маргарет Хаттабоу, но в 1907-м она покинула его, ибо он не мог снабдить ей привычного уровня жизни. Салливан распродал с молотка свою богатую библиотеку, продал особняк и коллекцию произведений искусства. Но долгов становилось все больше, а выплатить их не было никакой возможности.

Руководство банка в Сиднее, штат Огайо, потребовало от Салливана пристроить к зданию колонны. К счастью для здания, архитектор ответил отказом

Первое время оставаться на плаву помогала слава, которая приносила порой заказы от самых неожиданных клиентов, к примеру от православной общины Чикаго, для которой он выстроил собор Святой Троицы на Норт-Ливит-стрит. В стране не было, по всей видимости, ни одного сколько-нибудь представительного профессионального объединения архитекторов, где бы Салливан не был председателем или почетным членом. Сам он страдал звездной болезнью в довольно тяжелой форме. Сотрудники вспоминали о нем как о человеке, тот, что "по манере облачаться и известия беседу был аристократом не меньшим чем старые Бурбоны". Салливана то и занятие приглашали выступать перед собраниями обществ, больше или менее связанных с архитектурой, и вскоре сам он стал испытывать себя не легко блестящим архитектором, но крупным мыслителем национального масштаба, призванным обучать и просвещать. Его выступления превращались в прозаические поэмы, наполненные не шибко уместной патетикой. Так, на одной из встреч архитекторов Салливан выступил с чем-то как будто панегирика под названием "Вдохновение", тот, что имел очень опосредованное касательство к профессиональной деятельности и состоял из трех частей: "Рост -- песня весенняя", "Упадок -- мечтательность осени" и "Бесконечность -- песня глубин".

Осознав свою ответственность перед обществом как гения, Салливан начал строчить весьма путаные трактаты о демократии и американской душе. Смысл их сводился к тому, что в мире есть два борющихся начала -- демократия и феодализм, и когда они борются, побеждает то одно, то другое. Современность, которая по мере таяния счетов в банках казалась ему все больше мрачной, очевидно склонялась в сторону торжества феодальной формации. Примечателен и эдакий рев души: "Демократия не должна предавать своих мечтателей".

На склоне лет у Салливана появились основания мнить себя преданным -- заказчики начали обучать его, как создавать дома! В 1917 году ему заказали создать отделение банка Народной заемно-сберегательной ассоциации в городке Сидней, штата Огайо. Проект, представленный Салливаном, был реально великолепным. Задуманное сооружение должно было сочетать миниатюрность и достоинство, основательность и изящество, а его дизайн был для того времени крайне необычным. Директора вернули план, выразив раскаяние, что у здания нет колонн. Взбешенный гений вырвал чертеж из рук банкиров и заявил, что с колоннами может отгрохать каждый кретин и что таких дураков по тысяче в каждом городе, но такое сооружение, какое замыслил он, больше возвести не под силу никому. Директора скрепя сердце позволили создавать без колонн, но удержали $1 тыс. из его гонорара, сочтя, видимо, что, не пририсовав колонны, архитектор изрядно облегчил себе работа. Дела Салливана шли не до такой степени неплохо, чтобы отказываться от работы более того при до того явном унижении, и Сидней получил, наверное, единственную свою достопримечательность.

В последние годы жизни Салливана крупных контрактов без малого не стало. Последним, что он построил, был мелкий мелодический магазин

Луис Генри Салливан старел, а манера существовать на широкую ногу, не излишне заботясь о будущем, нехорошо сказалась на его сбережениях. Хуже всего было то, что к 1920-м годам его без малого забыли. Вспомнили о нем случайно: в 1923 году Токио был разрушен землетрясением, но одно сооружение устояло -- то был Императорский гостиница, построенный Паулем Мюллером, инженером из офиса Adler & Sullivan. Пресса заговорила о "чикагской архитектурной школе" и с удивлением обнаружила, что ее основатель жив. К тому времени Салливан уже не работал. После 1922 года, когда он воздвиг в Чикаго мелкий мелодический магазинчик для некоего Вильгельма Краузе, он не построил больше ничего и 14 апреля 1924 года скончался в бедности.

Среди американских архитекторов бытует взгляд, что Салливан был в большей степени декоратором и дизайнером, нежели собственно архитектором. Создателем первого небоскреба кроме того считается не Салливан, а Уильям Лебарон Дженни, тот, что построил первое сооружение с внешним металлическим каркасом. Тем не менее как раз Салливан создал небоскреб как символ и идею. Он считал небоскреб воплощением духа американской демократии, и в этом с ним до сих пор согласны как ее сторонники, так и враги. Недаром посредством 54 года затем смерти Салливана Жан Бодрийяр назвал "неуязвимыми сверхзнаками всемогущества системы" как раз небоскребы -- башни-близнецы Всемирного торгового центра.

Так же читайте биографии известных людей:

Данни Миноуг Danny Minoug

Каково мне быть сестрой Кайли Миноуг? Невозможно ответить на это однозначно. Ей было сложно совладать с клеймом старшая сестра Данни Миноуг", когда..
читать далее →

Данте Габриел Россетти Dante Gabriel Rossetti

Английский художник и поэт. Его отец, итальянский эмигрант Габриеле Россетти, был профессором итальянского языка в Кингз-колледже Лондонского..
читать далее →

Данте Ферретти Dnate Ferretti

Выдающийся итальянский художник-постановщик Данте Ферретти, только что переоборудовавший фасад Фестивального дворца в Венеции, закончил работу над..
читать далее →

Дара Торрес Dara Torres

Дара Торрес участвовала в Олимпиадах 1984-го, 1988-го, 1992-го и 2000-го годов. Она отличилась в каждой из них - выиграла восемь Олимпийских..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий