Известные люди

»

Зинаида Гиппиус

У этого очерка было немного вариантов. Первый из них был уничтожен следом полугодового лежания в архиве, уже без малого на стадии завершения. Сознательно? Бессознательно? Мистически? Случайно? Не берусь ответствовать внятно. Второй вариант работы не подстерегали неожиданности, и я предлагаю его Вашему вниманию, надеясь хотя бы на малую толику Вашего интереса, милые читатели!

* * *

Писать об этой Даме, законодательнице мыслящего Петербурга последних лет перед чудовищным октябрьским вихрем, мне было весьма и сильно тяжело. Трудно инициировать. Трудно соображать.Трудно - подыскивать слова для подлинного написания самых характерных чертяка, но самое магическое, самое удивительное: нелегко было застопориться.. окончить, завершить очерк. Я чувствовала, что, повествуя и дальше о ней в своей обычной, мягкой манере: женственной, пленительной другой раз ее называют пронзительной, подчас акварельной - была бы неточна, не права, необъективна. В ней, Зинаиде Николаевне, за весь ее актуальный Путь, непростой, недопонятый, а то и отнюдь - не понятый без малого никем из пристрастных современников ее, было подобно как бы безотлагательно немного дядя, немного граней, немного жизней.

От юности и до смерти. Как поймать их, как верно обрисовать, как отразить неповторимость, какими словами, строками, буквами, точками? Каким стилем, слогом?

О ней, зеленоглазой наяде, сатанессе, русалке, дьяволице с лорнетом, никак запрещено было сочинять только чисто по женски. Ее острый, критичный ум не потерпел бы тонкого кружева и излишней теплоты моих словоплетений.

Рисунок ее облика долженствовал быть резким, точным. Почти мужским. С какой то непременною тенью трагичности, всю дорогу присутствующей и в ней самой, и во всем, что она писала, во всем, что создала, что сберегла на дне своей резкой, ранимой, наполненной бесконечной горечью потерь, Души.

Души под всегдашней студеный маской невозмутимости и иронии над самой собою и над всеми окружающими.

Нина Берберова писала, что она, Гиппиус, искусственно выработала в себе два качества: женственность и отсутствие тревог, но в ней было всего ничего женственного и внутри она не была спокойна! Я несложно соглашусь с последним утверждением, но буду яростно полемизировать с первым.

Женственности в ней с самого рождения, от природы, была бездна, тьма, нисчерпаемый омут, колодец, море!

Не напрасно же в нее без устали влюблялись, очаровывались ею беспрестанно, увлекались, писали безумные письма, хранили полно лет ее ответы..

Но море было в ней и - всего остального.. Того, с чем нечасто смиряется земное наличие и земное понятие Любви. Горечи, ума, поразительной способности лицезреть сущность и самую глубину вещей и звать все неизменно только своими именами. Где то на грани цинизма. мужеский привилегии обычно

Как хоть отбавляй было в ней непознанного, неузнанного, отринутого.. Столько и не бывает в обычной женщине! Вообще, в женщине, не бывает!

Но в ней все это было. В том то и загадка, в том то и фокус!

Блестящая чаровница, лихая амазонка - всадница, пылкая музыкантша, художница, с косою до полу, нежным цветом лица, стройным станом и ореолом рыжеватых, пронизанных солнцем волос, без устали дразнящая сонм своих преданных поклонников язвительностью речей и колкостью намеков, мучающая их обещанием поцелуев, свиданий, пищущая по ночам в бесконечные дневниковые тетради, как несносна она была вчера, и как томительно уныло ей будет завтра, рядом с глупым и самодовольным лицом влюбленного в нее окончательно безнадЕжно поэта Николая Минского или какого нибудь кузена Васи из Тифлиса!

Это, само собой разумеется, Она.

Спокойная в своем чинном замужестве и холодном блеске ума петербургская светская леди, держащая прославленный в северной столице салон, с уютною зеленой лампой и чаем с английским печеньем. Это еще раз Она.

Неутомимая спорщица и устроительница каждодневных бурных философско литературных и политическо - исторических дисскусий со своим собственным мужем, Дмитрием Сергеевичем Мережковским. Верная его спутница в годы скитаний и изгнания, прожившая с ним бок о бок, не разлучаясь ни на день, пятьдесят единственный год.

Антон Крайний, Лев Пущин Антон Кирша. Беспощадный критик и публицист с тончайшим вкусом, чьих блестящих статей боялся весь столичный писательский бомонд! Было более того необычно, что до того отточенным и сильным пером владеет хрупкое, изящнейщее тварь божья, безупречно одетое в белое и окутанное облаком каких то немыслимо пряных ароматов, Зинаида Гиппиус предпочитала светлые тона одежды и до старости любила густые ароматы, немного напоминавшие восточные. Все она, она и она

Как писал о Гиппиус Сергей Маковский : Она вся была наоборот, вызывающе, не как все.. Но что же было в этом язвительном, непримиримом клише: не как все, в этом вызове, щегольстве ума, дерзости, эпатаже - истинно, что было на самом деле?

Павел Флоренский, церковный философ и мужчина, необычайно жестко судящий о людях,

( его сестра Ольга весьма дружила с семьей Мережковских и некоторое время более того жила у них автор.) писал о Зинаиде Николаевне:

Хотя я видел ее всего немного часов, но многое понял в ней, и раньше всего то, что она неизмеримо лучше, чем кажется. Я знаю, что если бы я только и видел ее, что в обществе, то она возбуждала бы некоторую досаду и отсутствие понимания. Но когда я увидел ее в интимном кругу друзей и домашних, то стало ясно, что, в конце концов, что то, что способно пробудить досаду, есть легко итог внутренней чистоты, - внешняя изломанность, проявление внутренней боязни сфальшивить

Я славно знаю, что бывают такие люди, которые, боясь неестественности, надевают маску ее такую неестественность, которая не искажает подлинную природу личности, а нетрудно скрывает ее. (П. Флоренский - сообщение к А. Белому от 15 июля 1905 года. )

Поразительные слова, не истина ли? Своего рода ключ к натуре Женщины, потрясавшей умы и фантазерство многих. Но где истоки эдакий всепоглощающей скрытности, потребности игрывать в жизни постоянно определенную образ, а себя, подлинную, живую, щадить и хоронить под маской ломающейся декадентской дивы с лорнеткой?

Быть может, там, в ранней юности, в детстве? Попробуем подойти к ним, истокам.

* 1 *

Зинаида Николаевна Гиппиус родилась двадцатого ноября 1869 года, в городке Белев, Тульской губернии, в семье известного юриста Николая Романовича Гиппиуса и его жены Анастасии Васильевны, урожденной Степановой, дочери екатеринбургского оберполицмейстера.

Раннее малолетство Зинаиды Николаевны было кочевым: из за постоянных служебных переездов отца семейство не жила на одном месте подолгу временно обитали то в Саратове, то в Туле, то в Харькове. Жили и в Петербурге, потому как Николай Романович, одаренный дядя, незаурядная персона, отличный оратор, не достигнув ещё и тридцати лет был назначен обер прокурором Сената. Правда ненадолго. Николай Гиппиус в сыром климате столицы начал сейчас шибко хворать и ему пришлось экстренно отправиться с семьею на юг, в Нежин, к новому месту службы, председателем тамошнего суда. В Нежине он и умер, скоропостижно, ввергнув семью в полное безысходность и оставив ее без малого без средств.

Сестры Гиппиус - Зинаида, Анна, Наталья и Татьяна,- оттого не получили систематического гимназического или институтского образования, оно было домашним: их готовили к экзаменам экстерном гувернантки и приходящие студенты, но живые, оригинально мыслящие, имеющие пылкое художественное фантазерство, отличную память, пристрастие к хорошему чтению и музыке, девочки Зина была самой старшей из них выгодно отличались от своих сверстниц серьезностью и глубиною домашних познаний.

Впрочем, некоторое время хрупкая умница Зиночка побыла ученицею Киевского патриотического женского института, но вскоре из за слабости здоровья - ее забрали оттуда.

Все дети унаследовали от обожаемого ими отца склонность к чахотке.

Именно эта коварная хвороба чрезмерно до времени свела Николая Романовича в могилу, осиротила семью и безумно страшила молодую вдову и мамаша смутным призраком новых потерь!

Опасаясь утратить старшую дочка, вскоре после этого смерти супруга - в 1881 году, Анастасия Гиппиус уехала с детьми сначала в Крым, в Ялту, а после этого в Тифлис, к брату, после этого на дачу в Боржоми. Кочевое ребячество талантливой, шибко музыкальной и восприимчиивой ко всему удивительному и новому девушки, к моменту как снег на голову решенного переезда на юг Зине исполнилось шестнадцать, - внутренне безумно одинокой следом смерти отца, которого она шибко любила, - все продолжалось.

Религиозное воспитание Зины, впитанное с младенчества от любимой бабушки, было скорее, не то, чтобы - глубоким, а привычным для того времени.

Зиночка знала наизусть молитвы, прилежно ходила к заутрене и обедне, чутко слушала жития святых, в особенности Николая Чудотворца. Делала то, что делали все, но суть человеческая ее -молчала.

Она запоем читала самые разные книги, вела обширные дневники, писала письма знакомым и друзьям отца. Один из них, генерал Н. С. Драшусов, первым обратил на литературное дарование девушки и посоветовал ей основательно заняться писательством, но тогда она ещё сомневалась

Грызущую тоску о мгновенности жизни и вечности Разлуки с близкими и любимыми, которую она недавно и ужасно познала, покуда ничем запрещено было унять.. Так ей думалось.

Смерть тогда, казалось, на всю бытие завладела моею душой! - с горечью писала З. Н. Гиппиус десятки лет через..

* 2 *

Требовалось время, чтобы залечить раны. И как уместно сказать сызнова грянул переезд:родственники усиленно приглашали Анастасию Васильевну и детей ехать с ними на дачу в Боржоми. После Москвы и скучного лечения в Ялте, существование в теплом горном Боржоми, совместно с большою и веселой семьей дяди Александра, брата матери, весьма Зине понравилась: музыка, танцы, верховая езда, море книг, первые поклонники.. Душа ее понемногу оттаивала.

Природа Боржоми окончательно обворожила ее.

Она вернулась сюда и гладко сквозь год, в 1888 году. Ей было тогда неполных семнадцать лет. И аккурат в этом месте, на скромной даче в Боржоми снимаемой сообща с подругою, она и познакомилась с будущим мужем своим, двадцатитрехлетним поэтом Дмитрием Мережковским, только что выпустившим в свет свою первую книгу стихов и путешествующим по Кавказу.

Он отличался от роя поклонников Зиночки тем, что был серьезен, полно молчал, а когда все таки заговорил, сопровождая ее на прогулке, то как снег на голову посоветовал ей прочитать сочинения английского философа Спенсера.

Красавица была ошеломлена. Обычно кавалеры предлагали ей прочитать только их беспомощные вирши или спешно тянулись за поцелуем. Она, посмеиваясь в душе над ними, уступала просьбам, ей более того нравилось чуть-чуть изводить надоедливых воздыхателей, но приходилось же и мучиться от их невыносимой глупости!

А тут.. Интересное, удлиненное, малость аскетическое, лик человеческий, серые глаза, грассирующий выговор, что то притягивающее в манерах, и главная, обезоруживающая ее пленительное кокетство, странность: кавлер этот верхом не ездит и не танцует! С увлечением говорит только о поэзии и философии, прочел бездну книг и безумно любит мамаша, которая капитально больна печенью и лечится в Виши. Они стали толковать товарищ с другом так, как чисто были знакомы уже тысячу лет. Через немного дней Дмитрий Сергеевич сделал предложение и Зинаида Николаевна приняла его без каких либо колебаний. Она в конце концов - то встретила родственную душу, которую так долговременно искала. Это был сверх меры большущий презент Судьбы, чтобы его не принять!

* 3 *

Зинаида Николаевна вышла замуж шибко нетрудно. Приданного не было никакого ее матушка, вдова с тремя подрастающими барышнями на руках, еле-еле ли могла снабдить ее всем нужным.

На свадьбе, 8 января 1889 года, не было ни свидетелей, ни толпы знакомых, ни цветов, ни венчального наряда. Только родные и два шафера только для того, чтобы удерживать венцы над головой. Порсле венчания молодые разошлись в разные стороны Зинаида Николаевна отправилась к себе домой, Дмитрий Сергеевич - в гостиницу. Они встретились достаточно буднично утром, в гостиной, за чаем, в доме вчерашней невесты, где и было объявлено неожиданной гостье гувернантке, что Зиночка то у нас вчера замуж вышла!

После обеда, в тот же день, молодые уже выехали в дилижансе в Москву. Там они навестили бабушку и тетку Зинаиды Николаевны, не нашли у них понимания непышности своей свадьбы, но, ни сколь ни смутясь настолько холодным приемом близкой родни, молодожены отправились на немного дней на Кавказ, по заснеженной Военно Грузинской дороге. Это и было их коротким свадебным путешествием.

Затем они вернулись в зимний полусонный Петербург И началась их семейная существование в новой петербургской квартире, снятой и обставленной матерью Дмитрия Сергеевича, как свадебный презент. Именно тут, в квартире в доме Мурузи 18, по и начался дорога Зинаиды Николаевны Гиппиус Мережковской, как поэта, романиста и критика. Как Личности. Женщины. Чуда Серебрянного века.

Это был весьма длительный тракт, длиной в пятьдесят с лишним лет. Последнюю свою литературную работу редакцию альманаха Свободный путь она завершила за немного месяцев до смерти в Париже, летом 1945 года.

* 4 *

Она сама вспоминала о своем браке и о начале литературного пути так: Говорю тут о коренном различии наших натур.. У него неспешный и устойчивый увеличение, в одном и том же направлении, но смена как бы фаз, модифицирование (без изменений). У меня раз данное, но все одинаково какое, но то же. Бутон может распуститься, но это тот же что ни на есть цветочек, к нему ничегго нового не прибавляется. Росту же предела или ограничения мы не можем углядеть.. Но раскрытие цветка может ступать быстрее, чем сменяются фазы растушего стебля или дерева. По существу - все остается то же. Однако, потому и случалось мне как бы опережать какую нибудь идею Дмитрия Сергеевича. Я ее высказывала раньше чем она же должна была увидаться ему на пути. Он ее незамедлительно подъхватывал и развивал (так, как она, в сущности, была его же), и у него она делалась разом махровее, что ли, принимала как бы корпус, а моя образ вот этим высказыванием и ограничивалась, я тогда следовала за ним.

Потому что необходимо в этом месте привосокупить, отличалка наших натур была не такого рода, при каком они товарищ друга уничтожают, а, напротив, могут, и находят между собою известную гармонию..

Мы оба это великолепно знали, но не любили понимать во взаимной психологии..

Кстати, не все было так уж спокойно и идеально в этом самом незаурядном и самом крепком браке Серебрянного века. Уже тогда сияющий и во многом интуитивный - ум Зинаиды Николаевны показывал себя довольно бурно. Вот образец того, из поздних ее воспоминаний:

Между нами происходили и ссоры, но ссоры, непохожие на обычные, супружеские. Моя скорбь была в том, что я, в особенности в молодости, не умела отыскать нужные аргументы, чтобы привести доказательства неправильность его идеи в том или другом его произведении, и оказывалась побитой. Я не понимала,к примеру, идеи замысла его романа Леонардо.

Идея роста Леонардо небеса внизу небосклон вверху - казалась мне фальшивой и я (уж очень раньше времени для понятия и принятия этого автором) принялась все это ему обосновывать. Конечно, не сумела, ( а не возбраняется ли вообще обосновать то, что чувствуешь интуитивно? автор) и кончилась эта наша сцена - для меня вообще ни при каких обстоятельствах не плачущей - слезами. А уж это какое свидетельство?! Через годы он эти доказательства нашел сам, и такие блестящие, до каких бы я и попозже, видимо, не додумалась! - с гордостью за мужа заключила тот самый запоздалый пассаж мемуаров Зинаида Николаевна

Удивительно нам, сегодняшним, погрязшим с головою в нудных мелочах быта, оземленным душами, впитывать текст такие вот строки о ссорах о замыслах, идеях, образах, книгах, фабуле!

Но.. Ситуация такая странна только на начальный точка зрения. На самом же деле - сильно понятна. Дмитрий Сергеевич Мережковский всю свою существование а в особенности - потом смерти матери (через два месяца вслед за тем женитьбы, в марте 1889 года!) был жутко одинок. У него не было ни одного близкого друга. Не было школы. В конечном итоге не было и семьи, в большом смысле этого слова. Безумно любивший супругу, статский советник Сергей Иванович Мережковский, столоначальник придворной канцелярии Александра Второго, на близкое жалование содержал огромное семейство, десять детей, и привык чересчур уж скурпулезно подсчитывать любой гривенник. Мелочными придирками по хозяйству, на кухне, в детской он изводил обожаеимую жену, красивую, хрупкую, но не защищавшуюся ничем от его упреков. Она повышала звук только тогда, когда надобно было отстаивать интересы детей. Сколько разрешено осмыслить из отрывочных воспоминаний младшего сына, Дмитрия, особенно любимого матерью, бытие ее с мужем была до того тяжела, что в конце концов, бесконечные огорчения и ссоры, свели крайне красивую и вовсе ещё не старую женщину в могилу.

Дом Мережковских негаданно опустел. Дети разлетелись из разрушенного гнезда в разные концы. Ошеломленный пустотой и тишиной семейного очага, да и своего сердца, Сергей Иванович без малого незамедлительно потом похорон уехал за рубеж, увлекся спиритизмом, устраивал сеансы потустороннего общения с покойной женой, а с семьею своей без малого не общался.

(За границею он и умер, без малого двадцать лет через следом смерти жены, гладко день в день ее кончины, также 20 марта, но уже - 1908 года.)

Дмитрий Сергеевич, не имевший ни с кем из родных душевной близости остался бы с тяжестью горя потери матери единственный на единственный. Если бы не юная супруга. Она, может быть, и не весьма умело считала себя жутко непрактичною хозяйкой, - но трогательно о нем заботилась. Он был сильно благодарен ей за это, воспринимал себя единым целым с нею, зная, что более того споря, она понимает его и разделяет с ним главное в его взглядах, мыслях, надеждах, планах.

Нет, нет, она не задавала лишних вопросов, не утирала непрошенных слез, не щебетала о вечной любви! Она нетрудно сразу же вслед за тем всех нужных, но бесконечно тягостных кладбищенских церемоний увезла опустошенного Мережковского в Крым, в Алупку, на снятую ею дачу, туда, где уже вовсю цвели апрельские розы..

Дмитрий, в этих любимых местах, чуть-чуть прояснился, - писала она опосля, - Особые крымские запахи, лаврами и розами, обоим нам знакомые, в особенности ему милые.. Он показывал мне Алупкинский дворец, где мальчиком целовал руку современнице Пушкина. (должно быть, княгине Воронцовой! - автор.) Тихие руины Ореанды, и там на высоте, беллая колоннада.. Трудно нам было посреди всего этого, да ещё и по молодости лет, размышлять о смерти.. Но мы думали, только уже как то больше ясно.

Там, в Крыму, Дмитрий Сергеевич попытался ещё возвратиться к работе очеркам о древнем Египте, о Толстом и Достоевском, встречался со знакомыми и друзьями. Зинаида Николаевна также вечерами писала что то в тетрадка..

Она не говорила что, но он думал, что - прозу, оттого что они негласно заключили между собой уговор: она пишет прозу, а он вирши. Из ее стараний ничего толком не выходило. Она смеялась своим попыткам, он настаивал, что нужно обучаться, но вслед за тем - сдался, и предложил ей перевести байроновского Манфреда.

Из этой попытки также - ничего не вышло, хохотали оба до безумия, и Зинаида Николаевна, скрепя сердце, решила - таки соблюсти условия договора: научиться прозе. Но тут нежданно-негаданно сам Дмитрий Сергеевич сам объявил о нарушении, сказав, что решил заняться прозой серьезно и уже начал здоровенный роман: о Юлиане Отступнике. Они еще раз было начали ссориться, но затем помирились на свободе: нехай любой пишет, как хочет и что хочет - и прозой, и стихами.

Стихи для Зинаиды Николаевны потихоньку становились освоенною стезей: ещё в декабре 1888 года она напечатала первые свои стихотворения в петербургском журнале Северный вестник.

С редакцией журнала ее познакомил супруг, имевший там давних и добрых приятелей.

* 5 *

Строфы поэтессы редактору безотложно понравились, не прошли они незамеченными и у читателей. Один из критиков позднее писал о поэзии Гиппиус: весьма метко выразив ее суть: Стихи ее - это воплощение души современного человека, расколотого, зачастую бессильно рефлективного, но все время порывающегося, все время тревожного, ни с чем не мирящегося и ни на чем не успокаивающегося. (Гофман М. Зинаида Гиппиус. Очерк в составе Книги о русских поэтах последнего десятилетия. СПб, 1914 год.)

Роман Гуль, ещё позднее, уже в эмигрантские годы, добавлял к пониманию ее сложных строк такие штрихи: Когда задумываешься, где у Гиппиус сокровенное, где нужный стержень, вкруг которого обрастает творчество, где лицо, то чувствуешь: у этого поэта человека, может быть, как ни у кого другого, нет единого лица, а есть уймище..

Построенная на контрастах, противоречиях, постоянном, страстном, живом диалоге героя с его ни капли несовершенной, но стремящийся к совершенству душой ( Мне близок Бог - но не могу молиться// Хочу любви и не могу души не чаять! ) лирика Гиппиус привлекала ценителей поэзии неизъяснимо, может быть в то время как ещё наивной попыткой исследовать с помощью загадоных рифм и образов темные уголки человеческой души, но до своей поэтической зрелости и трагизма в строках первых лет октябрьского переворота ей было ещё весьма и шибко неблизко.

Впрочем, кто сказал, что Мастерство приходит в одночасье, да и Вдохновение также? Все должно ступать своим чередом. Россия бурными всплесками эмоций встречала Новый столетний период, молодая поросль обеих столиц на поэтических вечерах упоенно декламировала :

О, пускай будет то, чего не бывает,

Никогда не бывает.

Мне бледное небеса чудес обещает,

Оно обещает.

Но плачу без слез о неверном обете,

О неверном обете

Мне нужно то, чего нет на свете,

Чего нет на свете.

(Песня.1889 г.)

Пока критики наперебой старались перещеголять товарищ друга в определении того, есть ли в поэзии молодого, золотоволосого, чересчур худого ангела в розово - белом (И. А. Бунин) хоть одно живое слово и что есть то, Чего нет на свете ? - Зинаида Николаевна уже быстро пыталась отыскать себя в другом, достаточно трудном для нее жанре - в прозе: писала романы и повести для журнала Мир божий., - романы, о которых позже не могла совсем ничего вспомянуть, более того заглавия их, но за которые платили недурной гонорар, - печатала заметки, критические статьи, рецензии : зарабатывала монеты. Бюджет юный, неоперившейся семьи был ещё достаточно скромен, хотя Дмитрий Сергеевич входил в состав ледакции этого достаточно популярного журнала.

Супруги давнехонько и жутко планировали совершитьхоть небольшое турне в Италию, оно было им необходимо - для новой весьма серьезной работы Дмитрия Сергеевича: романа о Леонардо да Винчи. Да и Зинаиде Николаевне следовало откорректировать самочувствие потом нечаянно перенесенного ею возвратного тифа и ряда бесконечных ангин и ларингитов

Деньги получить удалось таки, разумеется, сообща, но львиная доля гонораров была - Зинаиды Николаевны, ее блестяще резкие критические статьи становились скоро известны!

Пятницы Я. Полонского, среды А. Плещеева, литературные субботы в доме Мурузи были на время отставлены вон, и Мережковские вскоре уже скромно, но - путешествовали, в спальном вагоне восточного экспресса, с восторгом и восхищением молодости по местам, связанным с Леонардо: Флоренция, Рим, Мантуя. Генуя..

Восхождение на гору Монто Альбано, Зинаида Николаевна запомнила на всю жизнь: на белом склоне Белой горы, ( буквальный перевод с итальянского! автор.) они с Дмитрием Сергеевичем нашли абсолютно белую землянику с необыкновенным вкусом, а у подножия горы их ждала маленькая гостеприимная деревушка, в тот, что родился огромный Леонардо.

Встречались они в Италии и с А. Чеховым и А. Сувориным, бывшими проездом во Флоренции и Риме, и удивлялись их невообразимой спешке: скорее, скорее долой от первозданной красоты, разлитой во всем, более того и в небе! Чувство восхищения Италией в пору ее самых счастливых, молодых лет, разлито в каждой строке мемуаров Гиппиус!

Для тех, кто внимателен к этим строкам разумеется! Но о стихах она в то время думала как то немного.. Наступало время не для них. Неслышно покуда ещё подкрадывалось, но она интуитивно чувствовала легкую поступь страшного Века одиночеств в вихре войн и крови.

Позже, в предисловии к переизданию сборника своих стихотворений 1889 1903 годов, она скажет достаточно грубо и как снег на голову, но, в конечном счете, правдиво, остро чувствуя надобность в исповедальной, горькой искренности Творца перед читателем:

.. Мне жаль творить нечто бесполезное и никому не нужное в текущий момент. Собрание, книжка стихов в данное время - самая бесполезная, ненужная вещь.. Я не хочу этим заявить, что вирши не нужны. Напротив, я утверждаю, что вирши, нужны, более того необходимы, естественны и вечны. Было время, когда всем казались нужными целые книги стихов, когда они читались сплошь, всеми понимались и принимались. Время это прошлое, не наше. Современному читателю не нужен сборник стихов! И дальше З. Н. Гиппиус обстоятельно поясняет свою точку зрения: Естественная и необходимейшая надобность человеческой души завсегда молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый мужчина, осознает он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще, стихосложение, в частности, словесная музыка это только одна из форм, которую принимает в нашей Душе молитва. Поэзия, как определил ее Боратынский, - есть полное чувство данной минуты.

.. И вот, мы, современные стихописатели, покорные вечному закону человеческой природы, молимся - в стихах, как умеем, то неудачно, то удачно, но неизменно берем минуту (таковы законы молитвы; виновны ли мы, что каждое я, в наше время, в настоящее время, сделалось особенным, одиноким, оторванным от другого я, и вследствие того что, непонятным ему и ненужным? Нам, каждому, страстно нужна, понятна и путь наша молитва, нужно наше стихотворение, отображение мгновений полноты нашего сердца..

Но другому, у которого есть близкое, заветное другое, - непонятна и чужда моя молитва! Сознание одиночества ещё больше отрывает людей дружбан от друга, обособляет, заставляет замыкаться душу. Мы стыдимся своих молитв и, зная, что все одинаково не сольемся в них ни с кем, - говорим, слагаем их уже вполголоса, про себя, намеками, ясными только для себя..

Некоторые из нас, стыдясь и печалясь, нимало оставляют стихотворную молитву, облекая другой, сложной и туманной плотью свои божественные устремления, иные пишут строки, только когда совершенно не могут не писать.. (З.Н. Гиппиус. Необходимое о стихах.)

К таким вот, иным Зинаида Николаевна относила саму себя. Она писала в статье к сборнику, завершившему десяток лет упорных поисков на стезе Поэзии:

Исчезли не таланты, не стих, исчезла вероятность общения в молитве, вероятность молитвенного порыва. Теперь у каждого из нас отдельный, осознанный или неосознанный, свой Бог, и потому что так грустны, беспомощны и бездейственны наши одинокие, только нам и дорогие, молитвы.. Пока мы ни найдем общего Бога, или хоть не поймем, что стремимся все к нему до тех пор наши молитвы вирши, живые для каждого из нас, - будут непонятны и не нужны ни для кого. (Там же. )

Бог для Гиппиус это завсегда секрет. Потребность высказать главную в мире божественную тайну и рождает у нее совсем особую манеру поэтического письма, манеру недоговоренности, иносказания, намека, умолчания. Манеру игрывать певучие аккорды отвлеченности на немом пианино, - как назвал это И. Анненский. Он считал, абсолютно от всей души, что не единственный человек ни в жизнь не посмел бы одеть абстракции таким очарованием. (И. Ф. Анненский. О современном лиризме. ) Но сама Зинаида Николаевна нередко говорила, что для нее Бог является Любовью. И она искала Любовь всюду, во всех ее обликах и ипостасях: в общении с друзьями, в творчестве, в деятельной помощи мужу, тот, что подбирал материалы для новой книги. Быть может, более того в своих странных, бесплотных, романах.

* 6 *

В библиотеках Флоренции и Рима Зинаида Николаевна делала тщательные обширные выписки из древних фолиантов, которые Дмитрию Сергеевичу по его просьбе привозили на тележках, так они были тяжелы и огромны!

Во Флоренции же Мережковский впервой пришел к сложной идее об объединенной церкви другими словами, аккурат в его голове зародилось начало настолько популярного позже экуменистического движения. По возвращении в Петербург супруги Мережковские выхлопотали у синода позволение улаживать у себя на квартире религиозные, духовные, общественные собрания, где Дмитрием Сергеевичем с увлечением говорилось об общности людских душ, о том, что Бог на самом деле для всех един..

Странно, что слова эти не находили понимания более того у тех, кто с постоянным любопытством посещал известный салон Мережковских.

Духовные беседы в нем не походили на обычные церковные службы, хотя на них и разбирался толк молитв, читались главы из церковных книг, духовные вирши, разбирались главы труда древнего историка Иосифа Флавия, о жизни Иисуса, которые скрупулезно и обширно комментировал Дмитрий Сергеевич. Пытался он впитывать текст избранной публике лекции и по истории мировых религий, начиная с Древнего Египта.

Избранники воспринимали лекции с увлечением, случалось и - аплодировали.. Но уже вскоре настолько оригинальная для России мысль, имеющая в основе своей сильно здравое начало сплочения, соединения разобщенной толпы духовно одиноких людей, о которой с такою горечью писала Зинаида Николаевна, была идеально переврана, если не вымолвить извращена. Ею заинтересовались было в Ватикане, но потому что авторы идеи сильно сдержанно ответили на вопросы католических служителей и папских секретарей и нунциев, те достаточно быстро потеряли свой, крайне умеренный пыл к заумностям русского ученого книжника, хотя и было немного пусто любезных встреч с французским аббатом, Паторалем, не приведших как пить дать ни к чему. Хотя Мережковские прослушали будучи в Париже вектор движения его лекций.. О нем, раздушенном ораторе в шелковой сутане, Зинаида Николаевно отзывается в своих мемуарах в до того грубо уничижительном тоне, что становится немного неудобно и более того неприятно за напрасные в итоге усилия мысли подвижника Духа, которым вечно являлся Мережковский. Не мечите бисер перед свиньями,увы, эта правда снова скорбно подтвердилась!

И петербургское и московское среда также, вослед за изящным аббатом, внезапно все разом, пылко заговорило, нападая на неразлучную чету Мережковских, о заоблачности, чужеродности их идей, опасности до того явной абстракции Бога, о холодном презрении сугубо православных традиций! И более того о некоем заигрывании с дьяволом!

Да уж, самом деле, когда во всеуслышание, громко говорится об одиночестве и равнодушии одного человека к другому, вообще - о холодности человечий к жизни своей души, пускай и иносказательно, то сложно дожидаться что это кому - либо понравится. Вот и - не понравилось. Даже чуткий и внимательный к чужому талантливому слову Бунин называл лекции Мережковского о Древнем Египте сплошь цитатными и мертвыми. А собрания кривляниями и чудачеством. (Бунин И. А. Собрание сочинений в шести томах М. Худ лит ра. т. 6. Воспоминания и дневники.) Все видели только внешнюю сторону: попытку превращения старославянских церковных молитв в кощунственно подходящий текст, к примеру, в стихотворения. Это пыталась работать Зинаида Николаевна. Мережковский же увлеченно переводил Жития святых, написал немного поэм на библейские сюжеты, посреди которых самые известные Иов и Франциск Ассизский. Материалы его обширных лекций позже легли и в основу большого философско - исторического труда Иисус Неизвестный.. Кстати, замечу, что ни одного сколь нибудь детального, подробного и серьезного описания фундаментальной идеи Д. С. и З. Н. Мережковских о новом религиозном течении, Объединенной церкви мне так и не удалось ни у кого прочитать.

Дамы - мемуаристки поголовно отвлекались только на детали: лорнет и платья З. Н., сладкое или кислое винцо во время обеда, тембр ее голоса во время чтения того или иного стихотворения Мужчины же вспоминатели и нисколько не считали нужным гутарить серьезно о заумных бреднях Мережковского, в тот, что раз только повторяя, что земля, на которой взрос его гений историка - исследователя, публициста и поэта, уж очень суха и бесплодна для истинно живого слова.. Потому то, рискуя дать маху, я и решилась все же изложить тут сугубо родное понятие немалый идеи, свой воззрение на дар, ошибки и промахи Мережковских, на всю, в дальнейшем настолько безысходно - трагичную, или победительную все же? - канву их личной судьбы и судьбы их творений.

На чету Мережковских понемногу стали повсюду коситься, с недоверием, с усмешкой непонимания. Объявляли их всеместно нарушителями традиций, но существовали ли они, эти традиции, в обществе, которое с августа тысяча девятьсот четырнадцатого года было сумасшедше захвачено идеей насилия войной? Носилось с нею, как с лихой бравостью и геройством.

Идея это очень удачно сливалась с понятием патриотизма, маскировалась под него. Единственным спасением, попыткою как то выжить в таком вот бурном хаосе - маскараде было только пассивно - скорбное принятие войны. Как некой религиозной необходимости.

Зинаида Николаевна прежде и пыталась принять, вернувшись с Дмитрием Сергеевичем из Франции как раз намедни войны. Прервав нахождение на даче выступала с чтением стихов и прозы на литературных вечерах Красного Креста в пользу раненых. Как могла, утешала знакомых дам, у которых на поле войны гибли и гибли любимые мужчины. Мужья, братья, сыновья, у одной из них в первой важный погиб в первую очередь старшой, после этого - в жерле гражданской бойни 17 18 го годов - ещё двое. Постичь такое уже было никак нельзя. Оправдать также.

Зинаида Николаевна этого - оправдания войны никак не вмещала ни душою, ни сердцем. И она перестала ее принимать и осознавать. Она объявила войну войне.

Писала грубо в дневниках ажандах (*записные книжки - франц. - автор) пронзительные строки. О Мережковском. А значит, и о себе, потому как они вечно были одним целым: Почему он так зачастую повторял, что битва бедствие. Что это принцип? Или кровь? Или политика бессмыслие поводов к войне.. Или предвидение, что из этой войны ни для кого ничего доброго не выйдет. Да, конечно, все это было на счету. Но ибо и влюбленность к России была на счету.Дмитрий Сергеевич, кроме своего отрицания чувственного и разумного, ещё страдал от войны в каком то особом, тайном уголке души. Он, может быть и сам не отдавал себе тут ясного отчета- прямо не говорил об этом, во всяком случае. Но я - то, разделяя то же чувство несчастья, знала эту боль. И главное, ничего воспрещено изменить раз война

(З. Н. Гиппиус. Мемуары. Дм. Мережковский. Он и мы. Изд во Захаров, Москва. 2001 г, стр. 404 - 405. Личное собрание автора. )

Быть может, как раз в таком резком, нисколько ни дамском, непонимающем, поверхност-ном, как порой пытаются представить современные исследователи, - непримиримом ( простите за невольный каламбур, но иного слова не подберешь, право! автор.) неприятии насилия и крови и есть истоки радости Гиппиус по поводу свершения в России буржуазной февральской ( мартовской, по новому стилю автор.) революции 1917 - года? Именно в этом чаянии разума, а не насилия, истоки ее симпатий к Александру Керенскому, совершенно не оправдавшему ее ожиданий? Она писала о нем и о причине его фатальных неудач позже:

Психология Керенского и всех прочих была грубее, без малого на грани физиологии. Грубее и проще. Как для мышей все делится на них, мышей и на кошек, так для этих революционеров одно деление: на них, левых и на правых.

Все Керенские знали, ( и это уж в кровь вошло), что они левые, а противник единственный правые.

Так же читайте биографии известных людей:

Зинаида Серебрякова Zinaida Serebryakova

Зинаида Евгеньевна Серебрякова родилась 28 ноября 1884 года в усадьбе Нескучное (под Харьковом). Отец - Евгений Александрович Лансере - был..
читать далее →

Зинаида Кириенко Zinaida Kirienko

Народная артистка РСФСР.
читать далее →

Зинаида Шарко Zinaida Sharko

Зинаида Шарко - популярная советская и российская актриса театра и кино, народная артистка РСФСР. Родилась 14 мая 1929 года.На сегодняшний день..
читать далее →

Зинаида Райх Zinaida Raikh

Её называли демонической женщиной, которая играючи разрушила жизни двух гениальных мужчин. Кем же она была? Музой поэта? Ведущей актрисой театра..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий