Известные люди

»

Мария Александрова

- Вас хвалят во всех рецензиях. Особенно вслед за тем лакоттовской "Дочери фараона", которая парижан поразила. Вы чувствуете, что проснулись знаменитой?

- Я, открыто говоря, об этом более того не думаю. Для меня Париж как бесконечная служба, служба, служба... Но, истина, вчера так получилось, что я зашла в маркет и меня на практике безотложно узнали. Это был продавец. Оказалось, что он из наших "бывших": артист балета, работал в Мариинке, учился в Вагановском. Он немедленно и определил, кто я и что. Не скрою, было шибко славно...

- Правда, что вслед за тем "Дочери фараона", в которой вы танцевали Аспиччию, занавес поднимали десять раз?

- Ну, не десять, но поднимали зачастую, публика так тепло встретила, что я более того была обескуражена. Мне казалось, что французы не скандируют на спектаклях.

- Для французов "Дочь фараона", которую Пьер Лакотт делал по мотивам Петипа, больше российский или французский спектакль?

- Вы знаете, мне кажется, они более того не могут мыслить об этом, оттого что несложно потрясены - и количеством народа на сцене, и всем, что происходит, и тем, что "Дочь фараона" в Парижской опере - это крайне прекрасно. Когда выходит живая лошадь - чаровница, не хуже, чем у нас в театре, они нашли такую же: белую, очаровательную, ну лапочка, - все в шоке. Когда обезьянка появляется - зал гыгыкает нетрудно со всей откровенностью. Французы шибко отзывчивые и добродушные, хотя нас всех пугали, что они холодные. Но покуда все шибко гладко идет.

- У нас есть фотография бельгийца Марка Хагемана: вы на фоне Парижа и Эйфелевой башни. Это внешность из вашего номера?

- Нет, это не в номере, это ещё лучше - это в Парижской опере, там таковой отличный переход есть между залами, идеально прозрачные большие окна, из которых открывается панорама на Париж, в том числе на Эйфелеву башню. Театр, конечно, обалдеть не возбраняется.

- А сами условия гастролей - вы этим довольны?

- Французы делают все возможное и невозможное. У нас более того за кулисами есть специальные помогающие дамы, которые одевают, зашивают костюмы, но все по привычке бегут к своим. И эти дамы первые недели так расстраивались, что никто из русских к ним не подходит. Мы им сказали: не расстраивайтесь, несложно артисты так устроены, что в концевой миг бегут к тем, кого они лучше знают. Они так очаровательны были в тот самый миг со своими расстроенными лицами - как будто столь сил, эмоций они нам дают, а мы пробегаем мимо. Ну позже все разрешилось.

- В этом сезоне вы сделали немного ролей, и каждая - событие. За Классическую Танцовщицу в "Светлом ручье" вас выдвинули на "Золотую маску". А ваша Джульетта в спектакле Деклана Доннелана и Раду Поклитару показала, что в Большом театре есть балерина для современного репертуара.

- Прошлым летом кто-то, кажется, из японцев на гастролях спросил: "Вы могли бы танцевать у Матса Эка?" Я сказала, что, надо думать, нет, потому как что не чувствую в себе какого-то слома, надлома. Того, на чем построен весь Матс Эк. Я открытое созданье, и не было в моей жизни ситуации, чтобы что-то во мне сломалось. И так случилось, что "Ромео и Джульетту" я делала как раз в таковый миг. Но оттого, по всей видимости, и получилось, что во мне есть это возражение. Между формой и образом. А форма меня сильно давила. Я более того немного раз ставила Раду в тупик, просила соорудить что-то другое, но в конце концов мне пришлось принять эту Джульетту. Мое внутреннее состояние не соответствовало какой-то спортивности, грубости, жесткости внешнего образа. Но гостей нашей страны поразил аккурат тот самый контраст, они говорили, что ни одна труппа в мире это не станцевала бы.

Одна англичанка, которая везет нас на лондонские гастроли, - такая смешная, серьги больше, чем она сама, - махала руками и была несложно в эйфории. Это весьма необычно, оттого что ни единственный балет мне не приносил столь мучений, как тот самый. То есть впервой в жизни это была для меня служба. Обычно я легко танцую, наслаждаюсь, а тут была какая-то битва.

- Этот спектакль изменил вас?

- Хорошо, что есть спектакли, которые показывают, что ты в чем-то не прав, консервативен. Этот балет совсем верно показал мне, что я ханжа. В том смысле, что раньше я прикидывала - это я буду танцевать, это не буду - и боялась обронить какую-то корону с головы. А как черт из табакерки оказалось, что я могу быть как все, я и есть как все, и вообще не стоит к себе солидно относиться. Ты всего только материал в чьих-то руках - балетмейстера, руководителя театра, руководителя страны, в конце концов... Но внутри есть что-то, принадлежащее тебе одной, - это твоя суть человеческая.

- И что ей больше соответствует?

- Я, в частности, точь-в-точь сказала себе: "Если бы я была маленькой девочкой и увидела таковой спектакль, как "Ромео и Джульетта" Доннелана, я бы ни за что в жизни не пошла в балет!" Мне было бы ужасно. И это верно, потому как что детское восприятие самое чистое. А посмотрев "Дочь фараона", я бы пошла в балет. Потому что это стопудово детское, романтическое, наивное искусство. Но аккурат сочетание твоего внутреннего мира и того, что ты приобретаешь в процессе жизни - учебное заведение, театр, родители, организация выживания, это тебя и создает. Когда я пришла на репетицию к Деклану - а уже был поставлен первостепеннный акт, я пришла на три недели позже из "Дочери фараона", - я была в шоке. От того, что все это не ново, что штампов довольно, что все это пройденный период. А с иной стороны, я не могла выбросить из головы сцену на балконе, сцену боя, то есть я понимала, что режиссерски спектакль выстроен и что-то в себе несет. И вот такую бурю эмоций я носила в себе два дня. Это как разговорчик о смерти, которого все избегают. Похожее было чувство - что-то сковырнули, а произносить об этом не хочется. Через два дня я пришла и сказала: "Я попробую". Во всяком случае, если не получится, я уже верно буду располагать информацией, что это не мое. В процессе я поняла, что все занятно, если ты шкалу не меняешь. Этот балет, к примеру, нереально работать для кого-то - только для себя.

- Теперь я слышу отклик на вопросительный мотив, тот, что задают сегодня французы себе и Большому театру: "Почему эта потрясающая балерина Маша Александрова все ещё не прима?"

- Я думаю, у кого как получается. Для кого-то это спортивная гонка, для меня нет. Я расту себе в театре и расту, и считаю, если мне дано кем-то сделаться, то стану. Если руководство не видит меня в каких-то ролях - это проблемы руководства, не мои. Но гонку я не люблю. А с здоровущий высоты позволительно и больно рухнуть. Ты должен осознавать, что ты ввязался в эту игру - и оплачивать за это будешь со временем все больше и больше. Я считаю, у меня все верно в жизни идет - с золотой медалью в кордебалет, из кордебалета в солисты. Все точно. Все этапы дядя должен одолеть путь. Единственный вывод, тот, что я сделала из работы в театре: "С желаниями надобно быть шибко осторожным, у них есть качество сбываться".

- И чего же вы себе такого пожелали, о чем в настоящее время жалеете?

- В какой-то, как мне тогда казалось, безвыходной ситуации я пожелала, по всей видимости, по-настоящему, от души, чтобы у меня было немало работы, страсть сколько хороших ролей. Потому что служба была, но... какая-то странная. И охота сбылось. Теперь моя суть человеческая, конечно, в восторге, но телу хуже! Оно обязано трудиться как ни в жизнь, и оно капризничает, чего люди изредка не понимают. Ведь раньше я могла вкалывать по сорок восемь часов, сейчас понимаю, что порой могу и бунт на корабле провернуть.

- Вас нельзя застигнуть в номере гостиницы, разве вы все время работаете?

- Нет, конечно. Еще Париж! Париж - это все. Я как-то приезжала сюда на три дня легко передохнуть, выдалось время. Приезжала в отрезок времени невеликий травмы, был больничный, и было такое состояние - да, пригоже, но я чуть-чуть что воспринимала тогда. Единственное, что меня тогда восхитило: я помню, ехала мимо "Опера", к самому театру, нежданно, разговаривая с таксистом, наклонила голову и увидела, что передо мной открывается нечто невозможное, и я среди дороги сказала ему: "Стоп!" И он остановился, и я как гром среди ясного неба поняла, что тот самый театр нужно покорять. Были полумглы, и театр только начинал подсвечиваться. Небо как бы ещё голубое, но в то же время уже довольно темное - фантастическое представление. И так я про себя отложила эту идея, про покорение. А на прочий день поехала в Нотр-Дам. И когда вышла оттуда, сказала себе: "Да нет, боже мой, что покорять? Я таковой червяк в этом мире, нереально ничего произвести, от меня ничего не зависит". Такое падение было сверху вниз. А в текущий момент я несложно бегаю по Парижу, в совершенном восторге, я могу бродить часами. В основополагающий день мы гуляли шесть часов. Зная, что завтра репетиции и два прогона. От "Сакре-Кер" до Эйфелевой башни - мы были такие счастливые. Теперь без променада по Парижу я почивать не ложусь.

- "Светлый ручей" - это легче, чем все, что вы танцевали?

- По технике, по-видимому, да, но по ожиданиям тут, в Париже, надо полагать, труднее всего. Просто не представляю, как они могут воспринять все эти картины из колхозной жизни. Ну, второй акт, там ещё хоть что-то ясно - какие-то отношения. А начальный - нетрудно картины той жизни, которой более того эмигранты не видели. Судя по реакции на обезьянку в "Дочери фараона", им должно прийтись по нраву.

- Ну да, там имперский китч, в этом месте - совдеповский.

- Когда Морихиро Ивата - он гений, конечно, в этой партии - только начал опускаться по лиане в "Дочери" и они стали в звук смеяться, я решила, ну, значит, и "Ручей" им понравится. А в текущий момент я думаю, у них же есть свой стереотип восприятия нашей жизни при советской власти. Где-то на первой неделе гастролей я выходила из служебного входа; стояла леди довольно пожилого возраста, она в каком-то поколении русская, но говорит с безусловно французским акцентом - это было шибко уморительно. Она ждала Николая Борисовича Фадеечева, ее маменька была его поклонницей, и вот она пришла возвратить дань ему. Мы разговорились, и она сказала, что вот на "Лебедином" она была, и ей понравилось шибко, на Лакотта она не пойдет, потому что что она его не любит - он свой, но она его не любит, а вот про "Светлый ручей" она сказала: "Наверное, вообще не пойду - какой-то колхоз". Нет, говорю, сходите: это не колхоз, а водевиль - и крайне потешный. Она: "Да? Хо-хо-хо, как занятно!" То есть у них какой-то свой расклад. Так что не знаю, что нас сейчас ждет.

Так же читайте биографии известных людей:

Мария Данилова Maria Danilova

Данилова Марья (Перфильева) - Данилова (Марья, по сцене, рожденная Перфильева) - известная в свое время танцовщица, прозванная ""русской Тальони""..
читать далее →

Мария Тальони Maria Talioni

Мария Тальони - известная итальянская балерина родом из Швеции. Родилась 23 апреля 1804 года.Мария Тальони являлась одной из самых выдающихся..
читать далее →

Мария Баррьентос Maria Barrientos

Одна из самых знаменитых сопрано первой половины 20-го века, Мария Баррьентос, дебютировала на оперной сцене необычайно рано. После немногочисленных..
читать далее →

Мария Гулегина Maria Gulegina

Мария Гулегина фирменная вердиевская певица, лучшая Тоска своего времени. Пятнадцать лет назад строптивая певица, какой ее числили по месту работы в..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий