Известные люди

»

Сергей Дьяченко

Слово взрывается фейерверком смыслов. Лики Чуда бесконечно разнообразны. Вот Христос превращает воду в винцо - и это маленькое камерное диво, при всей его внешней простоте, становится одним из краеугольных камней европейской цивилизации. А вот диковина из недавних: Армстронг спрыгивает с последней ступеньки трапа посадочного модуля - и на поверхность Луны впервой ступает нижняя конечность человека. Но и это событие - одно из величайших в важный истории - меркнет перед маленьким сопящим чудом, которое толком ещё не проснулось, но уже считает своим святым долгом пробормотать: "Папочка, я тебя люблю..."

И что значат по сравнению с этим чудом все остальные?

Фантастика унаследовала от классической литературы XIX века умение явить магическую подкладку мира. Реализм уже по самому определению своему способен оперировать только каждодневно наблюдаемыми обстоятельствами, а когда писатель-реалист хочет затронуть больше глубокие философские пласты, ему приходится прибегать к инструментарию фантастики, то есть пользоваться приемами и образами литературы, которую принято заталкивать в резервации для приключенческих романов, детективов и прочей порнухи.

Это тем больше уморительно, что этой "резервацией" давнехонько уже стала вся Вселенная, а границы литературной территории фантастики больше прозрачны, чем те, в которых так подходяще скукожился нынешний реализм.

Даже поразительно, что при жестких ограничениях существующего способа писателям-реалистам изредка удается созидать гениальные произведения... Большинство из которых, хотя вообще-то, при проверке оказываются той же фантастикой.

Поэтому нет ничего странного в том, что Марина и Сергей Дяченко, придя в литературу, начали сочинять как раз фантастику. В различие от многих и многих других они живут с вечным ощущением волшебства этого мира, и более того если бы я ни разу с ними не встречался, я безотлагательно вычитал бы это в их романах. Кажется, что они пришли в наши девяностые годы прямиком из времен романтизма, до того ясно ощущается в их прозе тот мятежный дух, тот, что двигал пером лорда Байрона, рисовал нервные изломы в сюжетах Мэри Шелли и творил прекрасные черты героев Теофиля Готье. Но в этой же прозе мощно звучат мотивы Булгакова и Стругацких, грандиозные философские аккорды Ницше, отзвуки великих потрясений уходящего двадцатого столетия...

Но может ли мир, в котором были Бабий Яр и Хиросима, исповедовать романтическое мироощущение? Жестокий вопросительный мотив, и отклик на него не менее жесток. Мир не может. Не имеет права. Но мужчина, живущий в этом мире и стремящийся существовать в нем и дальше, быть романтиком легко обязан. Иначе он будет обречен на судьбу героини романса Высоцкого:

Ей вечным холодом и льдом сковало кровь

От страха существовать и от предчувствия кончины...

Есть в книгах Дяченко и жуть перед этим вечным холодом, но есть и восхищение человеком, тот, что способен ему противостоять.

Господи, как я ненавижу вечную мерзлоту в душах...

Это она, вечная мерзлота, требовала от Привратника впустить ее в мир. Это она раскручивала ужасный вихрь Ведьминого века. Это она тяжелыми сталактитами тянулась к активный плоти со сводов Пещеры.

Она? Нет, оно - равнодушие...

Героем "Привратника", дебютного романа Дяченко, стал маг, лишенный магической силы. Изгнанник. Отверженный. Веселый маг Руал Ильмарранен, тот, что когда-то чертовски неудачно подшутил над другим магом, за что и заплатил утратой магического дара. И поделом, поделом, но у наказания нежданно-негаданно открывается оборотная край, которую испытать куда труднее, чем отлучение от магии.

Отчуждение. Маги его отвергли, а люди не приняли.

Позже, в романе "Преемник", значительно больше страшное и несправедливое возмездие падет на другого человека. От Луара Солля откажутся самые близкие и самые дорогие ему люди. Ни в чем не обвинят его, но проклятие обезумевших родителей хуже любых обвинений. Это вердикт. Юноша теряет все - имя, влюбленность, охота существовать, сострадание к людям...

И Руал, и Луар получают вероятность отомстить предавшему их миру. Зов таинственной Третьей силы, противостоящей как силе магов, так и силе людей, ведет их к Двери. Стоит ее раскрыть - и мир ни при каких обстоятельствах уже не будет прежним. Он не будет тем миром, тот, что их отверг, а в новом мире тот, кто откроет Дверь для Третьей силы, получит право повелевать.

Право отомстить тому, кто его предал. Право существовать так, как он хочет. Право пересоздать мир таким, каким он должен быть.

И если отбор Ильмарранена очевиден - его обида на мир не стала причиной ненависти, - то концевой шаг Луара нетрудно обязан быть роковым...

Романы Дяченко выстраиваются в диковинно стройную последовательность. Ни единственный из них, конечно, не исчерпывается конкретной проблематикой, но мне было существенно выявить логику развития творчества авторов, а не дарить развернутый разбор (с ним я, пожалуй, и не справился бы). Итак...

В "Шраме" Эгерт Солль должен одолеть в борьбе с самим собой, с гнуснейшей частью своей сущности. Заклятие, которым он наказан за мокрое дело безоружного человека, делает его абсолютным трусом - и бытие его становится адом. Он с фатальной неизбежностью теряет почтение к себе, так как другому ни в жизнь не простил бы того, что делает ныне сам... И главное опробование, которое ему предстоит, - это преодоление себя. Потому что по-другому он станет не только абсолютным трусом, но и асбсолютным предателем. И тогда вечная мерзлота возьмет не только его душу - она поглотит весь мир...

Следующим был роман "Скрут", перед героем которого, Игаром, стоит страшный отбор - по сути, он должен обменять существование одного человека на бытие другого, и у него нет возможности от этого выбора уклониться. Задача концентрированно этическая, незамутненная никакими внешними соображениями - социальными, практическими или, как это было модно в недавние времена, "классовыми". Жизнь какого человека больше ценна - женщины, которую ты любишь, или женщины, которая должна скончаться для того, чтобы твоя любимая была спасена? Авторы должны иметь немалым мужеством, чтобы становить перед героем принципиально неразрешимые вопросы. Испытание на прочность, на нравственную цельность, сквозь которое проходит Игар, запредельно. И сызнова - не пройди он это опробование, и его будет дожидаться слом, падение, вечная мерзлота...

Клавдий Старж из романа "Ведьмин век" вынужден избирать между долгом и любовью. Возможно, тот самый отбор выглядит проще, чем тот, тот, что вынужден работать Игар, но отбор Игара определит судьбы нескольких людей, а вывод Великого Инквизитора Старжа может привести к гибели целого мира, за тот, что он в ответе... Ситуация "Ведьминого века" поразительно напоминает нравственную коллизию "Жука в муравейнике" Стругацких, и все-таки Дяченко твердо перекладывают середина тяжести на лирическую составляющую романа, которой у Стругацких не было в принципе. Уже только одно это придает "Ведьминому веку" принципиально иное звучание; больше того - Дяченко, по-сути, усложнили ситуацию "Жука...", сделали больше "звонкой"...

Решение, которое диктует человеку влюбленность, не может в конечном счете привести ко злу - в этом Дяченко близки с социально-этическими идеями романа Вячеслава Рыбакова "Дерни за веревочку", хотя их подход к проблеме носит, скорее, не этический, а эмоционально-поэтический нюанс. Но за внешне простым утверждением "влюбленность спасет мир" кроется то же самое - неприятие душевной мерзлоты. Дяченко легко органически не в состоянии предположить, что энтропия всесильна и необратима - это утверждение в такой степени античеловечно, что без затей не может быть верным...

Возможно, в этом крылась бы уязвимость подхода Дяченко к своим произведениям, если бы они следовали этой идее вечно и во всем. Но они сами показывают, как благие, крайне благие и более того однозначно благие намерения приводят Старжа к катастрофе. Да, он не отдал себя мерзлоте, но мир гибнет, он не сумел его уберечь... И только финал романа - кода, которая чуть-чуть что добавляет, но важна как авторская прокламация,- растапливает торжествующую мерзлоту.

Все три героя "Пещеры" - последнего из изданных на нынешний день романов Дяченко - находятся в конфликте с Системой. Это безупречно свежеиспеченный для Дяченко аспект, до этого они открыто пренебрегали социальной терминологией. Здесь же они впервой столкнули влюбленность с административным Големом, Молохом, с воплощенной мерзлотой. Как бы ни противостояли приятель другу Тритан Тединственный и Раман Кович, как бы ни металась загнанной серной Павла Нимробец - они люди и они способны возлюбить, взять в толк, они способны к творчеству и пониманию творчества. Но их жизни попадают в сферу интересов Триглавца - и заканчиваются. Молох не остановится перед нравственным преступлением, для него не существует тех запретов, которые установлены им самим. Противостоять ему безнадежно, но не противостоять значит пропасть, задубеть. Тритан, утративший уверенность в правоте собственного дела из-за того, что это занятие потребовало отказа от человечности и предательства его любви, восстает супротив Молоха, и более того авторам не удается спасти его. Кович, поддавшийся было Молоху, но вернувший себе право и способность творить, воплощает творческое начало этой троицы, а Павла, связавшая этих людей соперничеством, становится нравственным катализатором для возрождения каждого из них... Человек Дела, мужчина Духа и мужчина Сердца - и Молох, противостоящий им всем...

Романы Дяченко, более того те, которые заканчиваются трагически, ни при каких обстоятельствах не оставляют ощущения безнадежности, безысходности. Думаю, более того если бы авторы и преодолели стремление "вытаскивать" сюжеты на оптимистический финал, эта звенящая светлая нота никуда бы не пропала. Слишком немало человеческого в этих книгах, чрезмерно непочатый край в них тепла и чистоты, уж очень остро чувствуют герои Дяченко несправедливость, излишне непочатый край в них гордости и чести, чрезмерно совестливы миры, в которых эти герои живут... И более того когда скрутит обида, завертит ненависть, смертельно ударит равнодушие, они все одинаково смогут остаться людьми. Остаться теми, о ком хочется воспроизводить заново и снова:

"Слава безумцам, которые живут себе, как как будто они бессмертны..."

И заканчивать эту фразу так, как закончил ее Евгений Шварц:

"...кончина другой раз отступает от них".

# # # #

Материал был написан в октябре 1998 года как послесвловие к сборнику малой прозы Марины и Сергея Дяченко. Опубликован в сборнике "Корни камня" (М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 1999.- [Заклятые миры]).

Так же читайте биографии известных людей:

Сергей Есин Sergey Esin

Сергей Есин - известный русский писатель. Родился 18 декабря 1935 года.Сергей Есин известнен по романам Имитатор, Соглядатай и книге-эссе Власть..
читать далее →

Сергей Залыгин Sergey Zalygin

У Залыгина-писателя странная судьба. Несомненно, счастливая - как писатель он реализовался полностью. Но и было обстоятельство, заметно осложнявшее..
читать далее →

Сергей Званцев Sergey Zvantsev

Советский писатель, драматург, фельетонист.
читать далее →

Сергей Извольский Sergey Izvolskiy

Извольский Сергей Петрович, лубочный писатель к. 1860-х н. 1870-х. Первая выявленная публикация сборник Стихотворения (М., 1863).
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий