Известные люди

»

Владимир Богомолов

Тайны разведки вошли в основу его произведений от первой повести "Иван" (по ней Андрей Тарковский снял свой популярный кино "Иваново детство") до романа "В августе сорок четвертого...".

Рукопись романа "В августе сорок четвертого..." затребовал КГБ СССР. Генерал КГБ приглашал писателя на Лубянку. Богомолов звонил снизу. Генерал: "Поднимайтесь ко мне". - "Я никуда подыматься не буду. Если я вам нужен - спускайтесь". Генерал, наслышанный о странностях писателя, покорно спускался. Разговор происходил то в общественной приемной, то в освобожденном кабинете. "Штабное совещание в сарае - убрать". - "Почему?" - "Вы разглашаете тайные сведения". - "Покажите мне протокол, пункт, параграф, на основе которого..." - "Не могу. Этот протокол также секретный". И, сменив генеральский тон: "Владимир Осипович, дорогой. Речь-то всего о трех страницах".

- Я не уберу из книги ни единого слова! - Богомолов вставал, разворачивался, уходил.

Его вызывали заново и опять. Уже с угрозой.

- Вы хоть представляете, с кем имеете занятие?!

Точно так же терзали его в Министерстве обороны.

Вставал, разворачивался, уходил.

Генералу КГБ, уместно сказать, роман весьма понравился. Рукопись он... украл. Отвез ее к себе на дачу и там запер в сейфе. Так хранят драгоценную вещь в единственном экземпляре.

Богомолов был в ярости.

- Я на вашего генерала подам в суд! - кричал по телефону.

Рукопись вернули. Тут-то и увидел литератор все замечательные рекомендации КГБ. В романе задыхающийся от астмы генерал не может сесть: нет стула. Цензор КГБ в ярости: "Для советского генерала нет стула? Пбросить!" В другом месте романа солдаты рассуждают о неприступности и привередливости польских дам, вспоминают своих: то ли занятие наша Дунька, сто гр налил - и готова. Генерал на полях грозно отметил: "Кто дал право автору так отзываться о нашей советской Дуньке?!"

Рукопись была испещрена распоряжениями. Поработал неблизко не единственный генерал: на полях - с десяток разных почерков.

"Новый мир" взялся издать роман. Журнал сумел отбить крайне многие замечания цензуры. Но не все. Богомолов попросил манускрипт отдать.

Главный редактор журнала "Юность" Борис Полевой был вхож в коридоры власти. Он сумел отстоять и Дуньку, и все другое. За единственным исключением: совещание в сарае. Будучи уверен, что из-за трех страничек проблем с Богомоловым не будет, роман стали набирать в типографии. Писателю перевели гонорар - капиталы шибко большие.

Богомолов отправил гонорар назад. По почте. Пока гроши шли туда-сюда, роман продолжали набирать. "Но ибо всего три странички!" - умолял Полевой. "Не уступлю ни слова".

Прошло девять месяцев.

Роман в конце концов издалече.

Богомолов не уступил ни запятой.

Я говорил ему: "Напишите роман о романе - девять месяцев одного года".

Успех был несусветный.

Дальнейшие события передаю так, как изображал мне их сам Богомолов.

К нему домой явился порученец председателя КГБ Андропова. Взял под козырек: "Вы не могли бы свершить дарственную надпись Юрию Владимировичу?" - "Что я должен черкануть?" - "Ну, что-то как будто благодарности за поддержка, которую наши органы оказывали вам". - "КГБ не только не помогал мне, но всячески препятствовал... терроризировал меня. Я ничего не подпишу вашему шефу". - "Так и передать?" - "Так и передайте".

Потом к писателю явился порученец министра обороны СССР маршала Гречко: "Вы не могли бы для Андрея Антоновича..." Богомолов и его выставил за ворота.

Конечно, беллетрист жизнью не рисковал, не о том речь. Просто представьте на секунду, что он, махнув рукой, написал бы немного дежурных слов двум этим могущественнейшим людям. Какие бы необъятные, самые сверхсекретные архивы открылись бы для писателя! У него опять была бы "нулевка", как тогда - вслед за тем войны...

Из тринадцати месяцев тюрьмы девять провел в карцере

Пацаном, в 15 лет, кинул школу, приписал себе два года и ушел биться. Трижды был контужен, несладко ранен. Осколки в основании черепа остались до конца жизни.

Дошел до Берлина.

Юноша девятнадцати лет - победитель. Шесть боевых наград.

И позже войны - 13 месяцев тюрьмы...

- Началось это в 50-м, закончилось - в 51-м. Я - капитан разведуправления в Берлине. Там единственный отдел закидал операцию в Западном Берлине. Не свойский, мы работали по американской зоне. Но - руководство в курсе, обмен дипломатическими нотами, приезжает значимый полковник, проводит офицерское совещание. И вот виновника долбают. Старший лейтенант Седых, сибиряк, славный дядя. Мне - 24, ему - под 30. И я понимаю - нашли стрелочника, чтобы отрапортовать Москве: офицер такой-то арестован, затем проведения следствия будет осужден.

Я встал и сказал, что операция проводилась под руководством управления и не понимаю, отчего все тут молчат и не называют истинных виновников.

Сразу объявили перерывчик. После него о Седых все забыли и долбали меня, мол, тут действует организованная группа. Заговор.

Седых получил 25 лет. А меня под конвоем вывезли во Львов, где я и сидел больше года во внутренней тюрьме МГБ вкупе с оуновцами, полицаями. Ну, чтобы нелегко - не скажу. Морально несладко...

Не жаловался Владимир Осипович, не в его характере. Но я знаю, что из тринадцати месяцев девять он провел в карцерных одиночках. Что в тюрьме его очень били. Отбили почки, легкие. И он своих мучителей бил, ударил офицера наручниками по голове.

- Наконец меня выпускают, дают бегунок в отдел кадров Прикарпатского военного округа. Майор Ухов направляет в гарнизонную гостиницу. "Товарищ майор, у меня ни копейки денег". Он протянул мне красную тридцатку.

Оплатил комнату: 10 кроватей, 10 тумбочек вдоль стены. Вокруг - молодые выпускники академий, и я - голодный, без денег. У меня была "нулевка" в Германии - высшая уровень допуска к секретности. Я лежу, не хожу, чтобы сэкономить силы, и знаю, что никакой секретной работы мне уже не видать, отправят куда-нибудь на интендантскую работу. Конец.

"Государство может быть тоталитарным или демократическим - но оно должно быть"

- Проходят вторник, среда, четверг. Работу мне не предлагают, не знают, видно, что со мной действовать после этого тюрьмы. В пятницу я вновь к Ухову, майору. Он мне: "Разбираемся, ты думаешь, все так легко?"

В субботу вечером бреду по Львову. Красивый городок, огни, полно людей. И на меня это все так подействовало. Я пошел на почту и на последние копейки дал телеграмму: "Кремль. Сталину. Я, офицер, участник войны, без суда и следствия пробыл в тюрьме 13 месяцев. Выпущен без предъявления обвинения. Ожидаю назначения. Нахожусь в бедственном положении, не на что взять хлеба. Прошу вашего незамедлительного вмешательства".

А в понедельник в девять утра прибегает дежурная: "Вас шибко просит заглянуть босс гостиницы". Директор - стареющий отставник, полковник или подполковник: "Вас экстренно вызывают в отдел кадров округа".

Побрился. Поднимаюсь на второй этаж. В коридоре, навстречу - полковник, долговязый, прекрасный, с серыми глазами. А позади, сбоку - Ухов, майор мой. Полковник улыбается ласково: "Володя!! Ну что же ты делаешь?! Маленькое рядовое занятие, а ты впутываешь товарища Сталина? Ну что ж ты не пришел и не сказал? Ты завтракал?"

- Нет.

- Ну, пойдем поедим.

Спускаемся на начальный этаж. Там столовая такая, закрытая, штабная. Ну и вот полковник там балагурит - официантке: "Шурочка, накорми. Отличный малый, вот молодой вам, вот молодой!" Такую вот несет х...ню, которую умеют плести в армии для служивый и младших офицеров. И мне опять: "Ну к чему же ты так, Володя. Ну что ж ты ко мне не пришел, не поговорил".

Поел я тогда здорово. Поднимаемся вверх, там в конце коридора его офис с трофейной мебелью вишнево-красного цвета. Я такие видел в Германии. Диван, обтянутый бархатом. Полковник, оказывается, - патрон отдела кадров Прикарпатского военного округа. Звонит: "Ахметов, у тебя все готово? Ну мы сегодня зайдем".

У Ахметова полковник протягивает мне финансы. Десять тысяч! В то время славный, тертый эскулап получал 635 рублей. "Володя, это только аванс. В ближайшее время рассчитаемся". И в течение недели мне выплачивают ещё рядом тридцати тысяч! Деньги бешеные. За все тринадцать сейчас уже с половиной месяцев.

С момента отправки телеграммы, заметьте, не прошло ни одной рабочей минуты. Воскресенье забудьте - выходной. У Сталина на письмах сидело, по моим данным, 170 мужчина. Но работали не только они. Все телеграммы в адрес вождя шли под грифом "правительственная". И все телеграммы или письма, в особенности в войну, сурово запрещалось задерживать.

И вот я представляю, как в воскресенье утром дежурный Особого отдела ЦК получает мою телеграмму и тут же звонит дежурному генералу Министерства обороны: "Я вас прошу разобраться". Генерал незамедлительно сообщает дежурному по Прикарпатскому военному округу. Тот немедля докладывает в отдел кадров. Все закрутилось.

...Историю эту Владимир Осипович рассказывал мне в начальный раз лет восемь обратно. Говорил детально, сильно безмятежно, вследствие того что что это был только пролог к другому, главному событию, которое его потрясло. Почти полвека прошло после этого той телеграммы.

В середине девяностых в Эстонии, в Палдиски, была ликвидирована база атомных подводных лодок. Русские офицеры брошены на произвол судьбы. Вот когда звук Богомолова загремел:

- Вы представляете - 319 офицеров, в том числе 25 или 35, не помню точь-в-точь, капитанов I ранга, брошены совместно с семьями, живут в холодных бараках, никому не нужны. Это же страх! По телевидению капитан I ранга на всю Россию говорит: мы с тремя сотнями подписей трижды обращались к президенту России Ельцину! Пять раз обращались к министру обороны Грачеву! Много раз обращались в военную прокуратуру! Ни ответа, ни привета.

Знаете зачем? У нас нет государства! Нет! Когда я отправлял свою телеграмму после этого войны, держава - было! Работала организация.

- Но в этой системе оказался и старшой лейтенант Седых, тот, что по сути дела ни за что получил 25 лет. За которого вы вступились и пострадали.

- Да я не идеализирую Сталина, считаю его одним из величайших преступников в истории человечества. Разговор о другом: было держава, и оно работало. Если военнослужащий обращался в прокуратуру, реакция следовала немедленная. Государство может быть тоталитарным или демократическим, но оно должно быть.

* * *

- Ну а все же, что стало с Седых?

- 25 лет он не сидел. 5 лет. В 1955 году, сию минуту затем освобождения, приехал в Москву, разыскал меня. Совершенный старец, хотя было ему лет 35. Без волос, без зубов. На лесоповале он получил инвалидность. После нашей встречи Седых прожил ещё года три.

* * *

Богомолов защищал рукописи и в самом прямом, дворовом смысле. Он возвращался домой, в парадной уже протянул руку к кодовому замку, когда на него напал юный башибузук. Владимир Осипович так твердо прижал к груди кейс с рукописью, что нападавший решил: там финансы. Богомолов отбивался ногами. Случайный прохожий спугнул бандита.

Владимир Осипович сообщил не без мальчишеской гордости.

- А все же я не уступил, не-ет. Отбился.

Ему наложили на лик человеческий девять швов.

- Уже Ерину, милицейскому министру, доложили. Теперь найдут, я лик человеческий запомнил.

- Не только не найдут, но и выискивать не будут.

- Почему? - спросил наивно умный Богомолов.

Не нашли. И не искали. Ему более того никто не позвонил.

"Меня в Кремль не пустят в кедах"

Богомолова уймище раз приглашали вступить в Союз писателей СССР. "А что - меня там строчить научат, что ли?" - "Ну для чего вы так. У нас свои дачи, дома отдыха, санатории. Своя поликлиника". - "Не надо: у меня благоверная - врач". Или отвечал: "Я вступлю, а вы меня будете понуждать подметные письма подписывать - супротив Синявского, Солженицына, Сахарова".

"Террариум сподвижников" - так он называл Союз писателей СССР.

В восьмидесятых готовилась большая наградная акция. Богомолова предупредили, что и его собираются пометить.

- Посмотрим, каким орденом они меня обосрут, - сказал он жене.

Позвонили из наградного отдела, поздравили, объявили день и час, когда он должен появиться в Кремль для торжественного вручения ему ордена Трудового Красного Знамени.

- Не пойду, - ответил легко.

- Почему?

- Меня в Кремль не пустят в кедах.

Представляю, как вытянулись лица высоких чиновников.

К кедам он тогда ещё только начинал примериваться, другую обувь израненные ноги переставали принимать.

Конечно, не в кедах занятие - забавно. То награждение было массовым, повальным, как собак нерезаных было сереньких литературных генералов. Награждали не за конкретные произведения, а скопом - за общественную дело, за трудовые заслуги перед страной и т.д.

Богомолову перезвонили. Ответил прямо:

- Я мужчина не социальный, трудовых заслуг нет. От высокой награды отказываюсь.

Орден повис. Богомолову предлагали доставить награду домой. "Нет!" - отвечал уже раздраженно.

Вполне допускаю: если бы привезли, он бы не открыл ворота.

Единственный раз поступил как все. Жил он тогда поблизости от Белорусского вокзала, крохотная комнатка, кухня - 5 метров. Последний этаж, что-то словно бы антресолей. Друзья, коллеги забирали его за горло: "Ну напиши ты Промыслову заявление на квартиру". Промыслов - председатель исполкома Моссовета, персона всемогущественная. "Ну, напиши, он от твоего романа в восторге". Правда ли? Богомолова как бы захватил охотничий азарт.

Промыслов прочитал заявление Богомолова и был сражен:

- И это он таковый роман в однокомнатной квартире написал?..

Владимир Осипович получил квартиру, в прихожке которой позволительно было утрясать мотогонки.

"Ну, ты чего, как лакей, вышел на сцену раскланиваться?"

Богомолов ни в жизнь бы не смог существовать, как он жил, и трудиться так, как работал, если бы у него не было надежного тыла и флангов. И тыл, и фланги - подруга жизни, Раиса Александровна. Она у него - вторая, и он у нее - второй.

Познакомились в компании, позже перезванивались, не встречаясь, - год. Спустя год невзначай она прочитала в журнале добрую рецензию на творчество писателя Владимира Богомолова.

- Это ты? - спросила она.

- Да ну-у, в стране двести тысяч Богомоловых.

- Но тут Владимир.

- Из них сто тысяч Владимиров.

С тех пор, как они сошлись, прошло 30 лет.

Прекрасная хозяйка, готовит замечательно. И что существенно - эскулап. Ведь тогда, вслед за тем тюрьмы, капитана Богомолова комиссовали и дали пожизненно первую группу инвалидности. Уже перестали оплачивать за фронтовые ордена, и инвалидная прибавка оказалась весьма уместно сказать. Как он сам считает, это помогло ему выжить.

- "Иван" - не кормилец. Роман - да, кормилец.

А все одинаково гроши нерегулярные. Раиса Александровна вкалывала с утра до вечера, не знаю, на сколь ставок, - полторы, две. Когда он в очередной раз отказывался от денег - за публикацию или кино, - спрашивал ее:

- Я хочу воротить денежки в "Юность".

Называл сумму.

- Ты - как?

- Проживем, - отвечала она.

Сглаживала, как могла, отношения мужа с окружающим миром. Замечательный литератор, также классик, также фронтовик, пригласил Богомолова в театр на премьеру своего спектакля. Владимир Осипович ни разу в жизни не участок галстука, не носил костюмов. Натянул спортивные эластичные брюки: "Пошли". После окончания автор позвонил - изведать взгляд Богомолова. Трубку сняла Раиса Александровна. "Владимир Осипович не спит? Я, некогда чем позвонить, выпил рюмку коньяка".

- Володя, - сказала она, передавая трубку, - я тебя весьма прошу, ты уже помягче с ним. У человека премьера, торжество.

- Хорошо, - ответил он, взял трубку и первое, что сказал: "Ну, ты чего, как лакей, вышел на сцену раскланиваться?"

* * *

Богомолов сильно дружил с писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым, автором знаменитой книги "Брестская крепость". Когда-то 9 мая перестали фиксировать как День Победы - обыкновенный рядовой день. Участники войны перестали натягивать ордена: стеснялись. Это Сергей Смирнов вернул торжество на близкое законное местоположение, а победителям - достоинство.

Сергей Сергеевич стал покашливать и пожаловался Раисе Александровне на слабость. Еще не было никаких анализов, она более того не осматривала приболевшего друга, но мужу сказала: "У него, кажется, рак".

Раиса Александровна заведовала отделением в больнице МПС. Там и сделали рентген. В легких черным-черно.

К ней пришли дети Сергея Сергеевича Андрей и Костя, и она сказала им правду.

- Сколько папа проживет?

- Три месяца.

Сергей Сергеевич лежал в больнице у Раисы Александровны. Последние четыре дня без сознания. Сыновья и подруга жизни не отходили от него.

За немного минут до смерти нежданно-негаданно включился разум, болезненный увидел Раису Александровну и успел сказал три слова: "Спасибо вам за все".

Она позвонила домой, и Владимир Осипович примчался на такси.

Можно изречь, сочинитель закрыл глаза писателю.

После ее разговора с детьми он прожил три месяца и единственный день.

После смерти Владимира Осиповича Андрей и Костя не отходили от Раисы Александровны. Взяли на себя все хлопоты по организации похорон.

Можно произнести, уже они закрыли глаза Богомолову.

За всю бытие никого не впустил к себе в рабочий кабинет

Странный джентльмен. Конечно, чудной. Не фотографировался - не терпел. Единственный фронтовой фото, тот, что вы видите, - репродукция с групповой фотографии: шесть офицеров по какому-то поводу решили сняться.

Ну, на войне кто пахал, тому было не до позирования. Но и после этого, всю существование не подпускал фотографов. Если снимали внезапно за большим общим столом, он закрывал лик человеческий руками. Пришел на свадьбу друга своего Юрия Поройкова: он и Раиса Александровна - свидетели. Когда церемониальный фотограф стал снимать их, Богомолов повернулся спиной. Так и сняли свидетелей - ее лик человеческий и его спину.

У белорусского друга Николая Матуковского оказалось немного богомоловских фотографий. Он позвонил: разорви! Дома на случайных снимках написал на обороте: "Не для печати".

Некстати вспомнился внезапно единственный из героев романа Маркеса "Сто лет одиночества", тот, что боялся фотографироваться, он думал, что количество жизни человека уходит, перетекает в фотографии.

За всю существование никого не впустил к себе в рабочий офис. Это был как алтарь в церкви. Раиса Александровна вошла туда только вслед за тем его смерти.

Бывал ли не прав в жестких оценках людей? Думаю, да. Но он имел право на свои оценки, вследствие того что что требовательнее всего относился к себе.

Ссорился, ругался, расходился с людьми.

До сих пор с болью думаю, что вот не сумел помирить Богомолова и Василя Быкова, двух равновеликих писателей, бывших друзей. Хотя что я мог?

Василь отозвался на юбилей Юрия Бондарева: "Все мы вышли из "батальонов" Бондарева". Отзыв опубликовала "Литературная газета". Богомолов был взбешен: "Кто - все мы? Я из этих батальонов не выходил!" Юрий Бондарев являлся одним из руководителей Союза писателей, и Богомолов принял отзыв за лесть.

Быков, дядя мягонький, более того стеснительный, вслед за тем долголетней обиды написал Богомолову открытку. В ней отдал дань честности, мужеству и стойкости Богомолова. Хорошая была открытка - примирительная.

Богомолов не ответил.

Ссориться - мог, но и дружить мог.

Среди его незабвенных друзей остались Артем Анфиногенов - "Артемус". Летчик-штурмовик, в войну был сбит, обгорел. Долгое время единственный из руководителей Союза писателей. ("Артемус - честнейший человек".) Юрий Поройков, газетчик, самый-самый стародавний и преданный приятель. Столько десятков лет вкупе - ни одной размолвки.

* * *

После хлопот Сергея Смирнова День Победы еще раз стал выходным. У Большого театра начали встречаться фронтовики. Это началось с 1965 года. За эти без малого 40 лет я не пропустил ни одной встречи. Вместе с мамой в концевой раз поехал к театру в 1999 году. Мама также пыталась танцевать, хотя и не понимала уже, что за люди кругом.

- Неужели вы ездили на пару? - изумился Богомолов.

После мамочки осталась каретка-каталка. Когда дядя не может гулять, за нее разрешается держаться двумя руками и передвигаться. У Богомолова стали отказывать ноги, и я отдал ему каретку. Передвигался, восстанавливался. Звонил посредством день: "Я вам верну, вот выпрямлюсь и верну". - "Да не нужна она мне, оставьте у себя". Через день снова: "Встану на ноги и верну".

Как честный дитятко, в руках которого оказалась чужая игрушечка.

"Я был бы счастлив, если бы с моей могилы воровали мои портреты"

Копачи-виртуозы управились за немного минут: вырыли могилу, опустили гроб, закопали, обнесли могилу оградой, стены которой обложили венками и цветами. В темной зелени венков портрет писателя завораживал.

- Какой же ты у меня пригожий, - сказала благоверная.

И воинский салют, и почетный караул, и армейский оркестр, и поминки, и все автобусные переезды организовывала Федеральная работа безопасности. Очень как-то интеллигентно, никак нигде не проявив себя внешне. Может быть, это дети тех, кто делал пометки на полях рукописи. А может - нет. Просто выросло другое поколение.

Через немного дней Раиса Александровна пришла на кладбище и не обнаружила портрета. Она стала разыскивать его посреди венков, не завалился ли.

Подошел копач Слава:

- Не ищите. Его украли.

Она разрыдалась, но копач Слава сказал:

- Я был бы счастлив, если бы с моей могилы воровали мои портреты.

* * *

Владимир Осипович умер во сне - легкая, праведная кончина.

Лежал на боку, лицом к стене, по-детски подложив под щеку ладошка.

Точно так засыпал у разведчиков подросток Иван, герой повести, только что вернувшийся "с того берега", от немцев, изнеможенный, измученный. "Мальчик забрался в мою ложе и улегся лицом к стенке, подложив ладошку под щеку".

Так же читайте биографии известных людей:

Владимир Бурцев Vladimir Burcev

Бурцев издавал исторический журнал Былое всего выпустил 6 номеров.В Париже издавал газету Будущее, однако, без особого успеха.
читать далее →

Владимир Войнович Vladimir Voinovich

Владимир Войнович - русский писатель, поэт и драматург. Родился 26 сентября 1932 года.Основными произведениями Владимира Войновича являются:..
читать далее →

Владимир Воробьёв Vladimir Vorobiev

Российский писатель, автор сказок и повестей для детей (в том числе известной повести-сказки Капризка, по мотивам которой был снят мультфильм).
читать далее →

Владимир Грингмут Vladimir Gringmut

Педагог, публицист, один из лидеров право-монархического движения, организатор и руководитель Русской Монархической Партии (РМП).
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий