Известные люди

»

Вера Меркурьева

Вера Меркурьева одно из самых неправдоподобных явлений нашей поэзии, и, надобно мыслить, по неслучайному совпадению она похоронена рядом с прочий малоправдоподобной женщиной Черубиной де Габриак (Елизаветой Дмитриевой) в Ташкенте. Никто не знает, где их могилы, может быть, на заровненной земле над их телами в текущее время стоит какая-нибудь чайхана, и на раскаленных углях шипят капли жира, спрыгивая с кусков баранины на вертеле, и острый аромат плова щекочет ноздри современных баев с мобильниками и Мерседесами.

В этом городе, приютившем стольких русских писателей, эвакуированных во время войны, Вера Меркурьева стояла в одних очередях с Анной Ахматовой, чтобы отоварить продуктовые карточки. Бегло они встречались и раньше. После встречи в 1936 году в Москве Меркурьева писала: Жизнь не полна у тех, кто не видел ее в лицо ни с кем, ни к кому у меня не было того, что к ней: полное признание, полное отречение от себя, нет меня, есть только она. Встреться мы 20 лет обратно была бы, надо думать, приятельство до гроба, а в текущее время мое преклонение и ее отклонение.

В Ташкенте они встретились с большей теплинкой: Пришла она к нам как неизменно, нежданная и неожиданная Была краткосрочно, как всю дорогу, ушла, накинув на голову черное кружево. Оставила, как всю дорогу, черту невероятного, неправдоподобного единственно реального моя ташкентская мука оправдана ею.

Нынешняя составительница издевательской книги об Ахматовой не уразумела того, что неправдоподобие самого существования поэта, да и вообще интеллигенции, в предлагаемых эпохой обстоятельствах, это одна из немногих реальных нечистая сила чудом сохранившегося духа России. Но рассказанная и перерассказанная Ахматова, если бы оставалась одна, не выжила бы. Были и другие люди, также казавшиеся неправдоподобными. Их объединяла невозможность предать собственным поведением то, чему научила культура. Слово непорядочно было для них непересекаемо. Уцелевшая в отдельных особях щепетильность казалась невероятной при массовой потере нравственной брезгливости. В их глазах совместно с первой реальностью отражалась и вторая китежная, угадываемая по непотерянной несоветской плавности движений посреди общей затурканности, по нераспихиванию других локтями, по невозможности проговорить извиняюсь вместо извините.

В 1939 году Меркурьева написала Марине Цветаевой, слабо надеясь, что та ее не забыла, но реакция пришел незамедлительно: вирши Ваши помню не строками, а интонацией, мне кажется, как будто заклинаний?

Эг мне говорил, что Вы колдунья и что он, конечно, мог бы Вас души не чаять.

Мы все старые потому что что мы раньше родились! и все-таки мы, в беседе с молодыми, моложе их, какой-то неистребимой молодостью! потому как что на нашей молодости кончился древний мир, на ней оборвался. А опосля пришло ещё одно сообщение и ещё одно:

Моя существование крайне плохая. Моя нежизнь

...С переменой мест я потихоньку утрачиваю ощущение реальности: меня всё меньше и меньше, как будто того стада, кое на каждой изгороди оставляло по клоку пуха

Меркурьева и ее друзья Кочетковы вытаскивают Цветаеву в подмосковные Старки на две недели, когда уже началась махаловка. Цветаева была такая сама не своя, что чувствовалось что-то недоброе, писала Меркурьева уже из эвакуации.

Поэзия Веры Меркурьевой вроде залежавшаяся на илистом дне моря времени, посреди обломков кораблей и консервных банок, жемчужина редкостной, чарующе неправильной формы. Михаил Гаспаров, тот, что сегодня также кажется одним из племени неправдоподобных, дал гениальную формулу поэзии Меркурьевой: Стихи пишутся как дневник, и дневник тот самый учебное заведение безответности.

Родители Меркурьевой разошлись раньше времени. Мать поселилась с детьми во Владикавказе. Ходила в черном чепце, в строгой, без малого монашеской одежде. У нее был пригожий всенародный язык в сочетании с высоким стилем. Ее крестьянские корни проросли в стихах дочери, хотя и не разом.

В детстве Вера без малого не писала стихов о детстве. Первым стихотворением в 14 лет было: Когда тебя невыносимо Язвит людская клевета На самом деле драм настоящих не было, но она так на них напрашивалась. Ее вирши послали Якову Полонскому он ответил советами и благословением. Затем было увлечение символистами. И в конце концов она дописалась до строк о неумолимой обреченности: Мне не по силам эта доля Быть нищей, лишней и одной. Но ты хотел. Да будет свобода Твоя вовеки надобно мной.

Но более того обреченность, если она высказана с афористической мощью, это не полная безнадежность, потому как в самой мощи горького слова есть упоение силой дара, а это может выудить из самых мрачных бездн. Истинный дар ни в жизнь не мгла, вследствие того что что более того в ней скрыт секретный источник света. И снова явственно и властно Звучит сознания завет: С тобою вкупе бытие ужасна. С тобою порознь жизни нет. Боюсь, что многие женщины невесело вздохнут, почувствовав, что эти вирши о них. Но, если с кем-то порознь нет жизни, бытие все-таки не до такой степени ужасна, чтобы поменять ее на опустошающее порознь.

Стихотворение Душегрейка написано, когда под ногами разверзлись такие бездны истории, что личные драмы как будто бы поменьшели и нужно было спасительно ухватиться за что-то теплое, душегреющее. Это также всехные вирши. Правда, существование повернулась в этом месте не затменной, а светящейся стороной: Тепло у печки. Слитный аромат Цветов и легких папирос. И пожилой котяра на мягких лапах Упрячет в шерстку зябкий нос. / И мамаша в старых теплых туфлях Бредет ворчит сама с собой: И все-то хлам, и все-то рухлядь, Как мы с тобой, как мы с тобой. / Вон дочь, смолоду-то спится, Уж так скромна, ни за порог, А мне тепло, уморительно, и грезится Не то молодой, не то пирог.

Эти вирши так полнокровны, так свежи, как только что вынутый из печи дышащий всеми боками новорожденный румяный хлеб, как наливная щека ребенка, как облачко осыпанной росой сирени, тычущейся в оконце и требующей всеми переливающимися звездочками, чтобы его отворили. Эти вирши похожи на то, как если бы Лев Толстой вздумал намарать вирши от имени Наташи Ростовой, наконец-то возвращающейся к жизни позже смерти князя Андрея.

Друг Меркурьевой, Евгений Архиппов, вспоминает ее у гроба сестры: Янтарные в лучах солнца глаза, как два звездных огня, уносились вослед отошедшей Открытые обширно, они были внутренне закрыты каким-то принятым на себя обетом, какой-то аскезой отречения как будто взгляд был обращен в два мира. Она сама была как мать-земля, одной стороной затменная, прочий светящаяся.

В архиве Вячеслава Иванова сохранилось поразительное послание Меркурьевой с его редкостными по тонкости пометами. И получился диалог, увы, непредставимый в современной спешливой переписке: имеют ли мои стихотворения, помимо условно эстетической, какую-либо ценность общего характера по содержанию? есть ли в них что-нибудь, помимо размышлений одного бессмертного английского школьника на тему: мир велик, а я мал? Помета: Однако с прибавлением: но я мир. Не верю я себе, и правильно: знаю же я себя. Помета: Верить нужно не себе, а тому, что знаешь в себе.

Во всем мире на телевидении в текущий момент происходит триумфальная деинтеллектуализация. Почти исчезли серьезные разговоры, подмененные тошнотворной развлекухой. Царит трусливое избегновение вопросов, задаваемых самим себе, нет более того попыток понять в них. Во время дискуссий соперники вовсе не собираются выискивать истину, а хотят просто-напросто глядеться рейтинговей товарищ друга. Как недостижимо далека от нас такая обоюдная исповедальность, как у двух писателей, Веры Меркурьевой и Вячеслава Иванова.

Меркурьева предугадала, что с нами произойдет: Споем, что прав державный лапоть, Венцы ныне свергший ниц, Но завтра слезы будут капать На сгибы Пушкинских страниц.

Но она не предугадала собственной духовной силы, считая, что неизбежно окажется жертвой истории: Городской машины колесико, Полустершееся на ходу, Я на свет не высуну носика, Я надломанного колесика Незаметнее пропаду. Фольклорное начало, генетически заложенное в ее трагическом, но несгибаемом духе, помогло ее поэзии неправдоподобно выжить.

Далекая от политики, аккурат Меркурьева нашла точную метафору для революции пробоина, когда амбициозный, но малодаровитый футурист Василиск Гнедов, командовавший красной артиллерией, шмальнул по куполу Успенского собора в Кремле (любопытно, что сквозь десяток лет эту пробоину залечивал символист Модест Дурнов): Пробоина в Успенском соборе, Пробоина в Московском Кремле / Пробоина брошенные домы Пробоина братская могилка Пробоина сдвиг земной оси. / Пробоина где мы в ней и что мы? Пробоина бездна поглотила. Пробоина нет всея Руси.

Тошнотворно правдоподобные конвейерные люди проигрывают их правды оказываются в конце концов неправдами. А те неправды, в которых упрекали племя неправдоподобных, оказываются в конце концов правдами.

Или ещё окажутся.

Так же читайте биографии известных людей:

Вера Желиховская Vera Jelihovskaya

Русская писательница, сестра Е. П. Блаватской, дочь Е. А. Ган, двоюродная сестра С. Ю. Витте.
читать далее →

Вера Алентова Vera Alentova

Вера Алентова - известная советская и российская актриса театра и кино, заслуженная артистка РСФСР, народная артистка России. Родилась 21 февраля..
читать далее →

Вера Алтайская Vera Altayskaya

Вера Алтайская - популярная советская актриса театра и кино. Родилась 21 марта 1919 года.Вера Алтайская получила широкую известность и популярность..
читать далее →

Вера Глаголева Vera Glagoleva

Немногим актрисам удаётся стабильно сниматься в кино при всех причудах киномоды. Вере Глаголевой это удалось. Она начала сниматься сразу после..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий