Известные люди

»

Жак Луи Давид

В конце XVIII века художник осознает себя независимой творческой личностью, а среда признает значительность личности художника, он становится общественной и политической фигурой. Одним из первых на этом пути был именитый французский живописец Жак Луи Давид. В художественную бытие той поры он вошел как возмутитель тягостного спокойствия, которое все больше напоминало затишье перед бурей.

Эпоха Просвещения утвердила во Франции новую материалистическую философию, культ разума, науки, принесла новые общественные идеи, новую мораль, новую эстетику. Это время Вольтера, Дидро, Монтескье, властителя дум Жан Жака Руссо.

Написанный Руссо в 1761 году роман в письмах 'Юлия, или Новая Элоиза', повествующий о горькой любви бедного учителя к дочери аристократа, превратился в настольную книгу всякого мало-мальски грамотного француза; над ним рыдала вся держава - от принцессы, будущей злосчастной королевы Марии Антуанетты, до провинциального адвоката, ее будущего палача Максимилиана Робеспьера. Конечно, любой находил в знаменитом романе и других творениях Жан Жака что-то родное. Одни убеждались во врожденных добродетелях человека, которого портят законы общества, фальшивого, бесчеловечного и вследствие того что обреченного на погибель во имя благоденствия и равенства всех людей, во имя высшей справедливости. Другие увидели в свежей, искренней лирике Руссо только новую моду. Светские дамы дружно надели медальоны с портретами любимых подруг, с изображениями могил своих близких, с охотой проливали слезы и падали в обморок; в загородных парках появились храмы Дружбы, беседки Добродетели, алтари Милосердия; в живописи на смену напудренным куколкам-маркизам и игривым пастушкам пришли нравоучительные семейные сценки, где бедные девушки оплакивали умерших птичек, дети самозабвенно ухаживали за стариками-паралитиками, взаимная влюбленность увенчивалась браком... Это было все же каким-то шагом вперед: искусство открывало для себя 'маленького' человека, пыталось опоэтизировать его быт, сыскать нового героя, которым становится, в конце концов, агент третьего сословия, трудолюбивый буржуа, творец национального богатства.

Первым на новые веяния откликнулся портрет - что ни на есть гибкий и чуткий жанр, в котором несложно сочетать традиции и новшества. С самого начала XVIII века во французской культуре всегда рос заинтересованность к личности, тот, что добился вершины в 'Исповеди' Руссо и привел к взлету портретного искусства. Именно в этом жанре заявил о себе Жак Луи Давид, и в 1781 году, будучи уже 33-летним авторитетным мастером, поразил Париж, выставив портрет польского графа Потоцкого. Удивительны были не только размеры картины - на глаз два на три метра, из-за чего он не мог поместиться в Салоне и публика ходила взирать на него в мастерскую художника, - но и явление иного героя.

Если о недавно царствовавших в живописи маркизах Станислав Потоцкий ещё напоминает напудренным париком, то на добропорядочного буржуа он похож меньше всего. Давид создает какой-то символ, представив молодого человека твердо сидящим на красавце коне, что склонил голову перед волей всадника-победителя. Это новоиспеченный этический идеал, формула нового человека - просветителя, общественного деятеля, которым вскоре станет граф Потоцкий, и Давид как будто угадывает его будущность.

Та же мысль находит иное художественное заключение в портрете врача Леруа, тот, что по сравнению с героико-романтическим портретом Потоцкого кажется подчеркнуто земным и будничным. Давид пишет его в домашней одежде, в затененном уголке рабочего кабинета - мы видим только спинку стула, столик, немного книг, реторту. Два светлых пятна - лапа с пером над чистым листом бумаги и лик человеческий ученого над белоснежным жабо, озаренное напряженным усилием мысли.

Новые черты открывает Давид и в традиционном образе буржуа. Цепко ухватившийся за ручки кресла внушительный и грузный богач Пекуль с его пронзительным взглядом и страшноватой усмешкой - это уже не труженик-муравей, исполненный добродетелей, а коршун, тот, что вот-вот сорвется за добычей, это предстоящий герой бальзаковской 'Человеческой комедии'.

Ж.Л.Давид. Портрет Луизы Трюден. 1790-1791

Портрет Луизы Трюден - единственный из шедевров Давида. Художник ладно знал ее семью, посещал их здание, где разрешается было повстречать знаменитого поэта, певца и жертву Французской революции Андре Шенье, философа-просветителя, энциклопедиста маркиза де Кондорсе, одного из основателей Якобинского клуба и авторов 'Декларации прав человека и гражданина' Эмманюэля Сийеса. Девушка из этой семьи ничем не напоминает привычные для того времени женские образы. В скромном темном платье, на котором выделяются только белый шарф и нежно-голубой поясок, она сидит на простом стуле в пустом углу - больше на портрете ничего нет, пространство залито пылающими красными мазками глухого фона, тот, что напоминает, пожалуй, об открытиях Ван Гога, сделанных посредством сто с лишним лет затем Давида. Как красноречива эта огненная стихия, превращающая красивую хрупкую девушку в драматический символ предреволюционных лет!

Была во французской культуре второй половины XVIII века ещё одна важная специфика. Вместе со стремлением к традиционным добродетелям, к естественным законам (вспомним именитый призыв Руссо: 'Назад, к природе!') возрождается героический идеал античности. Древние Афины, Спарта, республиканский Рим - к ним обращены взгляды Дидро, Руссо, Д'Аламбера, ими бредят будущие вожди революции - Робеспьер, Дантон, Марат. Все громче звучали речи о великих деяниях, патриотизме, борьбе с тиранами. Согласно эстетике того времени, искусство должно быть верным природе, а значит, подражать наиболее метко отразившим ее античным образцам, в первую очередность скульптуре, на которую становится все больше похожей живопись: главное в ней рисунок, граница, геометрия.

На первых порах из сплава сентиментализма с классицизмом ничего путного не выходит, плодятся только салонные сцены из жизни молодых римлян и римлянок, которыми славился преподаватель Давида - Вьен. Давид пошел иным путем - он открыл для себя и показал современникам античность суровую и трагическую. Франция стояла на пороге величайших в своей истории потрясений, ее искусству было узко в парковых беседках и гротах, в домашних стенах. Оно должно было вылезти на площадь, на форум, заговорить в совершенный звук.

За пять лет до Великой французской революции Давид написал картину, положившую начало новому стилю революционного классицизма, - 'Клятву Горациев' (1784). Старик папа - воплощение истинного римлянина - благославляет сыновей на битву, протягивая им оружие, к которому они в стремительном порыве простирают руки. Художник отказывается от всякой красивости и изящества, от деталей и подробностей. Доведенные до предела строгость стиля и скупость выразительных средств несут могучий заряд энергии. Все художественные приемы - контрасты односложных цветов, крепкий рисунок, лаконичная симметрия композиции, ясность и пунктуальность символа - работают на создание образа суровой и беспощадной борьбы, будто предвещая близкую бурю. 'Клятва Горациев' принесла художнику настоящий триумф и во многом определила его судьбу в годы революции.

В начале 1792 года король Франции Людовик XVI заказал Давиду свой портрет. По иронии судьбы художник, желая исследовать лучшие образцы прошлого, попросил в Национальной библиотеке эстамп с великолепного, написанного Ван Дейком, портрета Карла I Английского - первого в истории короля, казненного по приговору революционного суда. Людовик XVI стал вторым, за что и проголосовал избранный депутатом Конвента Давид. Портрет навечно остался незаконченным. У многих это вызвало возмущение, море врагов нажил Давид своей бурной деятельностью при якобинской диктатуре, но более того открытые недоброжелатели не могли не признать, что художнику-депутату удалось за короткое время преобразить художественную существование Франции, расчистив дорогу принципиально новому искусству будущего XIX века.

Ж.Л.Давид. Портрет врача Леруа. Салон 1783

Первый потрясение Давид обрушил на Королевскую академию, которая преграждала дорогу всему новому, пригрев под своим крылом бездарных ничтожеств. 'Академики' не только накрепко держались за свои права и привилегии, они закрыли доступ на выставки Салона любому, кто не входил в их клан. Давид привнес в Учредительное собрание предложение соорудить Салон 1791 года свободным для всех желающих, а сквозь год решением Конвента - опять с подачи Давида - Королевская академия прекратила наличие. Вместоположение нее возникли первые общественные художественные организации, детища Давида - Коммуна искусств, Народное и республиканское художественное среда, Революционный художественный клуб. Через них распределялись заказы революционного правительства, присуждались премии, организовывались празднества и торжественные церемонии, в оформлении которых участвовало море архитекторов, живописцев, скульпторов, граверов, мастеров декоративного искусства. Это помогло помочь художников, лишившихся традиционных заказов королевского двора, аристократии, меценатов и коллекционеров, но самая важная заслуга Давида не в этом.

Возглавив художественную бытие революционной Франции, он за немного лет, отмеченных неслыханным страхом и террором, сумел внушить власти и обществу почтение к Художнику. Конвент, часто заседавший днем и ночью, решая жизненно важные проблемы, покорно выслушивал взволнованные речи Давида о небрежной реставрации полотен Корреджо и Пуссена, утверждал по его представлению состав национального художественного жюри и размеры премий за самые разные работы вплоть до пейзажей и декоративных цветочных композиций. По предложению Давида Лувр был превращен в национальный музей, по его рекомендации стали закупать работы Рембрандта и Рубенса, по его инициативе директором Лувра был назначен Фрагонар. Сохранился официозный протокол, в котором Давид писал: 'За Фрагонара - его несметные создания. Пылкость и оригинальность - вот что его характеризует; в то же время знаток и немалый художник, он посвятит свои старческие годы хранению шедевров, умножению числа которых он содействовал в своей молодости'. Благодаря Давиду в годы террора, когда срубленные головы противников и вчерашних единомышленников каждый день собирали в десятки огромных корзин, как будто кочаны капусты, не погиб ни единственный художник...

Охотников направить на эшафот самого Давида, хотя бы из числа обиженных им академиков, было полно. Известно, что в день переворота 9 термидора он шел на совещание Конвента, ставшее последним для его близкого друга Максимилиана Робеспьера, но, к счастью, по дороге художника остановил осведомленный доброжелатель.

Арестованный вслед за тем падения якобинской диктатуры в 1794 году Давид в заключении пишет автопортрет - страстную исповедь человека, пережившего совершенный крах и ожидающего смерти. Напряженный, оцепеневший силуэт, невидящий воззрение отчаянных око, резкая, нервная живопись...

За Давида вступаются ученики, друзья, члены Конвента, ни одно серьезное обвинение супротив него не выдерживает проверки, но и на свободе его ещё немного лет преследуют сплетни и слухи. Давид не стал оправдываться и изъясняться. Он открыл мастерскую, и к нему потянулись ученики, которых вскоре, несмотря ни на что, набралось больше сорока. И сызнова мастер упрямо добивается независимости не только для себя, но для всякого художника. Давид объявляет об открытии особой платной выставки. Такого ещё не бывало, испокон веку художник искал мецената, коллекционера, покупателя; добившись заказа и написав полотно, должен был торговаться, хлопотать доплатить недоплаченное, более того если создал шедевр. Теперь судьбина художника и его произведений оказалась в прямой зависимости от мнения публики. 'Что до меня, - заявляет осыпаемый упреками на тот самый раз в корыстолюбии и спекуляции своей славой Давид, - то я не знаю чести выше, как обращаться к суду публики'.

Итак, 21 декабря 1799 года в одном из залов Лувра была выставлена картина 'Сабинянки', и парижане увидели незнакомого, нового Давида - легкая серебристая тональность колорита, мастерски построенная на огромном полотне многоплановая композиция, мягонький темп жестов и движений и, главное, широкая сложная гамма человеческих чувств и переживаний. Некогда похищенные у безоружных сабинян девушки, ставшие женами римлян, на поле боя пытаются застопорить и примирить своих враждующих мужей и братьев. 'Слепая злость, вдруг укрощенная сердечным порывом', - так выразил идею картины единственный из друзей Давида.

Напомним, на дворе 1799 год, экспозиция открывается посредством месяц потом того, как вернувшийся из военного похода в Египет генерал Бонапарт разогнал законодательную политическая элита и стал первым консулом. Франция, и без того залитая кровью, стоит на пороге войны со всей Европой... и в это время Давид показывает полотно, отрицающее воинскую романтику, прославление героизма, противопоставляя им влюбленность матери к ребенку, сестры к брату, жены к мужу.

Следующим логически закономерным поступком Давида, тот, что пришелся уже на начальный месяц первого года нового XIX века, стал его отказ от назначения специальным декретом Бонапарта на почетный пост 'художника правительства'.

Жизнь Давида оказалась долгой, он умер в 1825 году, пережив поверженного императора Наполеона. По собственным подсчетам мастера, только прямых учеников у него было рядом пятисот, и нелегко наречь художника, тот, что так или по иному не испытал бы влияния Давида. Независимо от рез-ко менявшегося отношения общества, к нему всю дорогу тянулась молодая поросль и не только получала техническую выучку, но и приобщалась к высоким принципам художественного творчества, осознавала направление художника - творца идей. А художественная существование Франции с тех пор пошла по новому руслу, в трагической борьбе проложенному Жаком Луи Давидом.

Так же читайте биографии известных людей:

Жак Анри Лартиг Jacques Henri Lartigue

Лартиг официально нигде не учился ; в 1915 он поступил в класс художника Ж. П. Лорана в Академии Жюлиана в Париже.
читать далее →

Жак Копо Jaccques Copeau

Французский критик, актер, режиссер, новатор в области театрального стиля и сценографии. Родился 4 февраля 1879 в Париже.
читать далее →

Жак Вильнев Jak Villeneuve

В 15 лет, с разрешения своей матери Джоан и при помощи своего своего дяди Жака, он поступил в гоночную школу Джима Раселла в Мон-Тремблане, которую..
читать далее →

Жак Амио Jacques Amyot

Главным его литературным достижением является достаточно вольный перевод Сравнительных жизнеописаний Плутарха Жизнеописания знаменитых греков и..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий