Известные люди

»

Джордж Табори

Приехав в Берлин на заработки, я поселился в одной комнате с нацистом

- В тридцатые годы, когда вы приехали в Берлин из Будапешта, вы почувствовали проявления национализма? Ощущалось, что начинается самая мрачная пора для Германии и всей Европы?

- Приехав из Будапешта в Берлин на заработки, я устроился вкалывать в гостинице и жил там в комнате для персонала. Я жил в одной комнате с человеком, тот, что был национал-социалистом. Мы с ним нередко спорили, но он ни при каких обстоятельствах не тыкал мне в нос, что я еврей. И вообще он был неплохим парнем. Но шибко резво я понял, к чему идет занятие в нацистской Германии, и эмигрировал в Англию. И потерял связь с этим человеком.

Почти посредством пятьдесят лет, в восьмидесятые, когда Клаус Пайманн поставил в Вене одну из моих пьес, все венские газеты написали обо мне. И внезапно я получаю сообщение от своего бывшего соседа! Он писал: Я читал про Джорджа Табори. Это ты? Я ответил ему. Конечно, я не стал ничего осведомляться про то, что он делал во времена Третьего рейха. Я ему несложно предложил приехать ко мне в Вену на неделю, погулять по городу и много-много товарищ другу поведать. Ответа продолжительно не было. Вскоре я получил сообщение, написанное женской рукой, где сообщалось, что тот самый дядя умер. Мне писала его подруга жизни. Так я ни при каких обстоятельствах и не узнаю, какой была бытие моего берлинского соседа... А сильно занятно, какую образ он сыграл в той войне.

- Из-за таких, как ваш сосед, о котором вы говорите с таковый симпатией, ваш папа погиб в Освенциме.

- Отца немного раз арестовывали, и было ясно, что с ним ничего хорошего при этом режиме не случится. Я в это время уже жил в Англии. И тогда в газетах стали являться первые сообщения о концлагерях, об ужасах, которые там творили нацисты. И я, читая о газовых камерах, о печах, где сжигали людей, почувствовал, что мой папа погиб там. К сожалению, мои ощущения меня не обманули.

А мать смогла выжить. Когда советские войска освобождали Будапешт, она хотела укрыться от начинающегося боя в подвале дома одного своего знакомого, но он ее не пустил. Не пустил еврейку. И она посредством весь городок, в любую минуту ожидая налетов, пошла к другому знакомому. Он ей разрешил опуститься в свой подвал, но сказал, что там уже скрываются тридцать венгерских нацистов. Она спряталась сообща с этими нацистами, ожидая, когда закончится махач за Будапешт.

Как-то она отлучилась в туалет, и внезапно в оконце заглянул российский служивый. Это забавно звучит, но аккурат так и было, и в тот миг моей маме было не до смеха. Она тут же достала еврейскую звезду, с которой должен был гулять любой еврей, показывая, что он дядя низшей расы. Эта звездочка ее спасла. Спустившись вкупе с русским солдатом в подвал, она сказала, что эти нацисты - также евреи. И их никто не тронул. Так моя мамаша, у которой нацисты убили мужа и многих родственников, спасла тридцать нацистов. Потом она приехала ко мне в Лондон и ни в жизнь не возвращалась в Будапешт.

Прошло немного десятилетий. Однажды мамаша мне сказала, что у нее есть сведения, что тот мужчина, тот, что выдал полиции моего отца и сделал все, чтобы он попал в концлагерь, постепенно живет в Нью-Йорке. Мать сказала: Ты должен нарыть этого человека и тюкнуть его. Я испугался. Но, тем не менее, стал наводить справки - где он живет, чем занимается. И вскоре узнал, что он скрылся где-то в Южной Америке. Мне стало легче, и я сказал маме: Мне его не откопать.

Хичкок так на меня обиделся, что перестал узнавать

- Долгое время вы жили в Америке, писали сценарии в Голливуде. Это было вам нужно, чтобы получить?

- Ну, это потому что было ещё и очень интересное занятие! Правда, писание сценариев принесло мне не только пользу. Мы были дружны с Хичкоком, но все испортила одна история. Хичкок предложил мне сочинять для него сценарии, но я отказался - по разным причинам. Он так жутко обиделся, что, когда мы посредством десять лет ненароком встретились в Южной Франции, он, увидев меня, отвернулся.

Кстати, о деньгах. Мне в Голливуде пришлось несладко. Я писал сценарии, и обещанные капиталы мне сначала исправно платили. А затем начались проблемы. Я был до того робок, что долгое время работал задарма, не решаясь изречь, что ещё чуть-чуть и мы совместно с женой начнем голодать. Спасла меня Грета Гарбо. Я рассказал ей об этом, она переговорила, с кем следовало, и мне вновь начали вносить плату.

- Первый раз вы поставили свою пьесу Юбилей в 1983 году, когда исполнилось 50 лет прихода Гитлера к власти. И сегодня, в год шестидесятилетия победы над фашизмом, вы вновь ставите эту пьесу.

- Когда я работаю над спектаклем, меня никакие даты не интересуют. Это простое совпадение. Вообще, я не верю ни в какие совпадения, знаковые встречи, мистические события. Все - ненароком. Я мог сделаться драматургом, а мог не сделаться, мы могли в текущий момент с вами сиживать в этом кафе и мило разговаривать, а могли ни при каких обстоятельствах не повстречаться. Нет такого события в этом мире, которое было бы необходимым.

- Звучит как манифест нигилиста.

- Да вы что! Напротив, в этом такая легкость! Я потому что оттого и люблю театр, что он - как жизнь: завсегда другой. Вот есть режиссеры, которые хотят перенять манера у другого постановщика, но они должны уяснить, что этого ни при каких обстоятельствах не получится. Всегда их постановка будет иной: никто никому не способен подражать. По той немудрёный причине, что более того ты сам себе подражать в театре не можешь: все будет по иному. И надобно души не чаять спектакли других режиссеров как раз вследствие того что, что так у тебя ни при каких обстоятельствах не получится, и у них ни при каких обстоятельствах не получится, как у тебя.

В спектакль, как в бытие, привносится шибко как собак нерезаных случайного, непредсказуемого. Вот вчера мне позвонили актеры из Берлинер ансамбля, которые играют в моем спектакле по пьесе Лессинга Евреи, и сказали, что спектакль нежданно пошел абсолютно по иному, чем раньше. И это для меня самое очаровательное в том ремесле, которым я всю существование занимаюсь: ты можешь норовить сколь угодно, но у тебя ни при каких обстоятельствах не получится так, как было вчера.

- Я представляю, что бы сказал, в частности, Петер Штайн, если бы актеры ему сообщили, что спектакль идет вовсе не так, как раньше. Он бы устроил актерам аутодафе. И шибко многие режиссеры.

- Я не знаю, как другие думают. Но я предполагаю, что произвольный режиссер смотрит на это по-своему. Поэтому я бы вообще не стал употреблять словосочетание сильно многие режиссеры.

Беккет был эдакий шустрый, что я за ним не поспевал

- Вы занимаетесь театром больше семидесяти лет. То есть большую доля своей жизни вы провели в репетиционном зале. И вот вы еще раз приступаете к репетициям в театре Берлинер ансамбль. Вас не посещают сомнения словно бы - и этой весной я вновь должен замыкаться в помещении? Снова репетировать? Зачем?

- А мне нравится в таких помещениях. Я не режиссер-диктатор, я несложно сижу себе в репетиционном зале, приглядываю за актерами. Порой что-то советую. Актер в театре - самое важное.

Как-то в Нью-Йорке я присутствовал на репетициях спектакля Андорра одного английского режиссера. Не скажу его фамилии, он шибко известен. У него был конфликт с актерами. Непонимание возрастало с каждым днем. И на генеральной репетиции одна из актрис попросила его: Можно я 30 мин поиграю эту образ, как я чувствую? Он ответил мерзким голосом: Вы ни в коем случае не будете игрывать так, как хотите! И тогда я первостепеннный и крайний раз в жизни кого-то побил. Ведь артист для меня - главное. Моя проблема - подсобить ему. Режиссура - недавнее изобретение, а тысячелетиями театр развивался без этого элемента, и как будто бы развивался недурственно.

- Странно чувствовать это от человека, всю существование занимающегося режиссурой и признанного как режиссер во всей Европе.

- Я враг режиссуры, которая подчиняет себе всё и всех. Есть опасная тенденция в современном театре - значимо всё, помимо пьесы. И чрезмерное увлечение новыми текстами также угрожающе. Для меня, к примеру, Еврипид значительно современнее, чем крайне многие сегодняшние авторы. Сейчас вы скажете, мол - и это говорит драматург, признанный во всей Европе? Ну, говорю (смеется)

-Вам исполнилось девяносто лет. Вы думали, что таковый юбилей надобно подметить как-то по-особому?

- Мы с женой загадали: когда мне исполнится девяносто, то мы поедем по всем местам, где я когда-то был. А оттого что это без малого полсвета! Надо забираться в такие уголки! И я бы ходил по любимым местам, предавался воспоминаниям. Но мы не поехали (смеется).

- В 1999 году вы в тот, что раз вернулись в Берлин. Если я вас спрошу - отчего, вы мне ответите - ненароком.

- Да, я так и отвечу. Вы уже меня начинаете осознавать (смеется).

- Вы немного раз уезжали из Берлина и возвращались. Похоже, тот самый град вас сколь привлекает, настолько и отталкивает.

- Я шибко продолжительно не желал ворочаться в тот самый град. Когда я временно находился в Лондоне, то узнал, что в берлинском Шиллертеатре ставят мою пьесу Каннибалы. Это было в конце 60-х годов. Я не хотел наезжать, хотя театр меня упрямо приглашал. Я хотел возвратиться в Нью-Йорк, где тогда жил. Но в это время у меня начались ссоры с моей женщиной, которая также, как и я, жила в Нью-Йорке, а в Лондоне у нее были дела. Конфликт стал до того острым, что я закричал: Возвращайся в Нью-Йорк! Оставь меня в покое! И она стала намереваться. Но представить, что мы вкупе с ней летим в одном самолете, я не мог. А умчаться куда-то шибко хотелось. И я полетел в Берлин. Так что никакого умысла или заблаговременно продуманного сюжета в этом не было. Случайность! (Смеется).

Меня отлично встретили в аэропорту: театр прислал превосходную машину. А водитель был так шикарно одет, что я подумал, что это сам художественный глава театра взялся меня подвезти (смеется).

В Берлине я жил в одном доме с Самюэлем Беккетом. Я хотел с ним познакомиться, но как бы невзначай. Когда я слышал, что он этажом выше гремит ключами, то бежал к своей двери, открывал ее, но Беккет был этакий шустрый, что я ни в жизнь не успевал. Но все одинаково ему было суждено познакомиться со мной. Пару лет через я поставил его пьесу Две вечеринки. Беккет остался моим спектаклем шибко недоволен.

Театр несовершенен, как жизнь

- Судя по всему, вы цените театр не за вероятность анализировать какие-то социальные проблемы, а, скорее, за витальную силу, за вероятность отдаться иллюзии. Но вы в одно прекрасное время сказали, что верхушка театрального творчества - это театр Брехта. А потому как там ни о какой иллюзии речи нет, напротив, она этому театру противопоказана. Зритель должен на спектакле мыслить. И смыслить, что он ответственен за процессы, которые происходят в обществе.

- Я приехал в Берлин в шестидесятые годы и попал на спектакли Берлинер ансамбля. Лучшего театра, лучшей режиссуры и актерской игры я в своей жизни не видел. Да, это противоречит тому, что я недавно говорил. Но я не вижу в этом ничего страшного. Я же не попугай, чтобы твердить одно и то же.

- Но вы утверждали: то, что делает Брехт, - абсолютно.

- Совершенно? Я не мог так изъясняться. В театре не может быть ничего совершенного. Театр несовершенен, как бытие, и в этом сильно на нее похож. (В это время леди, которая сидела за соседним столиком в кафе и участливо слушала нашу беседу, решила покинуть и стала прокрадываться к выходу. Табори реагирует мгновенно): Куда вы? Я что-то не так сказал?.. Так продолжительно подслушивала и как гром среди ясного неба ушла...

- Вы жили в Англии, Америке, Австрии, Германии, Болгарии, в других странах...

-Я жил более того в Египте, в Каире. В 1943 году мне предложили работу - внимать сербское радио и переводить для англичан. Англичане думали, что венгерский и сербский язык так похожи... (смеется). И я, не зная сербского, согласился. Это была шибко хорошая практика для будущего драматурга - мне приходилось выдумывать на ходу самые разные сюжеты. Это был не перевод, а сплошное фантазирование. Длилось длительно, а мой ложь так и не раскрывали... А какую страну наречь своей родиной? Я родился в Венгрии - вот вам мой реакция (опять смеется).

Так же читайте биографии известных людей:

Джордж Эббот George Abbott

Американский режиссер, драматург и продюсер "живых", коммерческих фильмов. Легендарная фигура Бродвея.
читать далее →

Джордж Беланчин George Balanchine

Русско-американский хореограф, новатор. Баланчин считается выдающимся хореографом 20 в., он вернул на балетную сцену чистый танец, оттесненный на..
читать далее →

Джордж Лилло Jordg Lillo

Первая пьеса Лилло, сентиментальная балладная опера Сильвия, или Сельские похороны (Sylvia, or The Country Burial , 1730), вовсе не предвещала его..
читать далее →

Джордж Чапмен George Chapman

К 1598 стал самым популярным драматургом и тогда же впервые выступил как переводчик Гомера, издав семь песен Илиады.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий