Известные люди

»

Игорь Пахомов

- Я родился в 1928 г. в Северной Осетии, в городе Ардон. Моя матушка из Воронежа, а папа с Кавказа: российский, но из Майкопа. Мать умерла, и меня отправили к тетке. Кругом осетины, но там российский поселок был: свой гаражик, пекарня, шоп. Когда мама умерла, отца уволили, и он куда-то исчез. Потом нашелся, написал: приезжай. Как раз 22 июня приходят от него финансы, и битва началась. Я приехал к отцу, а сквозь месяц его забрали, и я остался с мачехой. У мачехи был ещё мальчуган, и у нас с самого начала не заладилось. Я мальчик был начитанный мамаша меня научила уяснять текст ещё до школы. Когда я пошел в 1-й класс, то уже прочитал Робинзона Крузо! Я весьма немало читал про беспризорников и решил удрать от мачехи. Решил и удрал: сел на поезд и поехал. На этом поезде я доехал до Орджоникидзе, тогда град назывался Владикавказ. В 12 часов поезд загнали в тупик и всех выгнали. А это зимой было занятие, холод не мощный, возле 10 градусов, но всё одинаково. Всю темное время суток я шатался по городу, уже было замерзал, но меня взяли в милицию и отправили в детприемник. Там меня искупали, переодели, и повели в общую комнату. Комната здоровенная, там джентльмен 20 разного возраста: от 8 до 14 лет. Двери стеклянные, немалый коридор, спальни, туалет и карцер. Я смотрю, там бедлам. Они в войну играют: на шею товарищ другу садятся и сбивают единственный другого. Воспитательница меня впустила, я помаленьку встал возле стены и смотрю. Подходит таковый же шкет, как я. Ну, ты, фраер, откель ты? Мне такое ообращение не понравилось. Я говорю: А тебе что за занятие? Он мне по блатному саечку, а я ему дзинь по шее. Я ему врезал! У меня навык по этому делу был, мы во дворе без конца дрались. И тут вся эта шарага бросила игрывать и набросились на меня. Схватили, ударять не били, но потащили меня в уголок, разорвали на мне одежду. Воспитательница все же вытащила меня оттуда. Я был перепуган, и она меня спросила: Кто тебя? Книги помогают в жизни: я знал, как себя известия, ни в коем случае не разрешено выдавать, кто тебя бил. Я говорю: Не знаю Ну, ладно. Отправили меня к девчонкам. Они говорят: Мальчик, тебя здорово побили? Я попросился оттуда: они без конца ноют, жалеют меня. Сижу в коридоре, думаю, что будет дальше. Смотрю, выскакивает из общей комнаты мальчишка-ингуш без одной ноги и помчался на одной ноге в туалет. Потом говорит: Что ты сидишь? Заходи, тебя никто не тронет. Я вошел и на меня никто не обратил внимания. В эту компанию я весьма резво вжился.

Я привирать не мог, а ибо не возбраняется было проронить, что я из Воронежа, откель моя мамаша. А так мачеху заставили меня захватить, и мы опять мы не поладили. Она говорит: Отца убьют, а ты останешься на моей шее! Из-за этого я сызнова убежал. Но опыта я уже набрался, и рванул на Кавказ. Там я путешествовал по разным городам, и на одной станции увидел эшелон. Смотрю паренек моего возраста облаченный в шинель. Я подумал: а отчего не я? Воевать же едут! И давай выискивать, куда меня бы взяли. Ходил по воинским частям, просился, но никто меня не хватал. Вечерами милиция ловила там пацанов с оккупированных территорий, которые подавались в теплые края там же зимушка относительная: 56 градусов тепла зимой. Сделают облаву, подержат, а после этого ночью посадят в поезд: Вези в Баку, или там, за городом высадишь. И в Баку, и в Батуми, и в Сухуми я доезжал. Понял разом надобно угодить в воинский вагон. В основном третий, и ещё подчас четвёртый вагон был с солдатами. Я знал, что если я туда доберусь, то меня никто меня не вытащат. Я туда проникал и под лавку почивать. А утром просыпаюсь: О, у нас гости! По дороге покормят. Я так привык к этой голодовке, что два дня вольно мог не проверять ощущение голода только на третий день сильно хотелось есть. Один раз просыпаюсь, приехали в Поти. Поезд обратно идет вечером, нужно еды достать. Где? На рынке. Направился на рынок, и как снег на голову с правой стороны смотрю, стоят корабельные мачты. Думаю: что такое? Я более того понятия не имел, что там море. Думаю: пойду. Я пошел, и пришел прямо к проходной. Конечно, меня не пустили, но я знал, что где-то должна быть дырочка. Я увидел, как вдалеке стоят три маленьких пацана. Раз, думаю, они залезли, то дырочка где-то есть. Нашел дырку, пролез туда и хожу. Корабли стоят красавцы. Я основополагающий раз такие видел. В иллюминаторе горит свет, мне так завидно стало. Остановился я примерно сторожевика Шторм. Это этакий красавчик, маленький, тонн 150. Он сопровождает караваны, охотится за подводными лодками. Красота, в общем. Я встал, губы разинул и смотрю. Сходит матрос, подошел ко мне, стал допытывать. Я сказал, что беспризорник. Правда, я не сказал, что удрал от мачехи. Мол, нас эвакуировали, и мы растерялись. Он меня спрашивает: Ты есть хочешь? Странный вопросительный мотив! Во время войны кто не хотел есть? Он побежал, притаскивает селедку и крупный ломоть хлеба. Я это занятие умял, наелся, и думаю: для чего я буду куда-то ехать? Там необходимо сомнительным способом добывать себе пищу, а тут подошел, и тебя накормят. Ладно, я посмотрел там здоровые ящики. Я оторвал одну доску, а внутри здоровая динамо-машина, там беспрепятственно. Я залез вовнутрь, одну доску подстелил, прочий накрылся. Это было в апреле. В марте-апреле там ещё студено, но я уже привык, в силу того что что почивать приходилось в подъездах. Удивительное занятие, беспризорничал, ничем ни разу не болел. Я тут же нырк, и заснул. Слышу, утром будят: Вставай, завтракать. Я встал, меня накормили. Потом матросы говорят: Давай мы его приоденем. Что он в старье рваном? Они мне дали белую робу, бескозырку. На бескозырке более того была лента с надписью Шторм. Ботинки маленькие не нашли, и брюки также не нашли: дали большие. Я брюки заворачивал в портянку и в ботинки.

Там я и остался. Достал котелок, подхожу к ним, они мне наливают, и поел. Я им понравился, мне стали полагаться. Ходил в городок с мелкими поручениями: девчонкам передать записки. Я все выполнял! Иногда мне говорили: отнеси в школу робу. Это означать, сбыть ее. Сколько доставить? Сколько сказали, столь я приносил, другое разрешали забрать себе. Конечно, робу я продавал еле-еле подороже. Там столь было кораблей, там без малого весь флот собрался. Одессу уже сдали, а Севастополь ещё нет. Те самые маленькие пацаны, которых я видел, на прочий день вижу они раздетые. Я говорю: Кто вас так? Да тут с базара пришли два пацана, и они нас раздели. Эти пацаны куда-то ушли, я их больше не видел. Смотрю, в обед встречаю двух моих сверстников. Один моего телосложения, а прочий едва покрепче. Я у них спросил: Вы пацанов раздели? Да. А тебе что? Говорю: Они же маленькие, лет по 810! Слово за словечко, и мы биться. Дрались, дрались, в конце концов, меня укусили за руку, следом матросы подошли, нас разняли. Сидим мы на бревнах, я вытаскиваю кисет и закуриваю, хотя особенно не курил. Один из пацанов, Толик, говорит: Дай закурить. Я дал, и мы, в общем, подружились. А тот самый второй мальчик был квалифицированный. У него была ножевая ранка в груди, он уже привык красть и ему такая существование нравилась. Он ушел на рынок, а мы с Тольком остались. Матросы со Шторма просили взять меня, но ко начальник не стал хватать на себя такую ответственность. Шторм без конца в море, бомбежки, и всё такое.

Мы пристроились к подводникам с Щуки, которые нас приютили. Там зарядный ящик, где заряжают аккумуляторы, туда накидали полушубки, и мы с Толиком там остались. Толик жутко не любил умываться. Когда у него физиономия становилось черным, как у негра, они его поймают и под кран. Я-то следил за собой. делал то, что меня попросят. Стали запускать на лодку, в надстройку, подраить там и покрасить, оттого что зрелый туда не залезет. Дело доходит до того, что меня хотят забрать. Однажды начальник и комиссар подзывают меня: Пойдешь к нам? Конечно, пойду! Подзывают боцмана: Давай, зачисли его на довольствие. Приоденьте его. И в это время подходят два капитана 3-го ранга: единственный босс флагманской бригады, а прочий основополагающий доктор бригады. Пришли, поздоровывались, а мы стоим рядом с Толиком. Спрашивают: А это что за пацаны? Командир говорит: Одного мы хотим взять Давай и мы возьмем. В санчасть разрешено его схватить. Пойдешь? Я так растерялся! То никуда, а то немедленно два предложения.

В санчасти была матроска, леди, и посредством час я был вымыт. Я выглядываю в иллюминатор: Толик ходит нерадостный, единственный он остался. Потом к нам ещё единственный мальчишка подсоединился, Вовка, недурной мальчуган, ещё не разбалованный. Толик лодырь был, и воришка уже. Они дружбан друга жутко не любили. А ходили мы все втроем. Спали на здоровых кабельных подушках. У них посередине пусто, и это была наша квартирка. Толик что-нибудь достанет, со мной делиться, говорит: Вовке не давай. Я говорю: Как не дарить?, и даю Вовке. Вовка достанет: Толику не давай. Но Вовка эдакий мировой мальчик был, и после этого его также куда-то взяли.

Помню, какие были налеты на Поти. Даже по два раза в день, но налеты разведывательные, не бомбежка. Но весь флот всё одинаково открывал жар, таковой гром был! Мне дали санитарную сумку, и указали местоположение, где при боевой тревоге я должен был находится и новости слежение. К этому времени я считался уже не на лодке, а на базе подводного флота. Это было пассажирское судно, на котором из Испании, когда там была махаловка, привезли детей и так оставили тут. Комфортабельный, прекрасный, 13,000 тонн такая махина, и как гром среди ясного неба эта махина подпрыгивает! Я сию минуту понял, что рядом разорвалась взрывчатка, схватил сумку и побежал на ют. Тут поставили дымовую завесу, ни черта не видно. Гром таковой, куда они стреляют?! Просто делают завесу. Смотрю, стоит матрос, внешне он спокоен, но у него коленки ходят ходуном. Я говорю: Что же у тебя так коленки трясутся? Представляете, хлопец, и нежданно взрослому делает замечание. Он мне ничего не ответил, отошел.

Я пообвык, отъелся в Поти. Нет, не нравится мне это! Войны нет, что это такое, единственный раз бомбежка была! И тут ещё мне нанесли страшное оскорбление: меня послали обучаться в школу. Представляете, вояку, и как снег на голову за букварь. Это было для меня оскорблением Походил я маленько в школу, и тут матросов стали хватать в морскую пехоту под Новороссийск. Севастополь мы снабжали, при мне уже Севастополь сдали. Наши закрепились на окраине Новороссийска, и вот туда набирали морскую пехоту. Набирали самых лучших. Казалось бы: в тылу сытно, безмятежно, а очередность у контр-адмирала стоит! Все хотят туда угодить. Он уже часового поставил, никого не пускает. Я решил с ними потихонечку двинуть, там был единственный мне сочувствующий. Думаю так: когда они сядут в вагон, я также туда. Уже в дороге объявлюсь, и никуда они не денутся. Я с корабля оделся во все, что у меня было. Прихожу на вокзал, а они уже уехали. Я решил догонять, и добирался до самого Новороссийска: то на машине, то на чем-то ещё. На чем я только не добирался?! Поезда тогда ходили только до Сухуми, а дальше до Сочи не было дороги. В конце концов, добрался я до фронта. Там идет огромная Цимесская бухта, а на той стороне немцы. В бинокль их видно. Я уже дошел до Кабардинки, а дальше уже Новороссийск. Дует норд-ост, сбивает с ног. Я посидел два дня у служивый, после этого ветер утих и мы пошли. Солдаты идут грустные, а я радостный, иду на фронт. Дошел до фронта. Солдат пропустили, а меня в контрразведку. И давай меня обследовать на вшивость! По ночам обыкновенно вызывает следователь и давай: Ты скажи, кто эдакий Юрка Кривой? Когда крайний раз видел Саньку-рулевого? В таком духе вопросы. Я говорю: Я их располагать информацией не знаю. Позвоните на судно. Я месяцы как ушел с корабля! Видимо, они позвонили, в силу того что что меня выпустили и дали протокол, что я воспитанник такой-то военной части. По этому документу меня кормили в столовой. Я сызнова прибыл в Поти на Черное море. Вышел указание командующего: пацанов не хватать гибнут пацаны сообща с взрослыми.

После этого я подался на Каспий. Решил прямо к командующему. Так и так говорю: Я из-под Новороссийска Что там? А я там наслушался разговоров, да и язык у меня был подвешен. Меня мамаша постоянно заставляли пересказывать, что я прочитал, как день провел. Я обманывать мог уже к тому времени. Он меня отправил на судно Красный Азербайджан, это был монитор. Там я по-настоящему увидел море, в эдакий ладный шторм попали, 11 баллов. Оморячился немного. Но снова же, войны нет. Тут я стал баловаться, и они меня решили направить обучаться. Опять! Второе оскорбление нанесли. Побыл я немного в школе, взял справочку, и помчался на Черное море. На тот самый раз я осел в Батуми. Тут как раз пришли десантные бронекатера, и я рядом них крутился. Я уже все мог делать: на корабле юнги все умеют действовать, без работы там не сидишь. 12 дядя команда, готовят по очереди. Всем это осточертело. И команда 321-го катера меня спросила: А ты готовить умеешь? Конечно Давай, свари чего-нибудь. Я взял у них 2 или 3 стакана риса, пошел на рынок, продал рис, купил все для борща: свежей капусты, картошки, морковку, петрушку. Я ни разу в жизни не готовил, но видел, как это делает матушка. И этакий борщ замастырил! Всё, они меня оставили, и я до самой гибели катера не вылазил из камбуза. Правда, по боевой тревоге я был вторым номером у пулеметчика. Чистил пулемет, разбирал, собирал. Нас на платформы, вслед за тем к Днепру, на Черное море, вслед за тем в Одессу.

- А. Д. Вас везли по железной дороге?

- Да, сквозь Москву. По дороге мы ещё мальчишку-азербайджанца взяли, он мини, жалостно стало, и он мне помогал. А спал он У нас орудийные башни были сняты, там местоположение было, и туда накидали телогрейки. Да и позже, уже когда пришли в Днепропетровск и нас спустили в воду, куда его девать? Яшку-азербайджанца взяли в Керченскую бригаду. И затем вниз по течению мы пошли своим ходом в Очаково. В Херсон, опосля в Очаково, после этого в Одессу. В Одессе взяли десант и пошли. Как раз началось штурмование, и я все боялся, что меня оставят на берегу. Но мы попали туда, и пошла махаловка по Дунаю.

- А. Д. До этого наступления войны не было?

- Не было. К примеру: велели нам штурмовать румынский гарнизон. Мы приготовились сражаться, подходим. Они стоят дядя 200 с белым флагом, генерал стоит, нам честь отдает. Что это за битва?! Там ещё командующий у болгарского принца отжухал себе яхту, и на ней находился. Нас поставили ее оберегать. Он идет, мы за ним следом. В лесу он встанет, мы рядышком. Я к тому времени уже освоился. Мне уже надоело на кухне, там же никакой помощи. Сам варишь, заготавливаешь дровишки сам, посуду моешь, картошки чистишь, всё сам. Хоть бы подмога какая-нибудь была! Так все надоело, я уже начал огрызаться. Я помню, остановились мы в лесу. Только-только эту местность освободили, а в лесу ещё окруженцы, немцы. Мне говорят: Если ты эдакий храбрый, таковой острый, нам нужно одного человека в лесной массив, а второй стоит на катере. Я пошел в деревья метров на 5060: сижу в лесу, и если там нападение, то я поднимаю тревогу. Но я и первая терпила, конечно. Страшновато сиживать, вследствие того что что ежи бегают, а кажется, что люди. Но терплю. Главное, вахту поставили с 23.00 до 3 часов, самая паршивая вахта, собачья называется. Но ничего, выдержал я это занятие. Потом пришли мы в Белград, приехала концертная группа. Они на берегу давали концерт, а меня заперли в фортык. На носу такое помещение, и я весь концерт просидел там. Концерт кончился, тогда меня выпустили.

- А. Д. За что?

- Кому-то нагрубил Пацан был! И ещё было: стояли в Новом Саде, и я стоял ночью на вахте. А там байдарок было полно. Я взял байдарку, давай кататься. У нас ещё собака была, и вот идет проверяющий, а вахтенного нет только собака. Наказали меня. Потом, уже после этого этрого Нового Сада мы пошли в операцию. Идем негромко, ночью как в основном и ходили. Я залез в пулеметный отсек, а там вал проходит, таковый шум. Я не выдержал, выбрался в камбуз. Там легко яма, крышками закрывается, и все. Я сел туда и сижу. Как начали пулеметы настоящими трассирующими ударять, кажется, что они себя летят. Я скорее в проем. Там башеный пулемет, бронированный, одномоторный. Там двухмоторные были и одномоторные. Потом меня подначивали, говорят: Юнга так перепукал, что слегка меня не задавил! Мы пришли на местоположение и высадили десант уже под огнем, захватив плацдарм. Позже мы заново пришли туда. Погода была мерзкая, январь, дождик. Мы подошли, там немалый луг и пригорок, поросший лесом. Говорят: необходимо раненых забрать. Надо мчаться метров 800 по лугу, а так как дождик, то он мокрый сильно. Мы побежали, с правой стороны в километре деревенька, и вот из этой деревни из пулеметов по нам они так рассеянно палят: мы не обращали внимания. Я прибежал, взял одного радиста, тот, что три дня сидел в яме, в воронке, в студеный воде, и корректировал пламень. Он до того ослаб, что еле-еле ходил. У него три ящика с аккумуляторами. Я взял его под ручки, единственный ящик ему дал, два на себя погрузил, и мы пошли к катеру. Тут немцы нас вновь заприметили, и давай с минометов ударять! Тот там шлепнется, то там шлепнется. В конце концов, мы до катера без малого дошли и как черт из табакерки метрах в десяти позади взрывается мина, более того траву покосило. Радист говорит: Я дальше не пойду, это вилка. Они взяли нас в прицел. Я говорю: Да тут осталось чуть-чуть! Он говорит: Нет. В том месте как раз тьма ящиков из-под боеприпасов лежала. Он залез под эти ящики, а я побежал. Меня уже там ругают, в силу того что что катерок был вынужден отстраниться, по нему начали ударять. У нас на некоторых катерах стояли катюши, которые днем вели пламень. Неделю или две мы там воевали, следом все-таки освободили эту местность.

- А. Д. Парень, радист, он после этого пришел?

- Да. Потом он меня увидел уже на берегу. Я говорю: Ну как ты? Живой? Живой. Отсиделся. Потом пришли пацаны, забрали меня. Потом этого парня я уже за Веной встретил, и он мне подарил часы.

Хорошо, в настоящее время ходить нужно в настоящую операцию, на град Вуковар. Мы всё погрузили и пошли. Шли длительно, следом ворвались в городок. Там все ещё спали. Пленных взяли, потому что что они не ждали нападения. Но свой катерок на реке отличная мишень. А если поставят дрянную пушченку или крупнокалиберный пулемет? А потому как он может прошибить нашу броню. Два катера ходили вдоль города, отвлекали жар на себя и гасили его. У нас два пулемета ДШК и пушка с танка Т-34, вкупе с башней. Мы пуляли. А остальные катера дивизиона всю темное время суток перевозили в городок братушек, югославских партизан. Напротив этого города была речушка, мы утром туда спрятались, и также помогали А за городом было 50 немецких танков. Наши захватили плацдарм и держали их. Там ещё был мост, они не стали его забирать, думали, что там ничего нет. За мост тогда бы танки не прошли Среди белого дня мы стоим у самого устья и стреляем: а там, на плацдарме свой корректировщик, он нам помогает. Втоварищ мимо нас промчался двухмоторный катерок и ушел в град. Среди белого дня! Он не вернулся. Два дивизиона катеров было: свойский с Керченкой бригады, и иной с Сулинской бригады. И когда мы вышли из Белграда, Будапешт был занят и мы каким-то окольным путем хотели вылезти за Будапешт. И вот мы, Керченская бригада, пошли но по дороге нас двоих вернули и придали Сулимской бригаде. Командир бригады нас вызвал стоянка была дальше по речушке. Идите, выручайте своего!

- Катер, тот, что промчался, был из вашей бригады?

- Да. И вот пошли мы. Все уже темное время суток не спали, и я, как и все, не спал. На нашем катере был хлопец с 1927 года, на год старше меня, но уже призван: его Славочка звали. И вот когда катерок идет, мы с ним за рубкой, а когда он разворачивается, переходим на другую сторону, чтобы не задело. Утром я всех покормил, как обыкновенно, но что-то они были недовольны, меня отругали. Обычный флотский завтрак какой? Кусок хлеба, масло и чай, вот и все. А тут видно проголодались. Ладно, думаю, Я вам нажарю картошки. Это было лакомство, хотя и трофейные консервы были. Я сижу в кабузе на корме, мы вышли в град. Смотрю, град бездыханный. Ни души, не стреляют, ничего. Думаю: что я буду сиживать? Надо набрать картошки. На самой корме был камбуз, там в трех метрах лежал мешок с картошкой. Я взял ведро и вышел туда, стою, как дурачок, на пистолетный выстрел вышел. Что значит парнишка был, не сображал! Мы развернулись и пошли вниз по течению. Я смотрю с левой стороны лагом к берегу стоит катерок, на нем три дырки и три трупа валяются. Мы прошли его, развернулись. Я не знаю, что хотел начальник, видать хотел к ним подступить. И тут с берега раздался шум выстрела. Я глянул в рубке дырка, и оттуда вылетел фарш с волосами, действительный людской фарш. Я, конечно, опешил. А катерок на полном ходу врезался в деревья. Тот катерок лагом стоял, а мы носом врезались прямо в затопленный половодьем чаща по самому корму, что нас и спасло. Мотор тут же заглох, и нас стали смирно растреливать. Я как открыл рубку, глянул, а там вот такая груда мяса: руки, ноги. Всё это двигаться, ругается матом. Смотрю, оттуда выбрался Честнов, начальник катера, око у него висит, все в крови. Пошатываясь, он ушел в кубрик. Потом встал Иван, рулевой. Смотрю, у него десница оторвана начисто, висит на коже, и око на роже висит, выбрался. С правой стороны, как снаряд попал, пулеметчик лежит, одна нижняя конечность оторвана начисто, а вторая в двух местах перебита. Что действовать? Я подлез к командиру, и тут заработали пулеметы. Что работать, начальник? Скажи радисту, пускай дает SOS. В это время радист Володя Чугунов выбрался из рубки, кричит: Рация не работает! А на корме метров в 10 у нас пулемет. Пулеметчик башню вертит, а танка не видно, он там где-то замаскировался в развалинах. И как гром среди ясного неба в него бах! Разлетелась вся башня на корме, пулемётчика разнесло, и его кишки повисли на деревьях. Мы тут как раз трое были. Радист выбрался, и он загородил меня. Я смотрю, у меня на глазах у него провалилась переносица и в колено попал осколочек. Второй сидел в рубке, ему попало в задницу. Всем попало, и мне также попало. Вот этакий осколочек с перст, он мне прошил телогрейку и завязнул в руке. Я чувствую что-то больно, а когда задрал, то там как кошачья царапина была, я её затем йодом замазал.

Все побежали в кубрик, и начальник также побежал, а я остался. Взял автомат в рубке, он весь в мясе был, и я его немножко почистил. Я не брезгливый парнишка был. Залез под танковую башню, в котором располагалось носовое орудие. Мы ее развернули, когда в лесной массив врезались, ее заклинило, и ныне башня ни туда и ни сюда. Я за ней сижу. Витька-пулеметчик из рубки кричит: Ребята, помогите! Куда помогите?! С этой стороны начал ударять пулемет, следом с правой стороны начал ударять пулемет. У меня сердце не выдержало, я побежал, схватил его, а он крупный двухметровый парнишка! Я его поволок по палубе, ноги у него болтаются, одна нижняя конечность оторвана, а другая переломана, он орал. Все же я его подтащил к кубрику: пацаны, принимайте, и спустил его в кубрик. А сам опять залез туда. Побыл, побыл, думаю, необходимо же познать, что команда собирается работать. Нырнул в кубрик. И когда я к ним спустился, в это время в нас попал третий снаряд. На рубке стоял башенный пулемет, там никого не было, но он разлетелся. Я выскочил туда, посмотрел, а там, где я лежал, вот такие куски брони от этого пулемета. Мне везло несложно, как Иванушке-дурачку.

Один матрос выскочил, у него орден Красной Звезды. Молодой, лет 35, хотел с катера соскочить, побежал. Я кричу: Иван, ты куда? Он обернулся: Игорь, убьют! Я, как взорвался, понес на него матом. И он послушал меня, мальчишку. Ему до самой смерти очевидно стыдно было, оттого что опосля, следом войны, я писал ему и он знал мой адрес. Но он так и не откликнулся, и я не стал его смущать, и об этом случае никому не рассказывал.

Спустился я заново в кубрик, смотрю, начальник держит совет, что будем действовать. Оставаться воспрещено, нас в текущий момент будут ударять в упор. Катер мелкотравчатый, набит боеприпасами и авиационным бензином. Он рвется не хуже снаряда. А там немного тонн этого бензина, надобно скорей смываться. Но как тогда раненые? С ранеными никак не разрешено в тот самый лесной массив нырнуть.

- Думали кинуть катерок и шагать пёхом?

- Да. Командир говорит: Ребята, нужно отправляться. Но кому-то нужно остаться. Все молчат. Он всех обвел взглядом, все молчат. Я сидел рядом него. Он посмотрел на меня: Игорь, останешься? Я до сих пор не могу понять Флотский закон первым делом спасают женщин, детей. А тут такое. Но я говорю: Останусь. Они в деревья. По ним из пулеметов, треск в лесу, пули попадают в стволы, и они ушли. Мы думали, что дальше будет берег, а это оказался остров. Мало того, что он сам залит водой, а там ещё такая протока. Не знаю, как они добирались. Январь месяц, страшная холодина Все ушли. И вот я еще раз лежу, плохо на душе, все нас бросили. Вдружбан пацаны кричат: Эй на палубе, на палубе! Я спустился к ним: в кубрике раненые, истекают кровью, просят пить. Я посмотрел, у меня только поллитровая кружка. Пить хотят все, и я выскочил на палубу, зачерпнул раза три. Немцы подметили, давай из пулемета шпарить. И так я непочатый край раз за водой выскакивал. Последняя очередность прошла по борту на перст от ноги. Чуть по выше и перерезало бы обе ноги! Думаю: необходимо что-то придумать. Кружку обмотал бинтами и из иллюминатора спускал.

- Сколько раненых осталось?

- Трое и я, а восемь дядя ушло. Раненые истекают кровью. Перевязать нельзя, все оторвано, висит на коже, как перевяжешь? Потом уже, задним умом, я понял: необходимо было без затей Витьке ногу отхватить, а Ивану руку. А там кромсать нечего, брать бритву, и все отлетело бы. Можно было бы все перевязать хорошо На той стороне немцы стали кричать: я же выскакиваю, немцы отметили, что кто-то остался. Они, конечно, пришли бы, на берегу стояли лодки, маленькие катера. Но потому как они видели, что мужчина бегает с автоматом, они не решились к нам ходить. Всё-таки, я тогда думал, что они во что бы то ни стало придут. У меня был ящик гранат-лимонок, я их все зарядил и по всему катеру расставил, карманы набил. Сидишь, волны бьют, а кажется, шлюпка идет. Ребята говорят: Игорь, шлюпка. Я выскакиваю никого нет, а по мне из пулемета. По той стороне ходят немецкие танки, у них такие громкие моторы. Снова: Игорь, катерок идет. Я еще раз выскакиваю, никого нет и по снова мне из пулемета. Дунай что надо видно и с этой стороны, и с прочий. Бились, бились, и опосля немцы все же решили нас доконать, начали из минометов ударять. Я все ждал: единственный снаряд, и мы бы взлетели в воздух. Я думал: видать, они хотят нас брать ночью в плен, мол, может быть, документы на катере остались. Всё это произошло с утра, и так весь день. Часа в 23 начали ударять мины. Слышим летит. Над нами густая крона, и она нас спасала: мина об веточки задевала и взрывалась. Через кажды 23 минуты летит, мы уже привыкли. За весь день они посбивали всю крону. Мины были крупные свой катерок подскакивал, когда они рядом падали. Начало смеркаться, а они все бьют и бьют. Ребята стали уламывать надобно кому-то ступать за помощью Игорь, иди. Я говорю: Кто вам воды подаст? Давай Володьку просить. Он уже немного мог передвигаться. Он говорит: Да вы что? Я приду туда, скажут, ребят бросил. Но уговорили его. Уже начало меркнуть, он прыгнул за борт и пошел, а я остался с ребятами. В это время я боялся, что немцы подойдут, и все время находился вверху. Побуду, побуду вверху, и спущусь к ребятам.

Окончательно стемнело. Иван, у которого была оторвана лапа, говорит: Игорь, что-то Витька перестал охать, замолчал. А он стонал жутко. А тот самый, у которого длань оторвана и зрачок выбрался, ни разу не застонал. Разные люди Раны страшные, конечно. Свет не горит, я пощупал его, он морозный. Спичку засветил, а глаза у него стекляные. Говорю: Витька умер. Они заволновались: Давай уходить. Я из под Ивана не знаю сколь крови уже вылил. Я порвал простынь, перевязал его, но он развязал жгуты, не выдержав боли, и кровь пошла. А чувак здоровый, ни разу не застонал. Из под него, как из-под барана, кровь текла. Мы взяли, подвели его к трапу а трап отвесный. Я мотаюсь туда-сюда, как снег на голову слышу двигатель. Я выскочил на палубу, увидел факел, начал надрываться, но у них крик мотора. Я кричу, надрываюсь. И тут снизу Володька отозвался. Он вернулся на мой звук, я систематично подавал звук. Он заблудился, говорит: куда не сунься повсеместно вода. Он же думал, что на берег выскочил, а нарвался на немцев.

Я кричу: Володька, скорей, катерок идет. Из рубки выскочил матрос и побежал на корму к пулеметчику, видно что-то хотел передать, и тут услышал меня. Смотрю тот самый катерок вернулся, но боится подступить. Ночью немцы без конца пускают ракеты, оттого славно видно. Командир что-то сказал, и они стали к нам разворачиваться, но не подходят, боятся: Кто такие? Я ему сказал, а сам кричу Володьке: Скорее, Володька! Катер подошел к борту, и тут с другого борта подошел Володька. Я его с трудом затащил у него уже не было сил. Так и сняли нас.

Обратно шли всю темное время суток. Был мощный дождик, все намокли. Приехали на базу, и потому как Володька был более-менее, то его оставили там. А тяжелораненого положили на машину и повезли дальше в центральный лазарет. Я поехал с ним. Приехали, я проводил его до палаты, мы с ним распрощались. Я вышел, вблизи стояла церковь, я зашел за церковь, и как снег на голову как расплакался. Никогда в жизни я так не плакал Выплакался, и пошел на дорогу. Смотрю, идет агрегатина. Останавливается, садись. Я лег в кузов и в один момент заснул. Фронтовые дороги все разбитые, трясет. Приехали на местоположение. Потом стал добираться Оказалось, бригада ночью сняла остатки десанта, и ушла назад туда, где мы были раньше. И я пошел пёхом туда. Добрался, а на иной день пришел к командиру в штаб. Там собрались все высшие офицеры, и я им рассказал, что там пережил. Выслушали меня: Ладно, иди на камбуз, будешь коку подсоблять. Сейчас у тебя нервное состояние. Но никаких нервов я не чувствовал. Это сегодня увидели убитого, уже у них рвота. Заснул, как кокнутый! Командир приходит и говорит: Игорь, мы представили тебя к Ордену Ленина. Это высшая награда позже золотой звездочки. Я этакий награды не ожидал прямо онемел. Ладно, помогаю коку. Надоел камбуз! На катере в камбузе, тут еще раз в камбузе. Я давай проситься. Мне говорят: Отдохни, ты столь пережил. На третий день приходит начальник и говорит: Знаешь, Игорь, Орден Ленина тебе не светит. Дело в том, что Орден Ленина в текущее время дается только с Золотой Звездой. Я бы тебе дал Золотую Звезду, но там не пропустят. Мы тебя награждаем орденом Красного Знамени, но это самый-самый именитый орден. Первый орден советской власти затем Революции. Я стал снова проситься вспять. Ладно, иди. Он дал мне ориентация, и я пошел в бригаду. Пришел к дежурному и говорю: Давай, определяй меня на какой-нибудь катер. И тут как раз механик с 232-го катера. Он говорит: У нас нет пулеметчика. Ты можешь? А я же вторым номером был. Могу!, и меня поставили на пулемет.

- А. Д. Что произошло с экипажем, тот, что ушел?

- Они с трудом вышли. Я командира увидел уже вслед за тем войны, он продолжал служить без глаза.

Будапешт уже был освобожден. Мы прошли Будапешт, пошли к городу Эстергом, и начали подготавливаться к операции. Вот, думаю, ныне ночью пойдем на операцию. Снимут с пулемета! Нет, молчат, пулеметчик не приходит. К вечеру на катерок подошел начальник бригады Аржавкин. Мы выстроились, и он говорит командиру: Как у вас с личным составом? Тот говорит: Личный состав у меня целиком, но пулеметчика нет, за него юнга. Он так посмотрел на меня, и говорит: Этого юнгу я знаю. Ты стрелять-то можешь? Могу Ну-ка, пальни. Я лихо подбегаю к пулемету, разворачиваю и открываю жар. Хватит, хватит, обрадовался. Потом повернулся к командиру, говорит: Годится. Вот так я стал уже штатным пулеметчиком. Я был начальный, надо думать, юнга во флоте, тот, что стал штатным пулеметчиком. Пошли мы в операцию, высадили десант. А палить только так можно: только когда головной катерок начинает палить, тогда и ты можешь. Я развернул башню, чтобы пуля-дура в прорезь не пролетела в лоб мне, и сижу. Потом немного пуль попали прямо в башню, оглушили меня. Такое неприятное чувство, тревожное. Не паническое, не трепет, а какое-то тревожное. Песня вертится: Может фортуна где-то рядом, может, в борт рванет снарядом. Это мы из какой-то песни переделали. Пришли мы туда, высадили десант, и тут стреляй, сколь хочешь. Вот тут я душу отвел! Что интересно: было страшновато, а как только нажал на гашетки, весь боязнь пропал. Наступает радостный азарт. Кричишь, руки сбиваешь. Пулемет заедает выскакиваешь наружу, шомполом выбиваешь гильзы. Когда пулемет перегреется, гильза не выскакивает, раздувается и остается там. У меня на тот самый эпизод был таковой прием. Я бью по рукоятке, затвор отошел, а гильза осталась. Я выскакиваю и шомполом. А темное время суток относительная, потому что что без конца освещают ракеты, темное время суток светлая. Я пострелял, доволен был. Помню, сжег воронье гнездышко, дерево загорелось. После этого ко мне касательство было совсем другое. Меня уже на камбуз во втором катере нечасто ставили Так, как бы всю дорогу у пулемета.

На иной день необходимо было оказать содействие десанту боеприпасами, и мы опять пошли ночью. На этом раз немцы уже были готовы, и они эдакий заградительный пламень поставили, что мы проскочить не могли и вернулись. А единственный катерок проскочил, высадился там, и попал. Его там уже ждали. А на этом катере у меня был друг, юнга, он с 1927 года, ещё юнгой попал туда. Это был уже 1944 год, 1927-й год уже призвали. Это они ещё одного пацана взяли Яшку. Когда их начали лупить, катерок начал клубиться. Еще единственный мальчуган, Васька, выскочил из машинного отделения, а тот самый Яшка, напротив, в кубрик нырнул. Катер перевернулся, все ушли на дно, никто не выплыл. На плаву остались трое. Командир, Васька, и ещё кто-то. Их тут же перестреляли, а Ваське повезло. Мы дровами топили, мешок с дровами также упал, Васька его видел, за него уцепился, и прикрылся им. Так его и не видно было, и он создал себе плавучесть. Его по этому течению (весна, влага ледяная была!) потащило, сколь не знаю, километра 23 до города. Короче, когда его выбросило на берег, он уже гулять не мог. Пополз, открыл ворота блиндажа, а там мадьяры, солдаты. Удивились, как с неба свалился шкет. Он небольшого роста, белобрысый мальчуган. Они его раздели и тут же все вещи поделили, на сувениры, что ли. Он был весь мокрый, до утра спал в углу. А утром пришла мадьярка, принесла ему серенький дешевенький наряд, деревянные ботинки, сабо. Ботинки он отбросил, не стал одевать. Его повели в штаб, а на перекрестке стоят 34 человека в плащ-палатках как бы немцы. Вася в это время спросил что-то по-русски у этих мадьяр, а это оказались наши разведчики. Они подходя услышали: Ты что, российский? Да Как ты попал? Мадьяр приканчивать не стали, отобрали винтовки, расколотили, а Ваську привезли. Мы вернулись с операции грустные, катерок погиб. Я смотрю, ватага какая-то. Подхожу Васька! Когда мы с ним на пару остались, он мне все рассказал. Потом Ваську забрали в штаб, и больше я его не видел.

На этом 232-м катере в качестве пулеметчика я дотопал до самой Вены. После Комарно решили три катера погнать в разведку. Каким фарватером ходить неизвестно, и мы пошли. Встали раньше времени, завтрак. Три катера шли дружбан за другом. Вдружбан катерок, тот, что шел за нами, как рванул! Столб дыма был высотой 100200 метров: этакий грязно-серый дым. Но он одним духом осел, потому как что с водой. И я смотрю, катерок кверху килем и более того винт крутнулся, и он ушел ко дну. Когда катерок взрывается на мине, как правило, те, кто внутри, там и остаются. А кто был на палубе, тех сметает. Три человека, которые были в машинном отделении, в рубке, они так и остались, и радист также. А это было время завтрака, и четыре человека с палубы остались на плаву, раненые, но все на плаву. Третий катерок стал их составлять, а мы тут обрабатываем ход. И внезапно там, где затонул тот самый катерок, выныривает джентльмен, этакий обалделый, ничего не понимает, но активный. Мы его подняли: оказывается, радист. Когда ушли на дно, он сидел в своей рубке. Он хотел выйти, а давление воды не дает, и он сидит там. Но, конечно, от взрыва появились щели и помаленьку влага стала подыматься. И когда давление уравновесилось, он смог вскрыть проем и выйти один из всех активный и здоровый. Вот такие операции у нас там были!

- А. Д. Немцы минировали фарватеры?

- Да. Они поставили магнитоакустические мины: 14 пройдет, 15-й взорвется.

Так же читайте биографии известных людей:

Игорь Каберов Igor Kaberov

Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" Игорю Александровичу Каберову присвоено 24 июля 1943 года за 397..
читать далее →

Игорь Кустов Igor Kustov

Старший сержант И. Е. Кустов к Апрелю 1942 года произвёл 71 боевой вылет, в воздушных боях сбил лично 7 и в составе группы 12 самолётов..
читать далее →

Игорь Федорчук Igor Fedorchuk

В 1951 году окончил Военно - Воздушную академию. Служил в Военно - Воздушных Силах, затем в ракетных войсках. В Москве, работал ведущим инженером в..
читать далее →

Игорь Шардаков Igor Shardakov

Гвардии Старший лейтенант И. А. Шардаков совершил 156 боевых вылетов, в 18 воздушных боях сбил 16 самолетов противника. 0 года за мужество и..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий