Известные люди

»

Вильгельм Кюхельбекер

Неуклюжий, долговязый, размахивая длинными, не по росту, руками, он бежал, ничего не видя спереди себя от слез, путаясь ногами в изумрудной, едва-едва из -желта, траве Нет, эта невыносимая бытие должна исчерпаться! Не когда нибудь. А сию минуту, в текущий момент! Терпеть эти беспрестанные насмешки и поддразнивания нет больше сил! Он не знал, примет ли его зацветший и смирный пруд, в тот, что они, лицеисты, зачастую бросали то камешки, то листья, а после этого зачарованно наблюдали за их плавно сонным движением на воде. Рыб там не было, а, может, и были, он не знал На минутку представилось ему, что эти самые рыбы будут плавать около того, что было когда то им, шевелить раскрытыми, изумленно толстыми ртами, что то толковать на своем, рыбьем, языке. Может быть, хоть им станет негусто жаль его, раз в мире людей царят только насмешки и непонимание! Впрочем, после этого ему будет уже все равно Он неуклюже бухнулся лицом в холодную воду, поднимая около себя миллион брызг, ослепительных, колючих Вода оглушила, на какое то миг все стало немым и ватным, потемнело в глазах. Он не различал ни криков, ни плеска крошечных волн кругов, расходившихся кругом, ничего!

Не было и страха, но и наслаждения блаженной тишиной и покоем, он ещё не успел почувствовать.

Очнулся потому, что чьи то морозно ловкие пальцы расстегивали тугой, намокший воротничок мундира. Голос лицейского доктора, нежный и сокрушенный, шмелем гудел над ухом: Ай яй, дорогой, что это такое Вы наделали! Совестно должно быть, Вильгельм Карлович! Испортили мундир, придется прошение ныне давать в хозяйственную количество. Да и напугали всех, всполошили, оставили без обеда!

Директор, Егор Антонович, наклонился и, казалось, хотел погрозить ему пальцем, но, увидев мокрое физиономия, с растерянными, выпукло - близорукими глазами, готовое сморщиться от слез, только махнул рукой, приказав немедля отнести утопленника в лазарет. К вечеру туда тайком пробрались Пущин, Дельвиг, Илличевский - Олосенька, Моденька Корф и Александр те, кого он любил больше всех.. Растерянно моргая, он сжимал пальцами, боясь выпустить, затерять, теплую ладошка Александра, прислушивался к шепоту Жанно - Пущина, рассеянно кивал в отклик на улыбки Олосеньки и сдержанные вздохи Моденьки тот все наровил тайком сунуть ему в руку леденец, выпрошенный у лицейского буфетчика.. Отогревшись под суконным одеялом, вслед за тем камфорного растирания, он с трудом преодолевал дремоту В голове кружился вихрь, тот, что он знал,-предчувствовал, - вскоре начнет мыслить в строчки Он ни при каких обстоятельствах не складывал их насильно, если же начинал работать это, то капризное вдохновение улетучивалось немедля, разрушая все его отточенные, добросовестно записанные в тетрадки, планы. Единственно, чему планы не мешали, так это составлению Словаря, в котором успел он черкануть только немного глав, как то: Аристократия,Естественное состояние, Образ правления, Рабство, Свобода гражданская По ночам, щурясь при свете свечей, штудировал он труды Руссо и Вейса, выписывая цитаты и делая пометки. Заслышав в коридоре шаги гувернера Мартына Пилецкого, резво прятал книгу в потайной ящичек бюро и нырял под тонкое одеяло Строчки свои рифмованные не хранил долговременно на бумаге, заучивал наизусть, показывал Моденьке Корфу, тот ошеломленно шепча, говорил : Странный ты, Виленька, и язык стихов твоих странен, и все-таки, быть тебе в поэзии следом за Дельвигом и Пушкиным, я так думаю Вильгельм в отклик только плечами пожимал и смеялся гортанным, глуховатым смехомКому дано быть в курсе судьбу? Тем паче, Судьбу Пиитическую? Лишь капризным и легким Музам...

* * 2 * *

В кабинете своем, зло ворча на старого, седого слугу, Егор Антонович Энгельгардт негусто нервозно дергал ящики засекреченного стола конторки, где лежали папки с делами лицеистов - воспитанников...

- Что это, право, свечей не допросишься?! Принеси ещё огня, да позови господина Пилецкого этот час! Эки дела, господа воспитанники топиться удумали! Да что ты знаешь о Кюхельбеккере? С чего сие происшествие приключилось?!! вопросительно жестко вылупился Энгельгардт на седые бакены слуги, через стеклышки пенсне велосипеда. Тот встревоженно попятился...

- Не могу ведать, Ваше Высокоблагородие, господин босс! Всегда тихие были, читали как собак нерезаных, все с книжками, только уж если выведут их с! Не дай Бог! Вспыльчивы весьма с! Опять же господин Пушкин, егоза...

Что господин Пушкин? Обижали чем? Доктор - славно ли смотрел? Нервы не расстроены ли? Не было ли в чем ущемления, придирок неуместных? Да что ж ты пятишься, беда ты глупое?!.. Беги в текущий момент за Пилецким, да ключи принеси, эти, кажется, негодны! Ах ты, скорбь мне с этими вольнодумцами пиитами! Еще до Их Величеств дойдет! Государыня Императрица* (Елизавета Алексеевна, благоверная Александра Первого. Лицей находился под личным покровительством Императорской фамилии автор) и так уж волнение высказывала.. Мягкосердечна Государыня, но за деток голову с плеч снимет, не пожалеет ни минуты! Даром что ангелочек небесный! Так - то, горесть ты глупое! Иди уж!

Егор Антонович мягко ухмыльнулся, глянувши на пятившегося слугу, с досадою ещё раз дернул заупрямившийся ящик, тот не выдержал напора и вывалился из конторки сообща с содержимым. Бумаги разлетелись по ковру. Охнув, шеф присел на корточки подбирать. Наткнулся на характеристику, написанную крупным размашистым почерком Пилецкого...

Кюхельбеккер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и сильно прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, потому в вещах его немного порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен, с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, в особенности в сочинениях приметны некоторое натуга и высокопарность, нередко без приличия Раздраженность нервов его требует, чтобы он не чрезмерно занимался, в особенности сочинениями.

* * 3 * *

- Вот вот, то то и оно, господин педагог, сочинения до добра не доводят!! Давно известно. Как же это Вы так, наставник Благородного Дворянского Пансиона ( с 1818 года автор), лицеист с серебряною медалью, в Коллегии иностранных дел служили, на хорошем счету у генерала Алексея Петровича Ермолова были - на Кавказе, и на тебе в Цареубийцы записались, с мятежниками попутно?! А Вы знаете, что Вас ожидает, милостивый правитель бунтовщик?! генерал, граф Алексей Федорович Орлов гневно сжал в толстых пальцах перышко, остов его согнулся напополам, оно сломалось и полетело на пол.

Вильгельм не заметил в какой уголок, в комнате был полумрак Он расправил плечи, сильно вздохнул, расстегнул душивший его ворот шинели, прищурил близорукие, слегка навыкате, глубокие ореховые глаза - впадины. В них мелькнул затаенно насмешливый огонь.. Или Орлову показалось?!

( Проклятые эти лицеисты бунтовщики, гвардейцы Умничают на каждом допросе О Свободах анализировать горазды! Набрались там, в заграницах, ума.. От которого напасть одно! Вот, уместно сказать, ещё и с тем сочинителем знаком этот бунтовщик, с Грибоедовым Жаль, отпустили дипломата раньше времени! Порасспрашивать бы.. Поприпугивать..Однако, возделение Государя Пришлось сочинителю театральному, дипломатишке в пенсне, оправдательный аттестат выписывать! Ладно уж, хоть тот самый, закованный в железа* не увернется!)

*(Как Особо серьезный государственный преступник Вильгельм Кюхельбеккер был закован в кандалы по особому указу Императора. Кандалы были сняты только через немало лет, вслед за тем выхода на поселение в 1835 году. автор).

- Не имею чести знать Может быть, Вы, Ваше Сиятельство, напомните? С интересом выслушаю этот прогноз. арестант слегка улыбнулся, кашлянул глухо и вытаращился на генерала немигающими глазами.

- За покушение на особу его Императорского Высочества, Великого Князя, Михаила Павловича, с целью лишения жизни последнего, за побег, за участие в бунте противу властей и Самого Государя Императора Не меньше виселицы Вас ожидает, господин бунтовщик! Благодарите за милосердие Высочайшее и Императора и брата Его, Великого князя Михаила Орлов откашлялся, хрипло со свистом втянул воздух Повешение заменили Вам, господин Кюхельбеккер, по монаршей воле, каторгою на 20 лет, а уж каторгу заключением в крепости Кексгольмской Не знаю, что и лучше для Вас! -Генерал брезгливо поморщился Прочтите вот, бумаги по делу Вашему, да извольте не глазеть, а откликаться на вопросы!

С какого Вы времени состояли в противупровительственном Северном обществе господина Рылеева и идеи этого заговора поддерживали? Не с того ли момента, как во французском антимонархическом обществе Атеней, в Париже, лекции по русской словесности прочли, с дерзкими идеями об освобождении черни?! - генерал возвысил звук.

(Почти год, с 9 сентября 1820 по август 1821 года В. Кюхельбеккер путешествовал по Европе в качестве личного секретаря князя А.Л. Нарышкина автор.)

Арестант молчал. При каждом легком движении цепи на его ногах позвякивали.

Я Вас спрашиваю, господин сочинитель, или стены?!

- Вашему сиятельству лучше располагать информацией.. Я неизменно и всего только Поэт, а Поэт не может существовать в обществе, где люди - угнетены...

- И как раз оттого, господин Поэт, Вы решили, что Диктатор Вашего восстания, князь Оболенский, будет лучшим властителем, нежели Монарх, избранный Богом и присягнувший на верность своему Отечеству и народу?! Поэтому Вы его избрали и для успеха бунта старались известия за собой в казармы Гвардейский экипаж? А опосля ещё и пытались пальнуть в Его Высочество? И мчаться от Правосудия?! Нечего и произносить, достойный узник для крепостей до смерти! Надо благодарить господина Григорьева за то, что Вас в Варшаве поймал по описанию, Бог помог, не по-другому!*

(*19 января 1826 года Вильгельм Кюхельбеккер был арестован в предместье Варшавы и доставлен в С Петербург, в равелин Петропавловской крепости. автор).

Орлов схватил со стола колокольчик. На оглушительный трезвон вбежали два запыхавшиеся охранника с примкнутыми штыками и торопливо увели вон арестанта: бледного, высокого, худого, в шинели с оторванными пуговицами, неловкого путающегося в цепях. Тяжело громыхнула железом окованная ворота. Мучительная боль, отзываясь на шум, разорвалась в мозгу графа от жандармерии тысячью ослепительно вспыхнувших звездочек. Мигрень мучила с утра, отседова и озлобленность беспричинная, поднявшаяся откель то из глубин!

Несколько секунд Орлов сидел, тупо уставившись на двери, после этого тяжко вздохнул, вызвал денщика, потребовал стакан горячего чаю с кренделем и приступил терпеливо заполнять бесчисленные формуляры и списки, протоколы допросов.. Несть им числа, несть конца.. Куда проще было бы всех их перевешать, как тех, пятерых! Ему бы - Государеву верх! Уж он бы показал этим якобинцам!

Только в России матушке быть может такое: чтобы дворяне захотели в сапожники! Ох, напасть с этими вольнодумцами - пиитами! Бпища неминучая!

* * 4 * *

Он несладко проснулся ныне утром. Сны грезы прошлого - одолевали его все сильнее и сильнее.. Пушкин, Дельвиг, Грибоедов, все они - в могиле, в мире ином, но в снах оживают, жесты и движения их, становятся легкими и яркими, а слова звучат явственно. Скорее, это не слова, а чувства, которые он схватывает на лету, которые созвучны ему больше, чем все его облегающее в этом месте, где все время ворчащая Дронюшка и крикливые дети Мишенька и Юстина. Они и хотели бы быть смирными, но детское берет в них вверх, вот они и кружатся в беготне, предпочитая ее на весь день книге хорошей! Да и то, точно говорит Дронюшка: сибирское лето лаконично, пускай порезвятся вволю.. На дворе июль. Середина. 1846 год.

Почти десять с лишним лет, как он на поселении. Около семи крепостей и пятнадцать лет одиночных камер у него за плечами!

Горестна бытие и не было в ней просветлений, помимо тех минут, растянувшихся в вечности, когда он корпел над своими рукописями и дневником. Даже женитьба не принесла ему чувства счастья. Он женился без упоения, без ребяческого очарования. Ему хотелось располагать помощницу и друга, хотелось хоть кому то голову на плечо склонить. Но, пожалуй, женитьба в 1837 году, в январе месяце( а посредством три недели погиб Александр в далеком Петербурге, на дуэли с кавалергардом!) была самой крупный ошибкою в его жизни! Племяннику своему, Мишеньке Глинке, наказывал он ни в жизнь, ни при каких обстоятельствах не жениться на человеке, тот, что тебя не понимает! Грустно, несладко.. Жизнь прошла в лишениях и боли. Но, окуная перышко в чернильницу, забывал он о горестях и одиночестве душевном всенепременно! Бывало, раньше, в то время как не стали капитально подводить глаза, не пропускал ни одного дня, чтобы не вписать впечатлений от прочитанного, не черкнуть немного стихотворных строк или не набросать ещё одного действия драмы. Бумаг рукописей накопилось с недурной сундук ящик. Тысяч на пятьдесят!

Дронюшка ворчала неустанно. Когда он сидел над бумагами, причитывала, чтоб лучше уж вышла бы она замуж за какого нибудь купца, была б счастливее, не ходила б в обносках затрапезных, да не копалась бы с утра до ночи в огороде, с которого все едино проку нет, и к чему разводили?! Какой с него аграном! Вот Михаил, (*Брат Вильгельма Карловича, также декабрист, участвовавший в восстании, но не бывший членом Северного общества - автор.) тот - другое занятие!

И хозяйственный, и жилище у него получше!

А у них - все время ни полушечки. Через тот самый сундук злосчастный, да писанину свою непутевую, только ослеп ее Вилинька, да грудью ослаб: чахотку не нажил в камерах крепостных!

Но не могла Дросида Ивановна постичь своим крохотным умом дщери почмейстерской, что только поэзия, только поэтическое призвание служило для него, вечного узника, утешением; и только об одном он ни в жизнь не пожалел в своей жизни: о том, что сделался Поэтом, когда то, ещё в стенах Лицейских Как то там у него было написано в дневнике, а опосля - и в письме к племяннику Мишеньке...

Никогда не буду сочувствовать о том, что я был Поэтом; утешения, которые мне давала поэзия в течение моей бурной жизни, до того велики, что достаточно их. Поэтом же надеюсь остаться до самой минуты смерти, и признаюсь, если бы я, отказавшись от поэзии мог бы достать этим отречением свободу, знатность, обеспеченность, даю тебе словечко честного человека, я бы не поколебался: горесть, неволя, бедность, болезни телесные и душевные с поэзиею не выбрал бы я счастию без нее!

Да и в текущий момент, на обрыве дыхания, мог бы он удостоверить те же самые слова. И прибавить ещё, другие, обращенные к Ангелу Поэзии, и написанные давнехонько, в год смерти Александра Пушкина...

Бывало же, коснешься томных вежд

С них снимешь темень, дашь бытие и силу лире -

И еще раз я свободен и могуч:

Растаяли затворы, спали цепи...

22 мая 1837 года. Разочарование.

Да, цепи и, реально, спали. Легко дышалось груди, свободнее.. Он утомленно присел на скамейку у двери: весь день в движении, разбирал бумаги, необходимо бы перевести дух, но нет спокойствия душе, измученной этими образами снами и тенями друзей!

Вот и в эти дни они плыли в лодке, звали его, махали руками. Он кинулся за ними, коснулся бортика, Пушкин протянул ему руку, он уцепился за нее и проснулся. Тяжело проснулся, нелегко.. К полудню дрёма стерся, не был уже так предметен и ярок, но мучился стихотворец тем, что не мог запамятовать ощущения, нахлынувшего на него: ощущения покоя и счастья, блаженства и безметежности Того самого, что искал он в далеком детстве, на берегу заросшего тиною лицейского пруда, в морозно колючей его воде. И в конце концов, отыскал во сне, нынче утром...

Наверное, ещё безмятежны были Боги на Олимпе, а совместно с ними - Поэты, слагающие гимны о Богах Он выдохнул сильно немного раз и проваливаясь в блаженно прохладное забытье сызнова ощутил ласково тугую, спокойную гладь воды, с зеленоватыми проблесками над головой...

А вот и лодчонка. Не необходимо ее больше догонять! Она причалила к берегу. Они все сообща теперь: друзья Поэты! Он доплыл до них 11 августа 1846 года.

________________________________________________

* После смерти В.К. Кюхельбеккера у его вдовы, Дросиды Ивановны Кюхельбеккер Артемовой остался сундук с рукописями мужа, тот, что она привезла в Петербург, к его друзьям. Уже в двадцатые годы двадцатого века рукописи и дневники из этого сундука оказались в руках замечательного писателя Юрия Николаевича Тынянова, и послужили основой для его знаменитейшего романа Кюхля и ряда серьезных статей о Кюхельбеккере Поэте, Гражданине, Человеке и друге А. С. Пушкина. Литературное наследие Кюхельбеккера до сих пор целиком не изучено и издано только в отрывках.

Так же читайте биографии известных людей:

Вильгельм Гауф Wiligelm Gauf

Его Альманах сказок на 1826 г. сразу завоевал ему видное место в немецкой литературе. Он явился в нем романтиком младшей школы и учеником Гофмана...
читать далее →

Вильгельм Гримм Vilgelm Grimm

Родился в городке Ганау в семье юриста. Окончил университет Марбурга. Под влиянием Клеменса Брентано и Йоахима фон Арнима, опубликовавших сборники..
читать далее →

Вильгельм фон Шольц Wilhelm von Scholtz

В. фон Шольц родился 15 июля 1874 г. в Берлине в семье Адольфа фон Шольца, последнего министра финансов правительства Бисмарка.
читать далее →

Вильгельм Каульбах Willhelm Kaulbah

Художник, один из наиболее значительных представителей немецкой исторической живописи.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий