Известные люди

»

Владимир Вишневский

А ибо он прав: для того, чтобы приехать на темное время суток из Раананы в Иерусалим, а наутро нестись в Тель-Авив на радио, чуть успевая в прямой эфир (учтя ещё мою передвиженческую лень), реально нужно весьма души не чаять человека, с целью встречи с которым все это проделываешь. Этот мужчина - Владимир Вишневский, с которым мы радостно сдружились во время Международного фестиваля юмора Бесэдер?-94 - Вокруг смеха и не виделись целых шесть лет. Наконец, возникла вероятность встретиться: в Иерусалиме проходит Международная книжная ярмарка.

В павильонах людно и студено (вовсю работают кондиционеры). Мы с режиссером-оператором Сашей Тарле продвигаемся на звук русской речи, тот, что выводит нас к стенду Марка Галесника. Здесь же царит и предмет моего путешествия - классик одностиший. После первых приветственных минут абсолютно включаю диктофон, чем безжалостно отвлекаю поэта от раздачи автографов.

-...Отмотай пленку назад: мы с тобой (не будем прикидываться, что мы - на вы-: мы - на мы-) не виделись целую вечность. С тех самых пор, как в Израиле проводился отличный фестиваль Бесэдер? 94 - Вокруг смеха. Вспоминается, некогда всего, Сан Саныч Иванов. Он был знаковой фигурой для этого фестиваля: ассоциировался у людей, уехавших из бывшего Союза и смотрящих российское тв с передачей Вокруг смеха. По улицам Израиля шла без малого донкихотская фигура Иванова, я написал об этом: Ой, Вокруг смеха пошел! - шарахнулась одна пожилая еврейка, которая позже эмиграции стала русской... Мы все ловили немыслимый кайф общения - Кому ж ещё встречаться, как не нам... Закрытие фестиваля мы бурно отметили на вилле в Савьоне у посла Бовина. В эпицентре застолья владелец виллы сидел, как Фальстаф, и говорил помощнику: Нагребите мне ещё селедочки с картошечкой... Кстати, мы с ним подчас встречаемся на разных мероприятиях. Однажды он, сидя за мной, произнес (ты же знаешь, как заразительна бацилла рифмовки): Передо мной вишневский зад, но, все одинаково, я шибко рад, - намекал на программу Вишневский сад... Тогда, на приеме в 1994 году, около Бовина клубился весь состав российских сатириков - Иртеньев, Шендерович, Шифрин, Новикова, Мишин... Это была более того не прошлая пора, а позапрошлая. Все тогда вкладывали денежки в очередную пирамиду под названием Чара. Помню, на вилле у Бовина Иванов, узнав, что Титаник Чары угрожающе накренился, попросил у посла разрешения позвонить в Москву. Я написал в воспоминаниях: Все будет стандартно! - сказал Саша, выходя с телефоном из кустов (дорогой Саша!) Потом из кустов позвонил Иртеньев, Фарада, я, остальные; дальше народонаселение стал звякать по второму кругу. И Бовин, не ослабляя внимания к застолью, но, тем не менее, контролируя ситуацию, сказал: Ребята, я всего только посол, а не миллионер! А вслед за тем мы все вкупе купались в бассейне. Помнишь?

- Еще бы! Слушай, книги не покупают. Может, мой диктофон отпугивает?

- Не жутко. Смотри, что на моем календарике написано: В готовности к облому - наша сила. Хочешь, подарю?

- Книжечку лучше подари.

- Книжку - само собой: заметено.

- Спасибо. Мы заговорили о позапрошлой эпохе...

- О фестивальной - к сожалению, та пора закончилась.

- А помнишь, как во время наших выступлений произошли два террористических акта? Мы не знали, выйдем ли в очередной вечерок на сцену или концерт отменят...

- Помню. Вы и в текущее время как на пороховой бочке. Но то, что происходит в Израиле, не может являться основанием к вам не ехать. Мы всю дорогу живем, вставив голову в пасть крокодила или льва, ну и что? У нас, в России, также угрожающе. Кстати, тогда, в 1994, меня поразил большой по сравнению с Москвой порядок безопасности в центре Иерусалима. Своего рода норма жизни: детей разрешено ночью выпустить прогуливаться.

- Особенности нашей страны.

- Особенная держава, адрес в Интернете - ie.ru.salim (лат. - Полина). Знаешь, какие мои вирши в текущий момент в Москве стали крылатыми? Я со своей половиной познакомился на шестидесятилетии друга, раввина всея Руси Адольфа Шаевича. Я ему тогда написал: Такая русская равнина, что впору оживлять раввина. Дывлюсь я на тэбэ и радуюсь: Рэбэ! - украинский привет твоему Запорожью.

- За привет - благодарю, а про половину - чуток подробнее.

- На юбилее Шаевича в 1997 году я встретил девушку Таню - мы сейчас сообща. Я ей написал: Ты мне - подруга жизни от Бога, от раввина. Не лучшая моя, но - половина.

- Чего это - не лучшая?

- Лучшая. Конечно, лучшая.

- Володя, обрати внимание: узнают тебя, улыбаются... Простите, книгу с автографом поэта Вишневского не желаете обрести?

- Оставь, не пугай людей: нехай сами определятся.

- Мы с тобой завязли в позавчерашнем дне - более того до вчерашнего никак не доберемся.

- Мы начали со всего только легкого воспоминания. Можно тебе вручить совет? Хотя советы профессионалу незачем одаривать...

- Напротив: подлинный профи вечно нуждается в советах.

- Правильно - это хорошее суждение профессионала. Итак, совет: можешь совершить врезку от своего имени, где скажешь, что мы познакомились в позапрошлую эпоху. Ведь так долговременно не дружат.

- Да мы с тобой, по сути, и подружиться-то не успели.

- Они дружили, но не омрачали свою дружбу общением. Я, между прочим, в Израиль следом нашего знакомства немного раз приезжал, но мы с тобой не встречались. А вот, в частности, Лариса Герштейн, в различие от тебя, пришедшая на мой иерусалимский конец дня, подарила мне флягу-портсигар - это ныне моя любимая вещь...

- Володя, ты прибавил в весе?

- Типун тебе на язык! Я накачался. Чего смотришь - нет у меня живота. Прекрати тотчас! Лучше потрогай, какие бицепсы накачал!

- Здорово! Не рефлексируй: нет у тебя живота, нет! И вообще веди себя прилично: нас, между прочим, Саша Тарле видиокамерой снимает.

- У меня в новой книжке есть одностишие, посвященное операторам: Веселится и бликует весь народ. А вот одностишие уже из компьютерной эры: Любимая, нажми на сохранить!

- Скажи, не откажи в любезности, какого одностишия у тебя нет?

- Как это ни уныло сознавать, у меня есть одностишия на все случаи жизни... Какого нет? У меня нет ничего, короче одностиший.

- Я не спросила, что у тебя есть, короче одностишия. Я спросила, какого одностишия у тебя нет.

- Ну, к примеру, к слову нет-: Божественно, как нет моей желанной.

- Третий раз задаю вопросительный мотив об отсутствующем одностишие...

- Давай запросим компьютер об Обнаженной натуре-: Я больше голой вас не представляю, По телефону смотритесь вы лучше, Кто обнажился, тот уже навязчив.

- Володя, все это я знаю. Четвертый раз задаю вопрос: какого одностишия у тебя нет?

- Какого одностишия у меня нет? Минуточку... Нет у меня такого одностишья.

- Наконец-то родился экспромт. А я уж, было, подумала, что у тебя имеются заготовки на все случаи жизни.

- Нет, у меня подготовленность к экспромту шибко высокая. Но потому что есть и то, чего ты не знаешь. Например: Жить надобно так, чтоб не сказали: Помер!

- Давно ты не лежал в Колонном зале.

- А вот - про весну: Печален наружность отброшенных коньков.

- Высокий класс. Куда возвращаемся - в день позавчерашний, вчерашний?

- В какой хочешь - веди собрание.

- Веду. Изменился ли ты за истекший отрезок времени?

- Да, конечно: стал пить, дымить и заниматься спортом вместе с тем.

- И усы у тебя изменились.

- В Израиле я вынужден их подстригать, чтобы не смотреться лицом, представляющим угроза для еврейского населения. Но, с прочий стороны, в России меня идентифицируют как раз с усами. Недавно, когда я проходил на кастинг для передачи О, счастливчик! (и без малого его прошел), меня попросили сбрить усы. Я ответил, что русский народонаселение меня без них не узнает, меня успокоили: Будут постигать со спины. А чего мы все - про усы?

- И действительно. Лучше - о телевидении.

- За месяц до пожара я написал пророческое: Останкино - как страсть сколько в этом звуке! А брать его уж не доходят руки.

- Да вы, батенька, - пророк?

- Да, я пророк, но я же Сострадамус.

- Думаю, уже кому-то из журналистов приходило в голову схватить у тебя беседа, которое состояло из вопросов и твоих ответов-одностиший.

- Да, так сделали в журнале Сатирикон... Понимаешь, к сожалению или к счастью, я написал уже обо всем. Но меня беспокоит то, что я напишу завтра.

- А что ты напишешь завтра?

- Не знаю, но меня тот самый вопросительный мотив тревожит. Меня многое беспокоит. Я излучаю приветливость и оптимизм, но люди ошибочно приписывают мне лишние благополучие и самодовольство, которых у меня нет. Пока ещё мне хватает сознания, самоиронии и, скажем так, малого ума, чтобы контролировать движение своей крыши: вечно себя одергиваю.

- Ты - мужчина, сомневающийся в себе?

- Еще бы! Конечно, сомневающийся. Другое занятие, я понял, в чем моя фортуна.

- И в чем твоя фортуна?

- В том, что я родился у своих родителей. В том, что я успел их при жизни чем-то порадовать, - помимо того, что их нетрудно пережил, что не всем, увы, удавалось в России. Цитирую тебе начало автобиографии: Я сообщаю о том, что я родился 20 августа 1953 года только для того, чтобы изречь о своих родителях. И дальше я пишу о своих родителях, о гениальном чувстве юмора, которое было у моей мамы и которое мне толикой передалось, - как раз благодаря этому люди на меня обратили внимательность.

- Мама - с Украины?

- Нет, матушка - из Москвы, с Украины - папа: Новоград-Волынский... Все, что я написал, тиражируемое и хвалимое, не стоит одной строчки из новогоднего послания моей мамочки: Я полюбила тебя, сынуля, с первого взгляда. Это и будет Посвящением в моей книжке, которая выйдет сквозь неделю... Говорю это к тому, что понял: при всем том, что я рос в постоянном неудовлетворении - у меня нет того, нет этого - сегодня себя чувствую моложе, чем чувствовал в двадцать лет.

- Нет того, нет этого, - что имеется в виду?

- Многого не было: желаемой внешности, уверенности в себе, бытовых атрибутов... Но наступил миг, когда я неожиданно понял: в России быть на свободе - фортуна. Вот смотри: моя книга начинается такими стихами:

Ты вышел в городок - не в окончательный стезя.

И день весь из себя я - при погоде.

Погода такова, чтоб подчеркнуть

Всю прелесть пребыванья на свободе.

Мне кажется, что ныне в России мера ценностей, смака жизни -

уровень нелишенности свободы.

- Что для тебя воля?

- Возможность принять любое вывод. И - не принять любое, что ещё больше драгоценно. И - собственное вывод. Я оттого что - совок, родом из Совка. Все, что я написал и чем стал интересен, не возбраняется черкнуть, только будучи совком. Попробуй переведи Давно я не лежал в Колонном зале на америкосский язык. Говорю это не для того, чтобы постфактум оправдать свою существование. Сколько времени я потерял... Я завидую молодым - они намного умнее нас!

- Молодые - не совки?

- Нет. Можно калякать, что они не так романтичны, как были мы. Я написал:

Этих дней типажи - молодцы:

Бороздя, покоряют просторы.

Интернетствующие юнцы

И таксиствующие сутенеры.

- Но я ни о чем не жалею, оттого что все траты времени только для поэта божественны. Всё, что мне казалось тратой времени, оказалось накопительным периодом. Я собрал чего-то, выплеснул, создал свой жанр, утвердив его... В то же время, все одинаково, завидую молодым: если бы мне сегодня было двадцать лет... Понимаешь, это не расхожий пафосный зачин: Если активизировать существование в первую очередь, я бы...

- А чем бы ты занялся?

- Может быть, чем-то другим. Во мне от матери было заложено много талантов, хотя вообще-то, от папы - жизненно важные неумения - нахамить, не проговорить спасибо, не держать в памяти добра. Я продолжу по памяти цитировать то, что в книге - вместо автобиографии: Мои родители были... Они были и есть. Просто общаемся мы сегодня по-другому, несложно я здороваюсь с ними раньше, чем в свое время. Я просыпаюсь, благодарю, Кого Следует, - и здороваюсь с моими родителями. Моя мама, Евгения Яковлевна Вишневская, по своему юмору, интеллекту, женственности, обаянию и молодости до последнего дня была выдающейся женщиной, что признавали все. Уже незадолго До... она рассказывала мне, что, когда была на пятом месяце, немало смеялась. Соблазнительно раздумывать, что это предопределило мою скромно-нескромную вероятность улыбнуть в то же время больше трех джентльмен... И если люди обратили и обращают на меня родное благосклонное чуткость, то только только вследствие того что, что я - ее наследник. Можно было наследственно пуститься по линии любого из мощных ее дарований. Но я пишу свои путни.

- Путни?

- Сын одного моего приятеля сказал о своих виршах: Папа, это не вирши, это путни. Мне шибко понравилось словечко - оно убеждает своим звучанием. Я написал:

Да, вы - на лире, я - на лютне.

Да-да, со мной вопросительный мотив решен:

Да, господа, пишу я путни,

Но я пишу их недурственно.

- Конечно, жаль, что всего ничего времени остается...

- Куда ты спешишь, Володя?

- Не спешу, наоборот: моя спутница младше меня на двадцать два года... Говорю ей: Да, в третьем браке так смешить не будут. Или: Скажи, а ты - веселая вдова? В обществе уже все привыкали, что эта барышня - со мной. Я говорю: Вот, прыгалки потеряла - меня в школу вызывают опять.

- Приятно, очевидно, баловать ее, возить, являть все, сказывать...

- Приятно, но мы уже прошли весь тот самый первостепеннный круг: два с половиной года вкупе... Слушай, набей трубочку, а?

Необходимое пояснение: я, курящая трубку, сама того не желая, подсадила на нее поэта Вишневского - благо у меня имелась запасная. Дело это оказалось хлопотным: непрерывно приходилось трубку прочищать, набивать табаком... Поэт, разумеется, сочинил одностишие: Ему набила трубку я вручную. Глубоко затягиваясь табаком Боркум риф, он сделал монолог о пользе курения:

- Будучи человеком глубоконекурящим, но, в то же время - убежденнопишущим, я на определенном этапе жизни зафиксировал в себе надобность раскрыть новые допинги для работы - чтобы утром расшевелить мозги. Легко вообразить, что позже утренней чашки кофе передо мной возникла дилемма: как усилить кайф. Как мужчина, покуривавший втайне от себя, я как черт из табакерки расшифровал свои ощущения благодаря одной фразе Бродского, процитированной Довлатовым. Когда Бродскому затем первого инфаркта запретили дымить, он воскликнул: Но если утром потом чашки кофе не выкурить сигарету, для чего же тогда вообще подниматься? Поэтому утром затем чашки кофе, если есть вероятность посидеть поработать, я себе позволяю некоторые отступления.

- Ты сибарит?

- По возможности. Вообще же, при всем своем раздолбайстве, я, как выяснилось, трудоголик. Видишь, более того трубку, в которую ты меня посвятила, курю урывками. Чтобы бытие не казалось совершенно медом, курю ее сладкими перебежками, оттого что сильно убежден: кратковременный кайф больше драгоценен, чем устойчивый. А за то, что трубку научила дымить, благодарю. Кстати, мне многое хорошее в жизни приходило с легкой руки женщин, как это не саморазоблачительно признавать. Не зарабатывая дешевого капитала перед женским электоратом, хочу сказать: знаю, как леди может сформировать, и как может сломать. Поэтому завсегда выражаю признательность женщинам за все, что они мне дали в жизни. Далее следует монолог поэта Вишневского о женщинах.

- Он последует во второй части беседа. Первую же завершим твоими стихами:

...Конечно, это будет малый зал.

А не громадный.

Не комплекс Олимпийский.

Когда б справить всех тех, кого любил,

точней, хотя б в одно прекрасное время возымел, -

ясно, не громадный, а малый зал!..

Но все-таки стоять в проходах будут.

(Не надобно мне подсказывать лежать-)

Часть вторая.

Итак, как и было обещано неделю вспять, вторую доля беседы с Владимиром Вишневским мы начинаем с монолога о женщинах:

- В юности я рассказал своему старшему другу, поэту Алексею Дидурову, о неразделенной любви к одной женщине. Алексей мне сказал: Старик, вот я, неглупый мужчина, все думаю: зачем мы вечно говорим о бабах? И только в индийском эпосе вычитал отклик на давнехонько волнующий меня вопросительный мотив. В МАХАБХАРАТЕ написано: Мужчина умен от книг, а леди умна от рождения... Мне кажется, рождаясь, дама генетически воспроизводит в себе весь навык предыдущих поколений. Один француз написал: В своей жизни я встречал полных идиотов, но не встречал ни одной полной идиотки. Любая якобы глупая женщин мистична и загадочна, она может одним своим поступком или жестом определить в неудобное положение массу умных мужей - в этом ее высота. В моей жизни самые приятные моменты были связаны не с дружбой с мужчинами, а с попытками достичь той или другой женщины. Сколько я потерял времени, сил (как выяснилось - не напрасно); сколь женщин отпугивалось энергичностью моего желания их. До сих пор в свои сорок семь лет, имея на своем счету много красивых побед и ярких поражений, испытываю к женщинам одно только ощущение благодарности. Хотя бы за то, что они для меня являются стимулом что-то творить. Пушкин был прав, когда говорил: Благосклонное чуткость женщин - без малого единственная причина всех наших усилий. Это стопудово про меня. Быть отвергнутым и возвратиться со славой - как раз так постоянно разрешается было втолковать то, что другим казалось моим тщеславием или честолюбием. Без всякого кокетства могу сказать: считаю себя человеком примитивно-простодушным. Всегда хотел прославиться только для того, чтобы достигнуть определенной женщины. Но, знаешь, пришла известность, при всем при том не облегчила пути к тем женщинам, которых я выбирал. Более того... Пока Таня не слышит, скажу тебе что-то, чего ещё не говорил никому из журналистов.

- Давно я не писала эксклюзива.

- Боюсь, нам тут не светит эксклюзив. Так вот, уже заимев установленный имидж, я столкнулся с интересным явлением. Многие женщины, которых выбираю или добиваюсь, хотят быть первыми, мне отказавшими. Все Вишневскому, грубо говоря, дают, а я не дам, - так рассуждает одна, вторая, третья... Таким образом, складывается цепочка моих не столь ярких побед, сколь ярких поражений.

- Это и был эксклюзив?

- Специально для Лиоры Ган... Я как-то посещал американские курсы, обучающие, как нужно существовать. Там учили: тебе кто-то чего-то не дал, ты отойди - то же самое тебе прочий джентльмен даст с радостью. Понятно, что речь идет о любви. Мы с нашей российской ментальностью воскликнули: Нам не от любого это нужно! А с годами я понял: если не все, кто нами выбран, идет навстречу, - существовать не тоскливо.

- Выходит, женщины, которые тебе отказывали, были правы?

- Конечно. Я-то превосходно знаю, как они были правы.

- Что же из этого следует?

- Что мне не тоскливо существовать.

- Володя, веришь ли ты в дружбу между мальчиком и девочкой?

- На эту тему есть прикол. Один гей спрашивает у другого: Вы верите в дружбу между двумя мальчиками? Второй отвечает: Все может быть, но натура, до срока или поздно родное возьмет... Я, как единственный из последних в устаревающей конфессии примитивных, отсталых мужчин, которые почему-то любят женщин, в дружбу между мальчиком и девочкой и верю и не верю: натура возьмет близкое. Сам я ни в жизнь не унизился до дружбы с той женщиной, которой добивался или которая добивалась меня.

- Считаешь дружбу унижением?

- О нет, без затей я о дружбе с той, с кем могли бы и должны были определиться другие отношения.

- Ставишь влюбленность выше дружбы? Но потому как приятельство может быть навечно, а любовные отношения - не на долгое время.

- Дружба, в различие от любви, не бывает без взаимности, истина? Я сегодня стал дорожить дружбу. Что до остального... Всегда должна быть дама, которой ты не добился.

- И ты будешь с ней дружить?

- Нет, не смогу. Бывало, что я своих любовниц превращал в сестер, но с теми, кто любовницами не стал, дружить не мог... Слушай, куда мы забрели? Мне тяжко так в деталях калякать о себе: самоирония останавливает. Претит повествовать о своих повадках, причудах, вплоть до физиологических. Зато готов ответствовать на твой определенный вопросительный мотив.

- И тот самый вопросительный мотив - о присутствие у тебя комплекса неполноценности.

- Иногда я отвечаю тем, кто меня знал прежним и знает нынешним: Уходят комплексы одни - приходят комплексы другие. Всю бытие я комплексовал - по-другому вряд ли чего-нибудь написал бы. Всегда двигателем творчества у меня была неудовлетворенность (заметь, не употребляю модного одно время слова сублимация-).

- Действительно, устарело словечко.

- Разве только оно? А как устарели слова половая жизнь - звучат без затей как старая песня о главном. Да и сама половая существование устарела - это же, как выяснилось, без затей пережиток социализма. Помню, в армии меня лишили отпуска за то, что начальник нашел мой дневник с записью: Вдали от службы половой ушел я в службу с головой. Невесть какое двустишие, а воспринималось как криминал... Многое, что с нами случалось, по результату оказалось к лучшему. Как сказал Самойлов, благодарю всем, кто нам мешал, и слава тем, кто сам решал, кому не помогали. Я не могу изречь, что мне совершенно не помогали, но, все-таки, главную вещь я сделал сам, собственноручно. Обычно нарушал завет Воланда: Никогда ничего не проси.

- Уточним: Никогда и ничего не просите, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут.

- Спасибо, что напомнила: существенное дополнение. Представь себе: как только я перестал хлопотать, сами пришли и дали... Как ты понимаешь, я нередко даю беседа - уже сложились некоторые стереотипы ответов на более того не заданные вопросы. Несколько дней обратно мы в Хайфе были сообща с Татьяной Толстой, более того сдружились. Из уст ее отца, Никиты Толстого, я услышал слова Гофмана, которые помогли мне осмыслить многое, что со мной произошло: Надо в жизни работать только то, что дается несложно, но действовать это изо всех сил.

- Ты так и поступаешь?

- Начнем издали. Когда-то я писал длинные вирши о неразделенной любви (сейчас пишу короткие о любви разделенной, которую в шутку называют сексом). Писал я достаточно добротную лирику, вирши печатались, но ни при каких обстоятельствах бы мне не принесли они ни славы, ни известности. Тем не менее, логика, органика моего внутреннего развития вывела меня на ту территорию, где меня смогли идентифицировать.

- Одностишия?

- Да, те самые одностишия, та самая ироническая поэзия. Возможно, я и не делаю родное занятие изо всех сил, но сам факт, что я на него вышел, - это фортуна. Вишневского, какого-никакого, связывают с безупречно определенным явлением... Впрочем, словечко явление о себе произнес не я, а единственный критик: Поэт Вишневский (не будем изрекать, какой: существенно, что явление). Каждый день городок Москва посылает мне особые сигналы. Люди при встрече улыбаются, а не плюют мне следом, - это больше, чем купание в узнаваемости, которая также имеется. Как сказал Познер, если всякий день являть по телевизору лошадиный зад, он станет узнаваемым. Тем не менее, я говорю чуть-чуть о другом: мне немаловажно не само узнавание, а его свойство. Так вот, у людей на меня возникает улыбчивая, немрачная реакция. Идут, к примеру, навстречу синхронно очкастые студенты с рюкзачками: Ой, Вишневский... Хотите лизнуть мороженое? Я произвольный год участвую в празднике Московского комсомольца. У меня есть там свой павильончик, где подписываю книжки - в значительно большем количестве, чем нынче. Я таким адреналином, таковый светлой энергией накачиваюсь на весь год... Подходит девчурка, угощает шоколадкой. Другая дарит фотографию - этим, конечно, стоит дорожить. Еще пример: парнишка и девица, переругиваясь, идут к машине. Девушка ноет: Валер, ну принеси мне, достань... Парень отвечает: Да на хрен нам это нужно? И - безо всякого перехода: - О.... Смори - Вишневский пошел! Привожу тебе примеры, выбранные наугад, - есть масса других.

- Я где-то прочла: Феномен Вишневского в том, что население не только знает его вирши, но почему-то знает его лицо.

- Ну, славно, я стал небезызвестным. Для меня узнаваемость - больше, чем какая-то пошлая преходящая когорта. Я, уместно сказать, придумал, что фискальным органам стоит отдать мысля ввести налог на узнаваемость. Узнают тебя люди на улице - плати.

- Чем платишь ты?

- У меня есть стихи: Теперь второе: по налогам. В неправедные нас не впрячь. Я ликующе хожу под Богом: неизменно плачу налог с удач. Если ты готов вносить плату цену, в большинстве случаев тебе этого работать не приходится. Если ты не готов уплатить цены - заплатишь ее завсегда. Для меня показателем некоторой зрелости является моя подготовленность вносить плату. Это придает некоторую уверенность.

- Чем и за что ты готов вносить плату?

- Мало ли... За свой относительно юный внешний облик заплатил длительным одиночеством, отсутствием нормальной семейной жизни. Сегодня мой парус не до того одинокий, тем не менее, как сказал Жванецкий, кто женился на юный, заплатил сполна: она не увидит его молодым, он не увидит ее старой... Мне нелегко перечислить по эпизодам, но за все хорошее, что у меня есть в жизни, платил, и вносить плату продолжаю. Чем? Да всем, чего не осуществил, что мне не удавалось. И, может быть, уже не удастся. Ведь, по сути, все, что с нами произойдет в будущем, уже предопределено. А сколь существует того, что суждено тебе в идеальном варианте, но с чем ты разминешься!..

- Может, не разминешься в следующей жизни?

- Все-таки, полагаюсь только на эту существование. Откладывать ничего не могу. Питаю малодушную надежду на то, что Бог мне дозволить ещё что-то угнаться. Сколько раз у меня бывали ситуации, когда я уже нетрудно на мосту стоял...

- Ты склонен к суициду?

- Вот уж нет. Чего у меня ни при каких обстоятельствах не было - мыслей о самоубийстве. Знаешь, отчего? Тема эта кровавая, ее запрещено трогать практически, тем не менее, скажу. Самое страшное в самоубийстве не то, что джентльмен над собой что-то совершил, а то, что в доли секунды между совершенным над собой и наступлением смерти он об этом пожалеет. И уже будет поздненько. Согласна? Из-за одного этого я суицид отрицаю... Много раз существование ставила меня в тяжелое положение, я доходил до предела отчаяния - и как гром среди ясного неба все отпускало. Наверное, Бог видел, что я не сдаюсь, открыто борюсь, пытаюсь выплыть, и говорил: Достаточно.

- А потому что окружающим ты представляешься абсолютным счастливчиком...

- Как ни необычно, ты, будучи отдаленной от нашей российской жизни, транслируешь - вольно или нечаянно - общее взгляд обо мне: счастливчик, легкомысленный, порхающий... Когда я напечатал свою биографию, мне первый редактор Вечерки, мой дружбан, сказал: Люди удивляются, что Вишневский может так черкнуть о своих родителях.

- Так потому что ты сам создал свой легкомысленно-порхающий образ!

- Может быть, в другом качестве я не был бы интересен... Понимаешь, мне шибко не хочется себя серьезно досконально классифицировать. Публично я в себе предпочитаю понимать до известного предела. Всегда вызывают иронию люди, с охотой рассказывающие: у меня такой-то отрезок времени, следом обеда люблю то, в людях не приемлю этого... Я не хочу досконально о себе изрекать - больше, чем нужно, чтобы ответствовать на определенный вопросительный мотив.

- Мы с тобой скачем с темы на тему, как птички с ветки на ветку. Начали разговорчик с позавчерашнего дня, но ещё более того до вчерашнего не добрались.

- Вчерашний день, наступивший после этого нашего с тобой фестивального общения, выдался крайне нелегкий. С иной стороны, родители были живы... Есть у меня в эссе этакий абзац: Сегодня мне кажется фантастикой, что когда-то давным-давно, ещё два с половиной года вспять, я жил с родителями, при родителях, в эру мамы и папы. За полтора года ушли оба: папа на практике маму не пережил. Он отчалил в неадекватку безотложно после этого маминого ухода. При этом они не были такими трогательными неразлучниками, как приникшие на фото, сорок лет совместно, которые степенно называют приятель друга по имени-отчеству... Нет, они довольно ругались. В пору, когда маменька уже проходила химию за химией, возвращалась из больницы, сложился какой-то быт лечения: четыре дня в больнице, на выходные отпускают. Даже родительские бурные итальянские скандалы рождали иллюзию нормальной жизни. Я пишу: Да я с ним разведусь! - ярилась смертельно больная мать, и кончина становилась неактуальной.

- Родители ещё жили - зачем же тебе было несладко?

- Жизнь подарила мне начальный фарт - и тут же осекла. Смотри, как все развивается по художественно-божеским законам: в 1995 году я получил Золотого Остапа. На фотографиях того времени выгляжу жутко: одутловатый, прическа не та, вид не тот... Я получил Остапа, дважды участвовал в питерских концертах - это были самые неудачные выступления в моей жизни. Настоящий провал, в ореоле которого я два года жил как нездоровый, Терзал себя до тех пор, в то время как ни выступил вовсе удачно в том же Октябрьском зале в Питере. Все логично: вознесло меня следом вручения Остапа - и тут же я оскандалился. Бог меня осек, опустил, превентивно дал понять: Не зарывайся! Это было полезно. Больно, но полезно.

- Мне кажется, за шесть лет, что прошли после этого нашей встречи, ты изменился.

- В чем?

- Ты тогда совершенно солидно предупредил меня перед прямым эфиром: Во-первых, говори мне вы, во-вторых, не называй меня ни ироничным поэтом, ни поэтом-сатириком. Просто: Поэт Владимир Вишневский.

- Я и в текущее время тебя об этом попрошу.

- Правда? А ради чего? Разве твои вирши станут хуже, если я назову тебя Вовой и обращусь на ты-?

- Сегодня, следом многих лет знакомства, уже имеешь на это право. Но скажу тебе открыто (оцени мою откровенность!): от незнакомых людей я требую пиетета, предпочитаю, чтобы они обращались ко мне на вы и называли по имени-отчеству. И опосля, не забывай: эфир - занятие тонкое. Любое панибратство журналиста с собеседником дает ошибочный посыл слушателям, которые считают, что и они могут звать меня Володей или Вовой.

- Я, было, комплимент сделала по поводу твоего прогресса, а ты и не заметил...

- Почему? Заметил, благодарю. Просто совершенно открыто признался: в чем-то я не изменился. И не в самовлюбленности дело: я и тогда не был таким уж самовлюбленным.

- Да занятие не в самовлюбленности... Что в эти дни заставляет тебя, такого узнаваемого, знаменитого, раскрученного, оцененного публикой, аргументировать самому себе собственную значительность?

- Другим - может быть, но самому себе ничего не доказываю: все о себе ладно знаю. Допустим, как я ничтожен.

- Да-аа?

- Я сказал: допустим. При этом:

Есть вещи, о которых никому

я ни гу-гу, и это сильно сладко...

Нет, зеркала вам этого не склеить,

нет, не слить концов моих вам со

своими фарисейскими концами.

А больше ничего вам не скажу.

Я эту тайну назначаю Страшной.

Итак, только я единственный в Подлунном знаю

Всю правду о Владимире Вишневском,

Чего вам не познать, вы так и знайте...

- Красиво.

- Я знаю всю правду о себе, а остальные быть в курсе ее не могут. Не то чтобы это давало сладострастное ублаготворение, - легко констатирую факт. Для окружающих я наверно не выгляжу таким жалким, как в собственных глазах.

- Кокетство: ты жутко недурственно относишься к Поэту - с крупный буквы П - В. Вишневскому.

- Я без затей пытаюсь его не дать в обиду от других, а от себя не защищаю.

- Признайся: он тебе нравится?

- Больше, чем раньше, но, в целом, - не нравится. Но, все одинаково, пытаюсь отстоять его перед людьми, ранимо отношусь к отсутствию пиетета по отношению к нему и казнюсь: видимо, сам себя несолидно подаю. Знаешь, что мне говорят? Ты стал звездой, но не умеешь быть звездой. И это правда: быть звездой не весьма умею.

- А что такое мочь быть звездой?

- Иметь воздействие на бытие, на людей и нести себя как звездочка.

- Ты не несешь?

- Не вечно.

- Он неумело подавил зевок. Ты прав: время позднее, да и устал ты, могу вообразить от однообразия бесконечных интервью: одинаковые вопросы, готовые ответы...

- У меня бывали удачные экспромты ответов, которые следом уже - что греха таить! - стали применяться как наработки. Например, как-то раз меня спросили, сколь я зарабатываю. Я ответил экспромтом: Достаточно, чтобы дозволить себе многое, но значительно меньше, чем могу и должен... А что ты меня ещё не спросила?

- Вот что: все вы норовите бранить журналистов, хоть без них (без нас) не обходитесь.

- Знаешь, ты меня провоцируешь на известное антисемитское высказывание: У меня есть дружбан еврей. В нашем случае - газетчик... Я вправду дошел до эдакий стадии, когда стал не обожать интервьюеров. Наступил какой-то звездный предел, когда как черт из табакерки начинаешь трепетать сделаться объектом искажений. Значит, уже не могу вручить беседа, не вычитав его: знаю, какую козью морду мне могут совершить.

- Всегда дают вычитывать?

- Не всю дорогу. Но я стою на своем: не даю беседа журналистам, которые хоть в одно прекрасное время меня подвели.

- Часто подводят?

- Нередко. Как-то я рассказал, что перестал пить в публичных местах, в силу того что что уже четыре года вожу машину. Появляется это в газете так: Знаете ли вы, что стихотворец Вишневский кинул пить? Алкоголика нашли... Или - напечатали рейтинг самых завидных московских холостяков, где я шел вторым потом Диброва. Несмотря на лестность формулировок (нам всем там давали характеристики), меня возмутило нахождение в этом списке: из десяти джентльмен четыре - известные, прямо-таки патентованные геи... Вообще журналисты - сукины дети.

- Сукины дети - актеры.

- Журналисты - также. Не хочу обобщать, но, к сожалению, особенности вашей профессии заключаются в поисках жареных подробностей. Но могу похвастать: мне существование сполна воздала. Появились воспоминания одной журналистки. Она спряталась за псевдонимом, и типажей своих зашифровала - хотя вообще-то, все они без труда угадываются. Про каждого написано какое-нибудь говно. Кроме одного, которого автор называет поэтом В. Она пишет: Мне говорили про него, что он набрасывается на баб, а на самом деле он оказался настоящим мужчиной.

- Так чего же ты, действительный человек, от журналистов ещё хочешь?

- Сегодня у меня фигура журналиста, в особенности - непроверенного, вызывает опасение. Звонит некая барышня, просит вручить беседа. Я спрашиваю, кто она, откель, а сам заблаговременно знаю: с этой девушкой, если соглашусь на беседа, мне придется встречаться четыре раза, в том числе - с помощью факса. Вычитать расшифровку, ужаснуться расшифровке, черкнуть все за нее, перепроверить... Я привык за свои слова ответствовать, а иные твои коллеги формулируют так, как я легко по определению заявить не могу.

- Мне нежданно стало неприятно за коллег. В конце концов, не произвольный стихотворец сможет намарать очерк или эссе!

- Кстати, предисловие к своей книжке я про самого себя написал от имени журналистки. На меня в одно прекрасное время дико наехала хорошая журналистка Валентина Львова. Озаглавила материал моим одностишием Кто обнажился, тот уже навязчив. И вот я придумал модель: некая пишущая леди, уставшая от всего на свете, с эстетских позиций критикует Вишневского: Был хоть куда стихотворец, подавал надежды, а стал явлением массовой культуры - растусовался, растиражировался, звездит, блистает... И вообще от этой телеперсоны не стоит дожидаться ничего хорошего. Кроме стихов.

- Кроме стихов... Подаришь напоследок хоть одностишие?

- Ну отчего ты меня об этом просишь? Знаешь, какие смешные бывают ожидания? Люди считают, что зайду в какое-нибудь очередное среда и начну, как маньяк, передвигаться с помощью одностиший... Однажды я был на одном корпоративном мероприятии, проходившем на корабле. Лето, солнце; барышня в белом на палубе изящно протягивает мне кулек с конфетами; с осознанием того, что перед ней Вишневский, произносит: Угощайтесь, будь добр! Я, как мне кажется, грациозно вынимаю из кулька конфету... И тут девица говорит: А одностишие?-

- Володя, а одностишие?

- Ну, это не делается искусственно... Пока есть ты, все другое вредно.

- Это - старое и не обо мне.

- Просто цитирую... Иссякнет пленочка - мы же не закончим. Нравится?

- Не шибко...

- На тебя не угодишь. Тебе себя, Лиора, доверяю-

- Наконец-то! А за доверие - спасибо: постараюсь оправдать.

Так же читайте биографии известных людей:

Владимир Герун Vladimir Gerun

Герун Владимир Дмитриевич родился 10 августа 1950 года в деревне Вишур, Можгинского района, Удмуртской Республики.
читать далее →

Владимир Даль Vladimir Dal

Владимир Даль - известный русский писатель и ученый. Родился 22 ноября 1801 года.Владимир Даль известен как автор Толкового словаря живого..
читать далее →

Владимир Диксон Vladimir Dixon

Владимир Диксон - Русский поэт, прозаик, переводчик, эмигрант "первой волны". Родился 28 марта 1900 года.Владимир Диксон является основателем..
читать далее →

Владимир Корнилов Vladimir Kornilov

Владимир Корнилов - советский российский поэт, писатель и литературный критик. Родился 29 июня 1928 года.Владимир Корнилов известен по таким..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий