Известные люди

»

Дмитрий Лизогуб

Студ. СПБ. ун-та, курса не кончил. В начале 1877 г. вошел в состав об-ва "Земля и Воля" и дал ему все близкое, оценивавшееся в 150 тыс. руб., состояние, отдав его с весны 1878 г. под надзор товарищей. В сент. 1878 г. был арест. в Одессе по делу С. Ф. Чубарова. Одесским военно-окружным судом 25 июля 5 августа 1879 г. приговорен к смертной казни. Повешен 10 августа 1879 г.

"Народная Воля",5, 1881:

Если кто приходит ко мне

и не возненавидит отца своего,

и матери, и жены, и детей,

и братьев, и сестер, и притом и самой жизни своей,

тот не может быть моим учеником.

Лука, XIV, 26.

Вызовем силой воображения образ того человека, с жизнью которого мы познакомимся в этом очерке. Пусть Дмитрий Андреевич Лизогуб, как активный, стоит перед нами в то время, когда мы будем припоминать о нем.

Вообразите высокого, немного сутоловатого и худощавого блондина, с большими серыми глазами навыкате, с бородой, одетого в пиджак, жилет и штаны из толстого крестьянского сукна. Выражение лица суровое, серьезное, поверхностный наблюдатель мог бы изречь, что этосухая, несимпатичная натура; но мы всмотримся внимательнее в этого человека и найдем в нем и великую слабость и добрую душу.

В его глазах нет того огня, тот, что обличает пылкую, горячую натуру; в них горит, как свет зимнего солнца, пламень головной общественной страсти; он не греет окружающих и не влечет к себе женских сердец. Человек, сгорающий этим огнем, не имеет личного чувства и сам ему не отдается: у него одно только безгранично любимое божествонаселение, и вся его существование безраздельно посвящена служению этому богу.

Стоящий перед нами большой блондин есть живое олицетворение общественной страсти, аскет-социалист, отрекшийся от самого себя с целью своей идеи, всецело поглощенный ею.

Золотая личность у этого сурового аскета. Она быстро заставляла терять из виду первое ощущение несообщительного, сосредоточенного характера и угловатых манер и возбуждала симпатию во всяком, кто поближе знакомился с Лизогубом. Людям с черствыми сердцами не дается влюбленность товарищей, а его любили: у него было товарищеское сердце, он завсегда готов был услужить, подсобить товарищу и, когда не случалось денег, продавал для товарищей свои вещи.

Лизогуб был жутко доверчив, и, пользуясь этим, его временами эксплуатировали. Узнав об измене Дриго, он ей не верил, его честная природа не допускала превращения приятеля в Иуду.

Дружба его обусловливалась обязательно одинаковостью убеждений и сотовариществом в каком-нибудь предприятии, но к одному из своих друзей он чувствовал особенное расположение и любил его не только как товарища по делу.

Лизогуб не любил ни одной женщины, и его ни одна леди не любила. Подобный факт в отдалении не вечно может служить указанием на сердечную сухость, а в данном случае он только ослепительно обрисовывает цельную натуру Лизогуба, безраздельно отдавшегося одной страсти высшего порядка.

Человек математически последовательный в своих убеждениях и действиях, он смотрел на женскую влюбленность, как на серьезное препятствие на той дороге, по которой он шел.

Симпатичность Лизогуба не была безотлагательно очевидной; первое ощущение он производил скорее неблагоприятное, но, по мере сближения с ним, его симпатичность высказывалась все ярче и ярче. Не даром мужчина, недурственно знавший его, сообщая мне материалы для характеристики его душевной стороны, сказал: мне кажется, что как бы навалом хорошего ни произносить о Дмитрии, все-таки не представишь эту прямую, добрую и светлую персона таковый, какой он был в действительности.

Отец Дмитрия Андреевича Лизогуба, родившегося в 1850 г., был черниговский помещик из либеральных; он кончил вектор движения в Женевском университете и был членом губернского комитета по освобождению крестьян; о матери своей Дмитрий отзывался как о доброй женщине. Воспитанием детей (три сына и дочь) родители не в особенности занимались; оно предоставлено было гувернеру-французу, человеку горячему, не переменившемуся более того ударять детей. Однажды он дал пощечину и Дмитрию, но, к крайнему изумлению, получил таковый же реакция, вслед за тем чего перестал ударять мальчика. Детство Дмитрия прошло в деревне Листвене и Седневе Черниговского уезда.

Холодно относясь к обрядовой, стороне религии, парнишка увлекался евангельскими идеями равенства и братства и мечтал быть миссионером. Он представлял себе трудности этого геройского поступка, лишения, опасности; придется отступиться от удобств барской жизни, быть может, попробовать, что такое голод; язычники не поймут его сперва, но он не смутится первыми неудачами, не упадет духом, и проповедь любви размягчит их каменные сердца: и не одно равнодушие и непонимание встретят его. Вот гурьба звероподобных дикарей, с хищническими глазами, отвечает злобными криками на его слова о любви к ближнему; из этой толпы полетел в него булыжник, иной, третий, единый дождина камней... он упал,, как первомученик Стефан; по лицу его течет кровь. На него набросилась орава дикарей, его мучат, жарят живого на костре и с'едают с крика торжества. Он умрет, если так будет суждено; боязнь смерти не заставит его отступиться от миссионерства. Так мечтал Лизогуб в детстве о своем будущем. Болезнь отца заставила семью съехать во Францию, в Монпелье. Дмитрию было тогда 11 лет. В коллегии в Монпелье он воспитывался и окончил вектор движения.

После смерти отца Дмитрий с матерью вернулся в Россию, где вскоре умерла его мама. В Екатеринославе он выдержал выпускной экзамен гимназического курса и в 1870 г. noступил в Петербургский универ.

Воспитание во Франции, за пределами тех условий, которые развивают в русском человеке инстинкты раба, длительно позже не искореняемые, было причиной того, что в натуре Лизогуба отсутствовала характерная черта русских людейневольный трепет перед начальством. Русский мужчина, при разговоре с властъю, ненамеренно придает особенную интонацию голосу, принимает почтительную позу и воззрение. Эти рефлексы душевного вытягивания во фронт были знакомы Лизогубу: в нем не было внутреннего раба, сидящего в русских людях, и он держал себя с начальством так же покойно, с тем же достоинством, как со всяким.

Воспитание не развило в Лизогубе и стремления к карьере. Имея связи с разными особами, он мог бы "неблизко пойти"- по судебной лестнице, стоило только поступить на карьерный юридический факультет; но Лизогуб, идя в вуз, думал только о науке и избрал математический факультет. Выбор для изучения этакий точной науки, как математика, характеризует ум Лизогуба. У него во всем проявлялась истинно математическая логика. В деле логических выводов для него не имели значения личные симпатия и антипатия. Подвергая что-либо обсуждению, он заботился только о том, чтобы посылки не были фантастическими, а вытекали из фактов, чтобы диалектика и парадоксы не затемняли существа дела. КАК только он признавал, что посылки установлены верно, вытекающий из них вывод становился для него законом, которому он сей же час подчинял не только свою мысля, но и поступки. Подобно тому, как математик без сожаления отрекся бы от веры в то, что дважды два четыре, если бы ему научно доказали, что дважды двапять, так и Лизогуб отрекался от всякого верования, от всякого убеждения, если логический вывод доказывал их неправильность.

Таким образом, в то время, когда Лизогуб поступил в вуз, в нем была только охота знания, стремление выработать в себе научное мышление. Он был ещё тогда во власти барских привычек: занимал хорошую квартиру, имел лакея и повара.

О степени его умственного развития в ту пору разрешается судить по следующему факту.

Лизогуб искал учителя для своего брата, с которым жил тогда сообща. Учитель нашелся подходящий, но Лизогуб не сошелся с ним, вследствие того, что тот хотел турнуть из преподавания закон божий, назвав его вредным баластом для детского мозга. Другого учителя Лизогуб принял, только получив его согласие преподавать закон божий.

Но резво неумолимая логика расколотила мистические фантазии, и, как любой мудрый и научно мыслящий мужчина, Лизогуб сделался атеистом.

Отвлеченная наука не длительно привлекала к себе Лизогуба. Жизнь потянула его в свою сторону, в сферу народной нужды. Мысль о народе, об этом коллективном страдальце, не могла не задеть и студента математика, а из этой думы о народе родились мысли о том, какими средствами разрешается подмогнуть народу,- как приложить свои силы к этому делу.

И вот, после этого первого года студенчества, Лизогуб оставляет математический факультет и переходит на юридическийтам читается политическая экономия, которая должна ответствовать на обступавшие юношу вопросы.

Но что это был за отклик! Профессор Горлов восхвалял наличествующие экономические отношения:все отлично в сфере труда и капитала; беднякам нечего роптать на то, что существует экономическое неравенство, потому как что на кого бы стали они вкалывать, если бы не было богатых людей.

Понятно, что подобные лекции ученого прислужника капиталистов не могли удовлетворить Лизогуба. Он стал осваивать литературу старых социалистов: Фурье, Сен-Симона, Оуэна, Луи Блана и др. Картина положения рабочего класса в России, развернувшаяся перед ним по прочтении известной книги Флеровского, поразила его. Но его ум требовал самостоятельной проверки, в аккурат ли так безотрадна доля народа, как изобразил ее Флеровский. С целью этакий проверки Лизогуб во время вакаций предпринимал поездки по деревням, преимущественно поволжских губерний и Малороссии. Результатом его наблюдений было заключение, что если в статистических данных Флеровского могут быть найдены неточности, то, в общем, картина, нарисованная автором, совершенно соответствует реальности.

Под влиянием чтения, студенческих бесед, на которых Лизогуб больше слушал, чем говорил, и личного ознакомления с народными нуждами, в Лизогубе сформировался социалист, и проблема его жизни сурово определилась: все свои материальные средства и самого себя вернуть на занятие освобождения народа от крепостной власти капитала.

Обращение Лизогуба в социализм не было внезапным просиянием, которое производит на впечатлительных людей саммит с социалистом и его горячая речь. Оно не было кроме того порывом доброй души, которая, под впечатлением картины народных бедствий, готова без размышлений ухватиться за первое указанное ей снадобье доставить пользу. Доброе сердце только указало Лизогубу должок пожаловать на поддержка темному народу со светочем образованного ума. Оно заставило призадуматься над вопросами: как это свершить?.. В чем корень зла?.. Какие целесообразные средства для его уничтожения?

И вот, в результате изучения всего, что до сих пор придумано лучшими людьми, работавшими над теми же вопросами, критической оценки предложенных ими средств и в виду исторических опытов, доказавших непригодность разного рода гуманно-либеральных паллиативов, Лизогуб пришел к убеждению, что только социализм есть заключение вопроса по существу.

Не увлечение, а логика сделала Лизогуба социалистом. Путем строгого мышления он убедился, что если в Рим вели все дороги, то к народному благу ведет только одна: сквозь останки народного врагачудовища-капитала.

А раз был сделан Лизогубом тот самый выводон стал для него законом, соответственно с которым должна быть изменена вся существование. Прежние барские понятия о имущества исчезли, и прудоновское определение имущества сделалось для нега аксиомой.

Никаких компромиссов цельная природа Лизогуба не допускала. Он оставил без сожаления все барские привычки, нанял комнату на Петербургской Стороне вначале с товарищем за восемь рублей в месяц, а после этого жил единственный и платил за комнату пять рублей. О качествах этой квартиры каждый может собрать точное понятие и без описания ее. Годовой бюджет этого помещика, получавшего до 4 тысяч рублей дохода, ограничивался 150-ю рублями. Обед его состоял, из 4 яиц и чая. Лизогуб совсем не пил и не курил. Он любил музыку, но кинул уроки на фортепиано, как избыточный расход и барское наслаждение. Об одежде он отнюдь не думал, как и, вообще, люди, отдающиеся какому-нибудь серьезному делу. Внимание к костюму, изысканность в нем (конечно, если она не вызывалась необходимостью для выполнения какого-нибудь предприятия) Лизогуб считал дрянной рекомендацией для социалиста.

Здесь, уместно сказать, поведать единственный происшествие. В бытность свою в Англии Лизогуб попал с товарищем на митинг рабочих в торжественный день. Рабочие явились в щегольских костюмах, в желтых перчатках.

У нас, в России, скорее будет революция, чем в этом месте... шутливо сказал Лизогуб товарищу.

Почему?

Где этим франтам мыслить о революции!.. Они будут долговременно сносить... им будет жаль своих перчаток..."

С.М.Кравчинский:

"Это был блондин, высокого роста, бесцветный и немного худощавый. Длинная бородка придавала ему наружность апостола. Лицо его не было в строгом смысле красивым, но тяжко себе представить что-нибудь приятнее выражения его добрых голубых око, степенных длинными ресницами, и нежнее его детской улыбки. Его прямой, протяжный звук ласкал слух, аналогично низким симпатичным нотам песни, и проникал в самую душу.

Он был сильно бедно одет. Хотя на дворе стояла настоящая русская зимушка, на нем был парусинковый пиджак с большими деревянными пуговицами, тот, что от частой мойки успел уже обернуться в тряпку. Поношенный черный жилет закрывал его грудь до самой шеи; и любой раз, когда он подымался, чтобы проговорить свои немного слов, не возбраняется было заприметить, что панталоны его не по сезону светлы.

Когда по окончании собрания публика стала расходиться, удаляясь группами по три-четыре человека, из предосторожности, как это всю дорогу делается в России в подобных случаях, мне с одним приятелем пришлось вылезти в одно время с нашим незнакомцем. Тут я увидел, что весь его верхний наряд состоял из легкого пальтецо, старого красного шарфа и кожаной фуражки. Он не носил более того до того обычного у нигилистов пледа, несмотря на то что в тот самый конец дня морозец доходил до двадцати градусов. Распрощавшись с моим приятелем, с которым был, по-видимому, мало знаком, он одним духом пошел, без малого побежал по улице, чтобы мало согреться скорой ходьбой. Через немного мгновений он скрылся из виду.

- Кто это таковой? - спросил я своего спутника.

- Дмитрий Лизогуб, - был реакция.

- Лизогуб? черниговский?

- Да, черниговский.

Невольно я посмотрел ещё раз по направлению, в котором исчез тот самый мужчина.

Дмитрий Лизогуб был миллионер, обладатель громадного имения, состоявшего из усадьбы, земель, лесов, в одной из лучших губерний России. Несмотря на это, он жил беднее последнею из своих приказчиков, оттого что все, что у него было, он отдавал на революцию."

"Народная Воля",5, 1881:

"Лизогуб все время заботился о сокращении своих расходов. В поездках по делу он всю дорогу хватал места в 3-ем классе и на палубе. Во время переезда в Англию ему пришлось, промокнуть от волн и дождя на палубе и обсушиваться у паровика.

Сделавшись социалистом, Лизогуб конечно остановился, при определении своей деятельности, на мирной пропаганде.

Без народной силы ничего не поделаешь; значит, нужно создать эту силу, а для этого, в свое время всего, необходимо, чтобы социалистические идеи проникли в массу народа, были усвоены ею.

Так размышляет каждый новообращенный в социализм, если он, в пылу увлечения, не позабывает той аксиомы, что никакие идеи не могут воплотиться в существование, изменить существующего строя, покуда они не составляют достояния большинства.

С упомянутой целью мирной пропаганды сформировался в 1873 г. в Петербурге круг молодежи, в котором Лизогуб был одним из руководителей. Решено было на практике исследовать ту почву, на которой предстояло действовать: ознакомиться с народом, обусловить уровень его восприимчивости к социалистическим идеям в разных местностях, больше практичные способы пропаганды и проч. Такое исследование народа было предположено изготовить путем самой пропаганды, для чего решили разделиться на группы и раз'ехаться по деревням, а для обсуждения полученных результатов с'езжаться на ярмарках.

Теоретическое исследование своей задачи, ознакомление с литературой социализма, должна была дарить библиотека в центральном городе района пропаганды. Устройство этой библиотеки было сделано Дмитрием Андреевичем.

В 1874 г. круг раз'ехался по деревням. Лизогуб не привнес платы за слушание лекций и был исключен из университета,ему не было надобности в дипломе и юридическом образовании.

Ему поручено было двинуться с товарищем за рубеж, чтобы определить связь между русскими социалистическими кружками и заграничными, преимущественно сербскими. Лизогуб провел за рубежом возле 8 месяцев; он жил в это время в Париже, Лионе, Лондоне и Сербии, а по возвращении в Россию, поселился в своей деревне Листвене, откель делал поездки.

Мирная политработа кружка была непродолжительна. Донос Трудницкого вызвал бесчисленные аресты. У Лизогуба в деревне был обыск, и хотя ничего подозрительного не нашли, но Дмитрий очутился под полицейским надзором. Разгром кружка, суровость судебных приговоров за мирную яропаганду и все больше и больше развивавшаяся организация преследований социалистов все это вело к перемене во взглядах Лизогуба на технология действий.

Теоретику, остановившемуся на мирной деятельности пропаганды, приходилось встретиться с вопросом выдвинутым жизнью, возможен ли тот самый схема при существующих российских порядках. И реальность отвечала на это, что в государстве, где неограниченный монархизм переливается в деспотизм, где не существует свободы личности, совести и слова, немыслима агитационная деятельность чего бы то ни было, помимо рабских идей. Двум-трем пропагандистам, при только благоприятных условиях, могло посчастливиться, но потому что их успехкапелька в море, и подобными микроскопическими результатами, конечно, не мог удовлетвориться настолько страстно преданный делу социалист, как Лизогуб. Желавшему остаться при программе мирной пропаганды приходилось остаться без всякого дела и дожидаться у моря погоды, но только русские либералы способны ничего не действовать, если излюбленный ими технология легальных действий оказался запрещенным.

Правительство само об'явило войну социалистам так же, как оно об'явило войну и всему обществу. Общество предпочло отступиться от борьбы и выдерживать все, что будет высочайше поведено, а социалисты приняли вызов.

Строго логический ум Лизогуба не мог не признать, что доктрина мирной пропаганды в России оказалась неприложимой к действительности; что социалистам приходится, некогда всего, завоевать вероятность какой бы то ни было деятельности в народе. В самом деле, нужно было быть крайним идеалистом и слабым мыслителем, чтобы не приметить логической необходимости соединения всех фракций русских социалистов в одну партию активной борьбы с правительством. Логика событий привела Лизогуба к убеждению, что махаловка с правительством стала неизбежной для русских социалистов, что без уничтожения этой Плевны нельзя движение к конечной цели. И, как мужчина, ни в жизнь не отступавший перед логическими выводами, он сделался террористом. Действия партизанской войны заменили мирную пропаганду. Приходилось спасать товарищей, явились задачи освобождения из тюрем, уничтожения подлейших в мире гадин шпионов и проч. При деятельном участии Лизогуба началась организация центрального и местного кружков с террористическим направлением; явилась думка о местном органе партии в Одессе; надобно было мыслить об образовании денжного фонда. Дмитрий Андреевич начал реализировать свой доход,.заключавшийся в имениях в Черниговской и Полтавской губерний, но сбыть их обыкновенным путем значит дерзать, не добиться цели: за ним следили. Приходилось придумывать разные комбинации, и ему удалось обрести и вписать в центральный круг только рядом 50.000 р. Считаясь на жительстве в деревне, Дмитрий уезжал incognito в Петербург и другие города по делу. В одну из таких поездок он был арестован в Харькове, но 5 рублей данных полицейскому, возвратили ему свободу. После Ковальского, т.-е. в конце лета 1878 г., Дмитрий приехал в Одессу, где и был взят в пивной Дурьяна на Херсонской улице, сообща с Попко и Колтановским. Около года просидел он в тюрьме. 25-го июля 1879 года начался в Одесском военно-окружном суде ход 28-ми. Лизогуб отказался от защиты, объяснив, что в обвинительном акте нет обвиняющих фактов. Система обвинения, сказал он в последнем слове, ставит меня в надобность биться с предположениями, а при таком положении дела ненамеренно сложишь оружие и скажешь, что броня немыслима.

Обвинение Лизогуба было до того беспочвенно, что не только суд присяжных, но и давний формальный суд признал бы его недоказанным. Но для того-то и существуют военные суды, чтобы, под видом отправления правосудия уничтожать вредных для правительства людей. Этим судам не нужно улик, им нужен только указание начальства. Совесть этих судей куплена за жалованье, и если они говорят и о чести, то неужели что о чести мундира царского слуги, а не о чести человека.

.5-го августа об'явлен был вердикт к смертной казни сквозь повешение Лизогуба, Чубарова, Давиденко, Виттенберга и Логовенко.

Приговор сравнительно Дмитрия Андреевича возмутил более того одесскую прокуратуру; рассказывают, чисто бы прокуpop судебной палаты Евреинов ходатайствовал об оотмене смертной казни, но Тотлебен утвердил им же предписанный вердикт, и на 10-е августа была назначена казнь на Скаковом поле. Автор об'явления о казни, напечатанного в "Ведомостях Одесского Градоначальства", прибавил близ скотобойни. Холоп, по-видимому, надеялся заполучить награду за эти два слова.

Утро 10-го августа было ясное. Позади карре из войск, окружавших эшафот, была масса народа; спереди народа стояли экипажи одесских богачей, и дамы с биноклями и лорнетами сидели на козлах. Бездушные самки приехали как в цирк, на представление.

Тупое равнодушие и любопытство преобладало в толпе. Редко вырывались замечания доброй души, возмущавшейся при виде виселиц. Всюду сновали шпионы, и масса забитого народа не смела высказывать человеческих чувств. Только зверским инстинктам разрешается было выражаться без опасения. Вот на дороге показалась телега; на ней сидели Лизогуб, Давиденко и Чубаров. При в'езде в расступившийся фас карре, Дмитрий Андреевич взглянул на виселицы, вслед за тем на толпу, улыбнулся и что-то сказал Давиденко.

Барабаны гремели, и запрещено была расслышать его слов. Но эта улыбка в виду смерти была улыбкой человека с сильной душой, тот, что сознавал, что с его смертью не умрет дорогое занятие. Быть может, этою мыслию ободрял он товарища.

Барабанный шум затих для исполнения бесчеловечной формальности азиатского правосудия: кончина отдаляет 23 минуты, невообразимо мучительных, минуты чтения вердикта, уже известного и осужденным и этой толпе, ждущей страшного зрелища.

Звякнули ружья и сызнова загрохотали барабаны, подошел батюшка, но Дмитрий Андреевич отказался чмокнуть крест, предложенный священником, царским слугою, осмелившимся в такую минуту изъясняться о божеской любви и милосердии.

За белым капюшоном исчезло ослепительно блестевшее небеса и поле, покрытое рабами.

Проходили неописанно ужасные минуты ожидания момента смерти молодым здоровым организмом. Дмитрий Андреевич стоял, ожидая очереди...

Он чувствовал, а может быть, и видел через холст капюшона, как умерщвляли его товарищей, и не мог бросится им на поддержка.

Палач неудобно участок ему петлю на шею... прошло ещё немного секунд, в то время как он поправлял ее, а в толпе раздалось выражение нетерпения какого-то человекообразного зверя: "Танцуй скорей... Молчи, не собаку вешают... ответил кто-то.

И неожиданно померкнул в добрых глазах Дмитрия Андреевича, тот свет, тот, что проникал через саван... вечная темное время суток небытия охватила его. А светило по- прежнему обливало потоками лучей массу несчастного народа, не ведавшего, что творит он, допуская кончина своих самоотверженных друзей."

С.М.Кравчинский:

"Было бы излишне чуть-чуть окрестить Лизогуба чистейшим из людей, каких я когда-либо встречал. Скажу смело, что во всей партии не было и не могло быть человека, равного ему по безупречно идеальной нравственной красоте.

Отречение от громадного состояния на пользу дела было вдали не высшим из проявлений его подвижничества. Многие из революционеров отдавали родное собственность на занятие, но другого Дмитрия Лизогуба между ними не было. Под внешностью спокойной и ясной, как безоблачное небеса, в нем скрывалась суть человеческая, полная огня и энтузиазма. Для него убеждения были религией, которой он посвящал не только всю свою существование, но, что значительно труднее, каждое близкое помышление: он ни о чем не думал, помимо служения делу. Семьи у него не было. Ни разу в жизни он не испытал любви к женщине. Его бережливость доходила до того, что друзья принуждены бывали радеть, как бы он не занедужил от чрезмерных лишений. На все их замечания по этому поводу он отвечал обыкновенно, как бы предчувствуя свою преждевременную кончину: "Мне все одинаково кратковременно жить".

И он не ошибся.

Его решимость не расходовать ни копейки из денег, которые могли сгодиться на занятие, доходила до того, что он ни при каких обстоятельствах не позволял себе проехаться на конке, не говоря уже об извозчике. Помню, как один раз он показал нам два предмета, составлявшие принадлежность его парадного костюма, - складной цилиндр и перчатки. Он приобрел их во время оно, когда благодаря своему положению должен был произвести визит черниговскому главе администрации области или кому-то в этом роде. Перчатки были нежного пепельного цвета и казались новешенькими. Он сообщил нам, и все-таки, что они у него уже три года, и, улыбаясь, объяснил маленькую хитрость, к которой он прибегал, чтобы сберегать их в таком виде: он надевал их только на пороге приемных зал или кабинетов, куда ему нужно было редко являться. Что касается цилиндра, то тут занятие было сложнее, так как уже с год тому обратно пружина поломалась, а он все не мог собраться вернуть ее в починку, Всякий раз он находил, что надобный на это двугривенный позволительно употребить производительнее. Однако для поддержания своего достоинства он вечно входил в гостиную не по-другому как с этой самой шляпой под мышкой, между тем как у него в кармане покоился неизменный кожаный картузик, тот, что он носил лето и зиму. Выходя на улицу по окончании визита, он обыкновенно делал немного шагов с обнаженной головой, приглаживая для виду волосы, и следом, отойдя на некоторое пространство, извлекал из кармана свой пресловутый кожаный картузик.

Беспощадный по отношению к себе, как строгий арбитр, тот, что не хочет внимать никаких объяснений и ничего не видит, помимо голого факта преступления, он смотрел на свою поистине самоотверженную бездеятельность, как на нечто позорное. И тот самый джентльмен, тот, что ценой эдакий громадной жертвы поддерживал целых полтора года без малого все русское революционное движение; джентльмен, нравственные достоинства которого внушали к нему безграничное почтение со стороны всех, кто его знал; мужчина, одно наличие которого в рядах партии увеличивало ее силу и авторитет, - тот самый джентльмен смотрел на себя как на последнего из последних.

Отсюда та глубокая грусть, которая ни в жизнь не покидала его и сказывалась в каждом его слове, несмотря на легкий, шутливый тон, усвоенный им, чтобы утаить это.

И он нес терпеливо свой порой невыносимо нелегкий крест всю свою бытие, с печальной покорностью судьбе.

Этот мужчина был сильно несчастен.

Те, кто видели его во время переезда от тюрьмы к эшафоту, говорят, что не только он был невозмутимо спокоен всю дорогу, но более того кроткая улыбка играла на его лице, когда он обращался к друзьям со словами ободрения. Наконец исполнялось его горячее стремление - доставить себя в жертву делу революции. Быть может, это была счастливейшая минута в его тяжелой жизни.

В нашей партии Стефанович был организатор; Клеменц - мыслитель; Осинский - воин; Кропоткин - агитатор; Дмитрий же Лизогуб был святой.".

Так же читайте биографии известных людей:

Дмитрий Лобанов-Ростовский Dmitry Lobanov-Rostovskiy

Лобанов-Ростовский Дмитрий Иванович (20.09.175825.07.1838), князь, государственный деятель, генерал от инфантерии, участник второй русско-турецкой..
читать далее →

Дмитрий Пихно Dmitry Pihno

Русский экономист и общественный деятель, профессор Киевского университета, член Государственного Совета, редактор русской патриотической газеты..
читать далее →

Дмитрий Пожарский Dmitry Pozharskiy

Князь Пожарский, великий русский государственный и военный деятель, в двадцать лет (1598) стал стряпчим и членом Земского собора. Через четыре года..
читать далее →

Дмитрий Покотилов Dmitry Pokotilov

Русский дипломат и предприниматель, посол в Китае.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий