Известные люди

»

Валентина Титова

- Вообще в моей жизни все шибко сложно. Я таковой жуть пережила, какого никому не пожелаю. Жаль, что всего этого я не могла предвидеть с самого начала. Я нередко думаю об этом сейчас, когда обоих моих мужей нет уже в живых...

- Но в профессии, кажется, у вас все сложилось удачно. Вы оттого что начинали у Товстоногова?

- Да, я его ученица. Был один комплект в студию при Большом драматическом театре, и я в пего попала. Меня притащила приятельница - мы совместно учились в Свердловском театральном училище и сообща отправились в Ленинград, к Товстоногову. Сама бы я ни при каких обстоятельствах не посмела: мне казалось, что дистанция между мной и этими уникальными, талантливыми людьми, которые работают в БДТ, так велика...

- Я слышала, что Товстоногов с большим вниманием к вам относился и весьма на вас рассчитывал.

- А я, предательница, так скверно поступила... Уже репетировала главную образ в пьесе Радзинского "104 страницы про любовь"... а опосля совершила безумие: попыталась перевестись в Москву, в Щукинское училище. Обычно Товстоногов за такие вещи вышвыривал безо всяких разговоров. Меня, истина, в театре оставили, но за свой проступок я получила по заслугам - с роли сняли.

- Это из-за Шалевича вы хотели в Москву съехать?

- Да, из-за Славы. Я была этакий дурой! Мы познакомились в Свердловске: я приехала к родителям на каникулы, а там шли гастроли Вахтанговского театра. Билетов не было, и я смотрела спектакль из оркестровой ямы. Артисты со сцены все время в нее поглядывали. Все вахтанговцы были прекрасны - тогда потому что красивых актеров старались отбирать. Все в них влюблялись, я также - во всех! Но Слава... Его я полюбила. И началось... Письма всякий день, внезапные приезды, встречи где придется.

Он в Москве - я в Ленинграде. Я дневала и ночевала в театре, выходила, только чтобы помчаться на почту за очередным письмом от Славы и направить ему родное, до востребования. Воздушный роман, никаких обязательств. Мы были в угаре чувства, обрушившегося на нас. Светлое, замечательное время, сияющее, сумасшедшее обожание...

- Как же получилось, что вы вышли замуж за Владимира Басова?

- В моей жизни все решал эпизод, все происходило кроме моей воли. Так вышло и на тот самый раз. Ради встречи со Славой я поехала на "Мосфильм" пробоваться на "Гранатовый браслет". В это время Басов начинал снимать "Метель". Меня отловили в коридоре и показали ему. Как я узнала позже, только я вышла из кабинета, он объявил: "Я женюсь!" Ему все говорили: "Это нереально, она влюблена в другого!" - "Все одинаково женюсь!"

- Как странно: Басов был некрасивый, анекдотический, а все жены у него - красавицы: Наталья Фатеева, Роза Макагонова... Он нравился женщинам?

- Не совершенно так. Нравиться может родимый дядя, приятный, а он - ошеломлял. Стоило Басову подойти-и посредством десять минут все уже смотрели только на него, слушали только его. Красота других мужчин блекла перед его красноречием. Нет таких высот, которые бы он не хватал. Поэтому, когда меня спрашивали: "Как же вы могли вылезти за такого?", я только пожимала плечами. Всю бытие задавали такие нелепые вопросы.

- Я, повиниться, также неизменно думала: нереально в него влюбиться.

- Ничего подобного! Он был предприимчивый, одаренный, неизменно занимательный джентльмен. Это опосля, когда мы стали существовать совместно, мой заинтересованность к нему малость ослаб, потому как что когда двадцать четыре часа в сутки происходит извержение вулкана - это уже чрезмерно. Но я, может быть, сама была тому причиной. Он был так влюблен... А влюбленность - это неистовый поток энергии, которым необходимо мочь править. Не всем это дано. Но Басов умел

- Как же Владимир Павлович забирал неприступные крепости?

- Я на первых порах более того не поняла, что он за мной ухаживает. Видела только, что происходит что-то странное.

Со мной так иной раз бывает - я не влюблена, легко встречаюсь с кем-то. И нежданно-негаданно тот самый дядя начинает передо мной сигать, утрясать какие-то скачки, и я произвольный раз думаю: "Боже мой, очередной безумец!" И Басов вел себя так. Он рассказывал анекдоты, всех передразнивал, жестикулировал, падал на пол... Мне все это было идеально не нужно, я нетрудно не понимала, к чему он все это делает.

Начались съемки "Метели". В Суздале вечером совершать было нечего, телевизора нет, и мы шли в кино. Так он садился рядом и не отрываясь смотрел на меня. Я-на экран, а он - на меня. Я просила: "Пожалуйста, отвернитесь!" Он отведет глаза, а посредством две секунды поворачивается и снова смотрит.

Потом я вернулась в Ленинград. Басов приезжал, хватал напрокат машину и сидел в ней напротив театра. Все для того, чтобы на пятнадцать минут захватить меня и накормить обедом. Через два месяца он приехал со своим приятелем, сценаристом Леонтьевым, чтобы тот просил за него моей руки. Сам боялся. И это джентльмен, тот, что мог убедить кого угодно!

Разговор происходил в гостинице "Европейская". На предложение сделаться женой Владимира Басова я воскликнула: "Но у меня же роман!" "Да, - сказал Леша Леонтьев, - но романы не завсегда кончаются замужеством". И в ту же минуту раздался телефонный звонок это был Слава Шалевич, тот, что также приехал в Ленинград! "Я в этом месте, - сказал он, - внизу". "Иду", - ответила я. Леонтьев дал мне успокоительные таблетки и напутствовал словами: "Не волнуйся, это судьба". Мы со Славой не говоря ни слова шли к театру, и только когда оказались у дверей, он спросил: "Почему?" Я ответила: "Мне нужно вылезти замуж". - "Но я также могу на тебе жениться!" Это прозвучало как оскорбление: мы оттого что оба знали, что он женат и не может этого произвести.

- Вы его все ещё любили?

- Безумно. Я жалею только о том, что две огромные пачки писем от него сожгла, когда выходила замуж за Басова, - хотела раз и насовсем отхватить прошлое. У меня родился Сашенька, затем Лиза. Не все, конечно, было гладко, но главное - я получила семью, которую так хотела обладать.

Лизе было полтора месяца, когда внезапно позвонил Слава. Он звонил в окончательный раз, я это почувствовала. "Как ты?" - "Счастлива", - сказала я, имея в виду материнство. Если бы в тот миг Слава сказал: "Собирай детей, спускайся вниз", я бы ушла. Слава в тот день мог бы изменить мою судьбу, нашу судьбу. Бывают минуты, когда женщине нужно практически одно словечко, чтобы соорудить решающий шаг. Ждешь только знака... Но, ибо знаков никаких нет, остаешься... Мужчины ничего в этом не понимают. Он позвонил - надо думать, на что-то надеялся, - но ничего не произнес. И я - ничего: гордыня обоим помешала... И я осталась с Басовым, прожила с ним четырнадцать лет... но эта существование не была постоянным праздником.

- Вы потому как были не только женой Владимира Басова, но и его актрисой. Он страсть сколько вас снимал...

- Я думаю, каждый кинорежиссер обладает сверхъестественным чутьем и шибко верно выбирает себе жертву, то есть жену. Талантливый джентльмен неизменно сложен, существовать с ним, обожать его - тяжелая служба. У тебя же есть свои мысли, чувства, а тебя обламывают, подминают под материал, вследствие того что что он художник, он так видит! Помню, мы как-то поехали в Западный Берлин; там был продюсер, тот, что покупал наши фильмы и демонстрировал их в своих кинотеатрах по всему миру. Он встретился с нами, пригласил в кабачок пообедать. И вот мы сидим за столиком, о чем-то беседуем, и внезапно он спрашивает: "А вы чем занимаетесь?" "Я актриса", - говорю. "А у него снимались?" - кивая на Басова. - "Да, в "Метели". - "Так это вы? Убейте его!" Так нехорошо Басов меня снял.

- Но в "Днях Турбиных" он вас снял замечательно. Как Басову удалось обрести дозволение на экранизацию? Или Булгакова тогда уже не возбраняется было снимать?

- О чем вы говорите! Фильм о белой гвардии? О людях, которые воевали супротив советской власти? Конечно, это снимать было не разрешено.

- Но потому что пьеса шла когда-то во МХАТе...

- Пьеса шла при товарище Сталине, и до сих пор никто не может постичь, отчего Сталин ее разрешил: то ли ему нравились герои пьесы, то ли он наблюдал, кому в зале нравятся эти герои. Но одно занятие в театре - там сидят семьсот зрителей, интеллигентская часть общества, а другое занятие - когда вся держава увидит, как прекрасны эти люди...

Все режиссеры обожали Булгакова и мечтали его снимать, но это было нельзя. Басов же мог убедить кого угодно и к тому же снимал хорошее кино. Словом, он получил дозволение, но и ему пришлось выкручиваться - если помните, кино заканчивается так, чтобы всем стало ясно: идет новая бытие, и эти, белые, погибнут. К удивлению нашему, картина немедленно же вышла на экран. Как это случилось, не знаю - никто не сомневался, что ее положат на полку. Но ее показали, а вслед за тем "задвинули" на десять лет.

- Судя по всему, Басов не был примерным мужем?

- Начнем с того, что я вышла замуж за сильно известного человека. Сразу же пошли телефонные звонки. Такие нежные, уверенные голоса... Звали Басова. Звонили женщины, с которыми у него что-то было или которые хотели, чтобы "что-то" было. Как-то на очередной эдакий звонок я ответила: "Их нету". "А кто это?" - спрашивает дамский звук. "Домработница", - отвечаю. После этого стала голоса распознавать, запоминать и вписывать. Прошел месяц, я ему говорю: "Владимир Павлович, у вас существование насыщенная, может быть, вам не нужна такая хозяйка, как я? Ничего особенного я собой не представляю..." Он задергался: "У тебя мозги повернуты не туда". Я ответила: "Про мои мозги вам размышлять не надобно, но если будет ещё хоть единственный похожий звонок, я не стану улаживать дебош и в партком не пойду. Я ночью включу утюг, раскалю его и поставлю тебе на лицо". С этой минуты ночами он вздрагивал, кричал: "Не надобно!" И, как мне показалось, все успокоилось.

- Вы ревновали?

- Скорее страдала, нежели ревновала. Ревность обращена к объекту, а объекта ни при каких обстоятельствах не было. Я знала, что все одинаково лучше других: ибо он выбрал меня.

- Так вы из-за этого с ним разошлись, из-за его измен?

- Нет-нет. Несмотря ни на что, я его любила и уважала. Басов - папа моих детей, а для меня семейство всю дорогу оставалась самым главным. Володя был человеком уютным, домашним, это весьма значимо для женщины. Он из поколения мальчиков, прошедших войну. Это особенные люди. Балагур, суть человеческая компании, оптимист - мне ни при каких обстоятельствах не было за него стыдно.

Жили мы вольно, совместно с детьми на машине объехали пол-Европы. Я обожала дорогу, а ему вообще не сиделось на месте. Да, я любила моего мужа. У меня была идеальная семейство, прелестные дети. И мы оба не могли существовать без работы. Но...

- В чем же причина?

- Причина всему - алкоголь. Я, открыто говоря, не знала ничего, когда выходила за него замуж, и более того позже, немало лет через... Человек не пьет - мы приходим в кабачок, он берет мне винцо, а себе воду - ну и что? А затем один раз он уехал без меня в командировку - и вот... Все, что составляло мою гордыня и мое фортуна, рухнуло.

- И в тот самый миг в вашей жизни появился Георгий Рерберг?

- С Гогой мы познакомились в Псково-Печорской лавре, на съемках фильма Таланкина "Отец Сергий". Было 28 августа 1977 года. Золотая Лавра, золотая осень - ничего подобного я в жизни не видела. Рерберг был оператором на картине. Он подошел ко мне познакомиться, а когда я сказала, что мы уже знакомы, весьма удивился: "Разве мы виделись?" - "Мы не виделись, но вы как-то звонили Басову, я помню свой разговор". Он почему-то обиделся: "Я не звонил!" Я ещё подумала: "Ну зачем мужики лгут все время?"

Вечером настоятель Лавры пригласил нас на вечерний стол. Всем нам - Таланкину, артисту Гринько и мне - на память подарили часы. А Рербергу вручили золотые - у него, как оказалось, был день рождения - сорок лет. Странно, но Басову также было сорок, когда я его встретила... Судьба?

- Рерберг немедленно вам понравился?

- Нет. Гога выглядел весьма жестким и говорил жестко, его все боялись. Я к тому времени уже как собак нерезаных о нем слышала, смотрела его фильмы - "Первый учитель", "Дворянское гнездо", "Зеркало". В нашем доме зачастую произносили его имя, я знала, что он самый-самый. Правда, слава его была со скандальным оттенком: даровитый оператор и жгучий сердцеед.

Но за ужином я внезапно поняла: да он же ничей... В его глазах была боль одинокого человека. Поздно вечером он зашел ко мне в номер - якобы за спичками. Мы разговорились. А когда на следующий день я вернулась в Москву, вкупе со мной прилетели сплетни. Гога потому что покорял всех женщин, оттого все были убеждены, что и я не устояла. Конечно, эти разговоры дошли до Басова, он все время пытал меня: истина это или нет? Наконец я ему сказала: "Ты веришь? Ты считаешь, что мне не путь моя семейство, мой здание, мой супруг? Если спросишь ещё раз, выйду замуж за Рерберга".

Но застопорить поток сплетен было уже нельзя. Единственный мужчина, тот, что в аккурат знал, что я не спала с Рербергом, был сам Георгий Рерберг. Он волновался за меня, звонил и спрашивал: "Как дела?" Однажды предложил: "Прокатимся?" Я отказалась. Откуда, говорю, у меня время на прогулки? На мне хозяйство, стирка, обеды, супруг, отпрыск, дочка... Впоследствии выяснилось, что Рерберг тогда уже принял решение; своим друзьям он сказал: "Иду на двоих детей", но я узнала об этом только потом развода с Басовым, вслед за тем онкологической клиники...

Мы уже были разведены, но жили в одной квартире. Моссовет в размене отказал - Басов написал заявление, что мы помирились и ничего разменивать не будем. Тогда я взяла чемодан и ушла. Сняла двухкомнатную квартиру, хотела захватить детей. Но Басов сказал детям: "Не нужно, не переезжайте, мать успокоится и вернется к нам". Дети (Саше тогда было тринадцать лет, Лизе - восемь) стали меня просить: "Мамочка, лучше ты к нам приходи!" Но я не вернулась... Тогда Басов начал ход о лишении меня материнских прав, вследствие того что что я оказалась падшей женщиной. Почему я падшая, малопонятно, у меня тогда был только единственный человек - Рерберг.

- Он жил у вас?

- Да, он оказался бездомным. Его маменька хотела существовать одна, оттого Гога скитался по чужим людям. Только в 1991 году, когда она умерла, мы переехали в их квартиру, а сперва поселились в той, которую я сняла. Я привела ее в строй повесила занавесочки, постелила скатерти.

Я ни в жизнь ему не предлагала существовать совместно, и он ничего мне не предлагал. Просто пришел один раз - и остался. Но это ещё ничего не значило. Он немедленно мне сказал: "У меня все легко - два месяца, и финал романа".

- И что вы ему на это ответили?

- Я смолчала. Гога спрашивает: "Почему ты молчишь?!" Я отвечаю: "По-моему, это надолго". Он взвился: "А отчего ты так думаешь?" "Я не думаю, - говорю, - я знаю". Мы прожили двадцать единственный год, и Гога нередко вспоминал ту мою фразу: "Откуда ты это знала?"

Я длительно за ним наблюдала, немного лет. Он все время чувствовал себя как на допросе: "Не смотри на меня так!" А я легко пыталась урузуметь, что же он такое скрывает? Что таится за его высказываниями отпетого сердцееда? Легкость, с которой он судил обо всем, была мне непонятна. А вслед за тем я его раскрыла. Это была его броня, он так защищался...

- И он не говорил, что вы красивая, любимая?

- Все это было затем. Сначала, как он позже сам признался, его мучил страх: как черт из табакерки я что-то спрошу о нас, о нашем будущем, а ему нечего мне отозваться. Но я и сама не стремилась регистрировать наши отношения, чтобы не работать больно Басову (он также ни на ком не женился).

Сколько было обвинений в мой адрес, когда Басов умер! Травили изо всех сил, понимая, что Гога мне не защитник.

- Вы сказали, что сперва только наблюдали за ним... Когда же вы его полюбили?

- Постепенно... Сначала мне жалостно его стало, я видела, что его никто не любит, и все думала: ну отчего, отчего? Потому ли, что у него нрав нелегкий? Но ибо любят и таких. И где же все те женщины, что якобы сходили по нему с ума? Для меня это оставалось тайной, в то время как я не поняла простую вещь: когда о ком-то говорят: "Да он ни за что не женится!", это неправда, его легко не берут! Я разом вижу, когда мужчина ничей. Он похож на бездомную собаку, которая ходит от подъезда к подъезду, ищет, кто бы ее приютил.

Рерберг стал единственным мужчиной, тот, что вторгся в мою бытие и прилепился ко мне. А позже пришла влюбленность. Так случилось, что я, надо полагать, стала первой женщиной, которая создала ему обитель. Он принял мои домашние устои, стал нежен, послушен. Частенько, истина, пытался порвать эти незримые цепи, но с невиданной страстью приковывал себя сызнова.

Наверное, потому что что я ни в жизнь не держала его на аркане - будь любезен, иди куда хочешь, ты свободен. Он и сам удивлялся, что все время бежит ко мне. Спрашивал: что же я все-таки сделала, чтобы его привязать? Однажды я сказала: "Наверное, ты нетрудно любишь меня". Он испугался: "Я? Нет! Нет!"

- Он так боялся любви?

- Нет, я думаю, всякий мужчина ищет любви. Но он привык удерживать оборону. И только с годами понял, какое фортуна говорить это словечко - "люблю". Но его признания в любви были нестандартные. Сидим мы обнявшись, смотрим телевизор. Неожиданно он вскакивает и кричит: "Титова, ты Боттичелли! Ты классная тетя! Если что - уйду!" И лик человеческий его расплывается в счастливой улыбке. Он не мог изменить свой нрав, но бытие его уже изменилась.

- А ваша?

- И моя также. Когда двадцать четыре часа в сутки находишься рядом с человеком, которого хочется боготворить, сочувствовать, ударять, пытать, допрашивать... Ненависть - это потому как также одна из составляющих любви. Сегодня ты хочешь этого человека угробить, а завтра тебя уже трясет поэтому, что ты его не видишь. Главное - лицезреть! Я помню, мы с Гогой рассуждали, каким должен быть жилье. Я говорила: "Дом должен быть большим. Но непременно одна светелка, никаких перегородок. Я должна видать, где ты, мерзавец, сидишь и что делаешь". Самое интересное, что он со мной согласился.

- Дом у вас, конечно, громадный, но стены между комнатами все-таки остались.

- Да, но если откроешь двери (изредка я их все-таки закрывала - Гога курил как сумасшедший), то вся квартирка видна насквозь, и я неизменно знала, где он. Смотрит, допустим, он единственный телевизор, я - прочий, и как черт из табакерки входит и переключает мне программу. Значит, я должна глядеть то же, что и он! Смешно, конечно, но как по иному существовать вкупе?

У него был другой темперамент, иная органика, чем у меня, и это необходимо было принять. Вот он встает утром, мучается, не знает, что ему совершать. Я предлагаю: "Пошли к кому-нибудь в гости?" - "Нет!" - "Пошли на выставку?" - "Не хочу!" Ходит, ходит... в два часа дня вдруг: "Поехали!" А я, к счастью, легкая на взлет, мне на сборы хватает двух минут. Он бросается к двери - это значит, я должна выйти вдогонку за ним, по иному он останется недоволен, будет срывать зло, поедет по левой стороне, а не по правой. Со временем я поняла, что по-другому существовать он не умеет: вот он спокоен - чудный джентльмен, милейший. Через пять минут взрывается: "А-а-а, не любишь меня, не любишь?!" А я, как сфинкс, вечно должна быть спокойной: и в штиль, и в бурю. Отвечаю ему: "Нет, люблю. Но только я люблю Рерберга, а не Козолупова". (Козолуповы - это его родня по маминой линии. У мамы также нрав был - ого-го!) Тут начинается: "Я не Козолупов!" - "Ну тогда успокойся, Рерберг! Я вышла замуж за Рерберга!"

С ним я все время чувствовала себя как на фронтовой полосе - тишина в доме бывал нечасто. Помню, он кричит в гневе: "Я Рерберг! А ты никто!" "Ты ошибаешься. Я супруга великого Рерберга", - парирую я. И вижу перед собой счастливейшего человека: он получил подтверждение моей любви. И сразу: "Да, ты классная дама. Другой таковый нет". В доме наступает мир...

В последние годы он весьма переменился, причем стеснялся, что люди это заметят. Ему хотелось, чтобы в нем видели все того же мальчика-сердцееда. Но единственной женщиной позже меня, сразившей его наповал, стала моя внучка Ариадна. Он ласково относился к моим детям, а про Арусю шутил: "Это моя последняя любовь".

Однажды мне было шибко скверно - кончилось это жутким кровотечением, - и Гога меня несложно поразил. Человек открылся мне совсем с иной стороны. Мало того, что носил меня на руках, кормил с ложки, - он стирал, гладил, все делал по дому. Мне стало чуток получше и я сказала, что в текущее время встану, он испугался: "Нет, нет, не вставай!" Потом и с ним случилась напасть. "Видишь? - говорит. - Я умираю". Я его обняла: "Нет-нет, ты не умираешь, будешь существовать сколь Бог даст". В тот раз я его выходила. Но Бог меня не оставляет, посылает очередные испытания. Минувшим летом Гоги не стало...

Я начинаю снимать кино, посвященный великому кинооператору Георгию Рербергу. Госкино его финансирует. Надеюсь, что мэрия разрешит определить на нашем доме мемориальную доску. Дом тот самый построил его дедушка, Иван Иванович Рерберг, в этом месте жил его папа, художник-график Иван Рерберг, в этом доме мы были счастливы. Вот он привозит мне из Финляндии шляпку из тончайшей соломки. "Гога! Это шедевр! Но у меня нет подходящего платья..." - "Зачем тебе платье? Носи ее дома. Для меня!"

Я надеваю шляпку, подаю вечерний стол, мы пьем красное винцо, оттого что я его люблю и оттого что винцо в бокале замечательно сочетается с моей шляпкой. Я таю: "Гога! Я все тебе прощу! Даже то, чего не было!".

Так же читайте биографии известных людей:

Валентина Токарская Valentina Tokarskay

Валентина Токарская - известная советская и российская актриса, Народная артистка России. Родилась 3 февраля 1906 года.Валентина Токарская в свое..
читать далее →

Валентина Шлее Valentina Shlee

Она одевала Грету Гарбо и Глорию Свенсон, Кэтрин Хепбёрн и Полетт Годар. В сшитых ею туалетах щеголяли Мэри Мартин, Норма Ширер, Джудит Андерсон,..
читать далее →

Валентина Бражник Valentina Brajnik

В те годы, когда в театре еще не было буфета, после премьеры всей честной компанией, человек тридцать, отправлялись к актрисе Бражник, и она за..
читать далее →

Валентина Калинина Valentina Kalinina

Поколению Калининой не очень повезло. Они пришли во МХАТ в годы "холодной войны", разгула космополитизма. МХАТ ставил плохие пьесы... С начала мая..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий