Известные люди

»

Лазарь Рубинчик

Я, Рубинчик Лазарь, родился в 1921 году в Москве. Мой папа, Евсей Рубинчик, популярный инженер, выходец из сильно скромной еврейской семьи из Белоруссии. Моя мама, Софья Аронсон, была старшей дочерью главного раввина города Киева. В годы сталинских репрессий папа был дважды арестован в первостепеннный раз в 1931 году, и во второй раз - в 1939 году. Погиб он в сталинских лагерях в 1945 году. Меня должны были призвать в Красную Армию в 1940 году, но как наследник врага народа я попал в армию только весной 1941 года. Привезли нас из Москвы в Карелию, весь эшелон призывников, составленный только из детей врагов народа, и всех направили не в стрелковые части, а в строительный батальон 521, занимавшийся весьма тяжелыми работами: строительством мостов, дорог, и более того аэродромов. С конца 1941 года я участвовал в боях супротив финнов, а следом и немцев. Закончил войну в Германии, в звании сержанта.

НАЧАЛО ВОЙНЫ

До начала войны я всего полтора месяца нахожусь в армии, в стройбате. Наш батальон размещался около Петрозаводска, вблизи города. До центра было всего два часа ходьбы 10 километров.

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА

Стою на посту у какого-то склада. Мимо пробегает начальник и кричит мне, чтобы я немедля покинул пост и бежал на митинг. Началась битва. Подробно, о чем говорили на митинге, командир батальона и старшой политрук, я не помню, но вспоминается, что расположение у всех нас было приподнятое. Были убеждены, что махаловка продлится краткосрочно, да и бои будут вестись только на территории врага. Впервые за последние два года были произнесены слова фашизм, фашист, которые потом пресловутого Пакта о ненападении и дружбе между СССР и Германией были исключены из лексикона и публикаций. На следующий день нас бомбили финские самолеты, а ещё сквозь немного дней, последовала команда запаковать имевшиеся у нас вещи с гражданской одеждой и направить посылкой домой. Вскоре моя посылка пришла домой, к маме: деревянный черный чемодан с моими вещами. Мама подумала о самом худшем и чуток не упала в обморок, получив такую весточку от сына.

НАЧАЛО ИЮЛЯ 1941 ГОДА

Выдали по одной винтовке на трех бойцов. Патронов не выдали нисколько. Перед батальоном поставлена задача: снабдить проезд транспорта (то бишь повозок, запряженных лошадьми) с боеприпасами и провиантом к авангардный, посредством болота, ручьи и непролазную грязища. Работали без малого двое суток. За это время к фронту прошло всего с десяток повозок, но ни одна не вернулась обратно. К концу вторых суток, со стороны авангардный появился броневик, за ним шли немного бойцов с винтовками СВТ. На наших глазах броневик остановился, из него вышел генерал в полной форме (по тем временам явление редкое, так как на высших должностях были командиры со шпалами и ромбами, да и тех немного осталось после этого повальных арестов и расстрелов командного состава в 19371938 годах). Генерал, начальник разбитой финнами дивизии, подошел к ближайшему дереву, вынул из кобуры наган и застрелился его, все одинаково, явно, ожидал трибунал и расстрел. Кроме нескольких дядя из окружения генерала вся дивизия была уничтожена финнами. Когда стало ясно, что путь, которую мы построили, принесет пользу только врагу, была дана команда батальону шагать в Петрозаводск. После чего, все наши командиры куда-то все подевались. А мы, бойцы стройбата, пришли в петрозаводские казармы скопом и разместились на нарах. Оба этажа нар заполнились прибывающими бойцами из разбитых финнами дивизий, из окружения, а чаще всего туманно откель. Появился и начальник бородатый лейтенант, бывший художник из Ленинграда. К вечеру лейтенант основательно напился, и когда большинство из нас легло дремать, он начал палить из винтовки по нарам. Так уж случилось, что я оказался ближе всех к пьяному лейтенанту, спрыгнул с нар и, выхватил у командира винтовку, вынул затвор. Пострадал только единственный воин он был несложно ранен в ногу, но никому об этом не сказал, а утром команда всех в маршевую роту. (Формирование маршевых губы проводилось в течение 23 часов, а местом назначения вечно являлся передний край обороны). Но мне повезло: отрезвевший лейтенант не включил в списки этой роты, по сути дела роты смертников, ни меня, ни бойца, которого ранил. Видимо из чувства благодарности, за то, что спасли его от расстрела.

О НАГРАДАХ

Вот-вот финны вступят в Петрозаводск, остаются считанные часы. Совсем рядом, уже слышны одиночные винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. А я, уже в составе батальона охраны штаба 7-ой Армии, покидаю град. У дороги расположилась зенитная батарея, судя по всему, ещё с кадровыми бойцами. Наблюдаю, как толково и безмятежно отдает команды начальник, как единственный за другим загораются и падают немного самолетов противника. Мимо проезжает штабная легковая агрегатина. Из нее выходит какой-то комдив, жмет руку командиру батареи и наводчику, объявляет им устные благодарности. Так было в 1941 году. А в конце войны за такие действия получали высокие награды ордена. В 19441945 годах уже награждали, не скупясь. Припоминаю, что в приложениях, в статутах, определяющих вероятность награждения для нас, пехотинцев, были такие нормы: орден Отечественной войны −2-ой степени за истребление 15 фашистов, орден Красной Звезды - за 11 фашистов, орден Славы 3-ей степени за 7 фашистов.

Конечно, никто ни в жизнь не считал точное численность уничтоженных фрицев. Обычно, после этого боя составлялись наградные листы на отличившихся служивый и офицеров. В этих бумагах приходилось надумывать всевозможные подвиги и ориентировать число истребленных фашистов. Затем наградной лист за подписью командира роты шел по инстанциям. Медалями мог награждать начальник полка, орденом Славы и Красной Звездой начальник дивизии, а другими орденами награждали командующие корпусами и армией. Поэтому предпочитали награды поскромнее ими награждали быстрее. А вот момент конца войны. Май 1945 года. Война окончена. На автостраде Штеттин Берлин построен поротно свойский стрелковый батальон. Строй обходит начальник нашей 10-ой гвардейской дивизии генерал Худалов. Он обращается к строю: Кто из вас не имеет боевых наград? Прошу вылезти из строя всех не награжденных, помимо, бывших в плену, угнанных на работу в Германии и побывавших в окружении. Комментарии, как говорится, излишни. А потому что бойцы, бывшие в плену, нередко действовали в боях лучше тех, кто волею судеб избежал плена или окружения.

КАРЕЛЬСКИЙ ФРОНТ

Поздняя осень 1941 года. Враг наступает по всем направлениям, но в этом месте, в Карелии, неприятель остановлен. Немцы так и не дошли до Мурманска, но финны перерезали железную дорогу Мурманск Петрозаводск, заняли столицу Карело Финской ССР (в то время существовала такая республика) и закрепились. Часть местного населения карелы, втайне симпатизировали финнам, а некоторые им активно помогали. Несем тяжелую патрульную службу в карельской деревне Алеховщина. До авангардный немного километров. В деревне полно эвакуированных из Ленинграда: женщин и детей. Кроме того, каждый день прибывают всевозможные воинские подразделения: на создание и переформирование, да и вообще не поймешь для чего. Воинские части размещаются в землянках близ деревни. А в деревне, в домах покинутых местными жителями (многие карелы перебежали к финнам), живут эвакуированные в страшной тесноте. В то же время отдельные дома почему-то пустуют. Частенько налетает финская авиация и диковинно метко бьет по нашей активный силе и технике. Выяснилось, что в одном из пустующих домов засел финский разведчик, и с помощью фонаря, как сказали, сквозь печную трубу, корректирует бомбометание вражеских самолетов. Врываемся в тот самый жилище, а финского разведчика и след простыл. Устроили засаду. Несколько суток ждали его возвращения, но так и не дождались.

Зимой 1941-1942 года мне часто доводилось находиться на огневой заставе в редком лесочке в болотах Карелии. Линии фронта не существовало. С нашей стороны заставы в одиночных домиках на хуторах или в землянках. С вражеской стороны - финны и более того шведы (а немцев нет вовсе), которые передвигаются на лыжах в одиночку или парами. Есть и кукушки снайперы на деревьях. Мне как будто повезло я на заставе представляющей собой двухэтажный дом с настоящей кирпичной печью. По ночам дежурим поочередно, нас 11 мужчина, по 30 мин стоим в окопе. Больше получаса выдюжить сильно тяжко, холода страшные. На дежурство надевали теплую доху, а валенки и стеганые штаны всю дорогу на каждом из нас, днем и ночью. Клонит ко сну, но почивать никак воспрещено, спящего бойца могут утащить финны, они умеют близиться на лыжах окончательно неслышно. Ночью нам приносят боеприпасы и пропитание на сутки. Обычно два бойца волокут на себе патроны, да мешок с хлебом и два термоса: единственный, пятилитровый, с супом, а прочий, поменьше, с водкой. Ну, а если темное время суток светлая, то мы остаемся голодными, никто не решается пробраться к нам. Запомнился эпизод, когда по ошибке вместо термоса с супом нам доставили второй термос с водкой. А оттого что полагалось тотчас все скушать и хлебнуть, а пустые термосы возвратить в ту же темное время суток. Так вот, на голодный желудок пришлось опорожнить два термоса с водкой. В ту темное время суток никто не дежурил, но все обошлось успешно финны не отметили, что у нас творилось. Обычно мы съедали и выпивали все приносимое ночью, и затем весь день ничего не ели. Сейчас мне более того нелегко себе представить, как я, (да и другие), мог за единственный присест слопать кг хлеба и котелок супа (истина, единственный раз в сутки). Но так было. А помимо голода, нас здорово и всю дорогу одолевали вши. Почему-то принято стыдливо умалчивать об этом бедствии фронтовиков. Но факт остается фактом: проверки на педикулез и санпропускники приводили только к кратковременному сокращению количества вшей, но ни в жизнь эти твари не пропадали нимало. Да и противоборствовать с ними на авангардный было весьма тяжко. Ведь снимали гимнастерки нечасто, а нижнее белье от бани до бани, то есть, носили месяц- полтора. От вшей избавились только в Германии, где меняли нижнее белье, слегка ли не ежедневно: его хватали у немцев столь, сколь надобно. Итак, всю зиму 19411942 года живем мы, 11 дядя, на заставе. От своих тылов без малого оторваны. Финны беспокоили нечасто. Но вот как-то раз к заставе подошли наши лыжники. Их было страсть сколько два или три батальона.

В нашем доме расположился КП и на следующий день лыжные батальоны пошли в атакование. Как в текущее время вижу: по снежным полянам и замерзшим болотам, рассредоточившись, идут бойцы на лыжах в серых шинелях и командиры лейтенанты в новых белых полушубках. Вижу: финны открыли снайперский весьма точный жар по белым полушубкам и побили в течение нескольких минут без малого весь комсостав. Наступление захлебнулось. Лыжники повернули вспять. Тут же ушли с нашей заставы и старшие командиры. Воевать ещё мы не научились. Маскхалатов не было. Глупо было одевать командиров так, чтобы они выделялись в бою.

ФИНЛЯНДИЯ

Июнь 1944 года. Очень полно времени прошло с того дня, когда я, будучи сержантом 29-го заградительного отряда 7-ой Армии, стоял в строю на опушке леса, на берегу реки Свири. Хорошо помню, воззвание генерала явно, командира дивизии, к десантникам, расположившихся по отделениям подле своих лодок-амфибий. А намедни прибыла и окопалась в этом лесу дивизия десантников- головорезов из под Москвы. Им по 1718 лет. Говорили, что готовили эту дивизию сознательно к боевым действиям в тылу врага, то есть безупречно орудовать штыком, кинжалом, не трепетать ни Бога, ни черта.Во всяком случае, помнится, что в ту же темное время суток позже прибытия, в десантной дивизии не досчитались немного офицеров их прирезали свои же красноармейцы по каким-то причинам.

Итак, дивизия построена. Генерал говорит Сейчас мы будем форсировать Свирь. На противоположном берегу долговременные укрепления финнов. После артподготовки, все по амфибиям и как разрешено быстрее на ту сторону! Захватить плацдарм и развить счастливый момент! Весь свой состав первой лодки, закрепившийся на финском берегу будет представлен к званию Героев Советского Союза!.Затем началась мощная и длительная артподготовка. Заработали катюши.

Все мы открыли рты, чтобы не оглохнуть. Я и сегодня, через много-много лет, могу отличить фронтовика от участника войны, не побывавшего на авангардный. Фронтовик при сильном шуме всю дорогу откроет губы по старой привычке, которая не может забыться. Часа сквозь полтора закончилась артподготовка, и амфибии с опушки леса устремились к реке. Это было удивительное представление. Я впервой увидел лодки, несущиеся с здоровый скоростью по суше, а вслед за тем, с не меньшей скоростью по воде. Раздались одиночные минометные выстрелы с вражеской стороны. Слышны и пулеметные очереди. Потоплено немного лодок-амфибий. Но вот, одна за прочий, лодки выезжают на полярный берег. Затем, на резиновых лодках, переправляется и наше подразделение. Вижу у дороги два миномета и немного пулеметов оставленных финнами в поврежденном виде, немного убитых боец противника. Так была форсирована Свирь. Почти без потерь и отнюдь без серьезного боя.

Между прочим, на следующей неделе в армейской газете были помещены фотографии двенадцати Героев Советского Союза, которые первыми форсировали Свирь, и, закрепившись на вражеском берегу, обеспечили переправу остальным подразделениям дивизии. Так то.

Противник отступает. Мы уже на территории Финляндии. Идем прямо по дорогам. По лесу передвигаться опасно: кукушки все ещё не дают покоя, да и вокруг болота, одолеть путь тяжело. Попадаются хутора: два три домика со всевозможными хозяйственными постройками. Населения нет, все до единого человека ушли (по нашему: эвакуировались). Скотяра, в основном, увели, но всяческая домашняя утварь была оставлена. Домики весьма красивы, окрашены в яркие краски, уютные и чистые. Не обошлось без курьезов. К концу дня, собираясь на роздых, мы зашли в единственный из таких домов, вытащили подушки, одеяла и более того простыни, расстелили подле дома и, впервой за много-много дней устроились по царски.

А ночью пошел дождик. И наше постельное белье промокло и порвалось оно, оказалось, было из бумаги, а на картина это отметить было нереально.

НОРВЕГИЯ

Мурманск. Поздняя осень 1944 года. Объявляется директива о расформировании заградительных отрядов. Личный состав нашего отряда включается как пополнение в 10-ую гвардейскую стрелковую дивизию. Дивизия ведет тяжелые бои с немцами на подступах к Петсамо. Наших командиров (капитана и лейтенанта), а кроме того санинструктора, весьма бойкую и необычайно выносливую в походах 17-летнюю девушку, куда-то откомандировали. А в Десятую дивизию прислали с пополнением из госпиталей, уже обстрелянных гвардейцев. Нас привезли в порт и погрузили в трюм старенького катера с установленными на палубе пулеметами. В трюм набилось как собак нерезаных народа. Для того чтобы все уместились, пришлось стоять. После погрузки задраили люки снаружи. Была темное время суток. В трюме черно и прохладно. Как постоянно, куда везут, было неизвестно. К утру пришли к берегу и под обстрелом высадились. Потерь в личном составе при высадке было всего ничего. Зато, когда вышли на шоссе, заметались по сторонам. Немцы били из орудий по скалам, и огромное число осколков летело в нашу сторону. Дождались, покуда обстрел прекратится, и пошли в сторону Киркенеса. Мы были в Норвегии. Шли с боями по великолепной автостраде. Немцы отступали, но все немногочисленные населенные пункты и одиночные постройки были преданы огню. Пробирались через пожары. Но удивительное занятие склады с водкой и спиртом немцы не поджигали. Возле таких складов собирались толпы служивый, да и офицеров также, и дальше атакование прерывалось. И все-таки наша дивизия взяла Петсамо, а свой 24-й стрелковый полк занял Киркинес, и полк стал именоваться Киркинесским. Город пылал в огне пожарищ. А люди, выходили из убежищ, в которых прятались, торжествующе приветствовали Красную Армию. Мне шибко запомнилось это ликование. Правда, посредством пару недель, следом того, как нас приодели по зимнему в полушубки, стеганые штаны и валенки, имела местоположение команда: быстрым маршем оставить Норвегию и сквозь десять дней прийти в Мурманск. Предстояло одолеть путь пешкодралом 600 километров, то есть, по 60 километров в день. Уходили из Киркененса утром. Провожали, пожалуй, с большей радостью, чем встречали. За первые двое суток во время марша побросали в первую очередность противогазы, после этого полушубки и более того валенки (у кого были на повозках ботинки или сапоги). Поход был чертовски тяжел. Но в Мурманск пришли гладко посредством десять дней. Теперь вспоминаю об этом походе с удивлением: как это не возбраняется было одолеть путь по 60 километров в день, и каким образом у нас никто не простудился, не захворал и не отстал. Да и вообще, во время войны, по-моему, у нас никто не болел.

ПОЛЬША

2-ой Белорусский фронт. Начало февраля 1945 года. Продвигаемся к границе с Германией. Наши соседи польские подразделения, сформированные в Советском Союзе. Они воюют, в основном, с польскими отрядами, которые были на стороне немцев или более того были нейтральны. В это смутное время в Польше три основных силы: за немцев, за Советы, супротив немцев и супротив Советского Союза.

А назывались: Армия Крайова, Армия Народова и Армия Людова кажется так. Вот какая вс за что воевала и в те времена было нелегко постигнуть, а в текущее время уже забылось решительно. В польских подразделениях большие потери. Поэтому, пополняются они русскими солдатами, которых одевают в польскую форму (на голове конфедератки), а смыслить польские команды позволительно научиться в момент. Комиссары (замполиты батальонов) у поляков сплошь командиры Красной Армии. Передвигались по дорогам Польши на реквизированном транспорте. Ехали на телегах, в колясках, запряженных тройками рысаков, на велосипедах и более того на прицепе парового локомотива. Это было поразительно. Польские деревни того времени был весьма бедны, но население предприимчивый. Даже весьма бедный люд норовил вскрыть свою лавочку или создать какое-нибудь предприятие. Начали обретать польские злотые, но при покупках их никто у нас без затей не забирал. Те, кто не успел продуть эти злотые в карты или не выбросил, при демобилизации могли обменять их на советские рубли. Правда, в то время об этом никто у нас не знал. Стали вылезать польские газеты. В одной из них, я сам читал, было написано, что командующий Рокоссовский поляк по национальности, что ни на есть младой Маршал Советского Союза больше всего на свете любит женщин и лошадей.

ГЕРМАНИЯ

Подошли к границе с Германией. Встали на разбитой проселочной дороге, по сторонам которой видны покосившиеся хибарки, крытые соломой. Виден пограничный столбик, за которым Германия. А там широкое асфальтированное шоссе, кирпичные дома и фруктовые сады. Разительно: нищая Польша и богатая Германия. Перед началом боевых действий на немецкой территории во всех ротах перед строем зачитывают инструкция. Сейчас уже не помню чей распоряжение, командующего фронта или армией, но на всю бытие запомнились слова этого приказа, которые в то время казались такими естественными, а нынче, через немало лет, звучат кощунственно. Вот эти слова: Красная Армия вступает на территорию фашистской Германии Мстите за поруганных ваших жен, сестер, стариков и детей Увидев немку-женщину, помните, она ваша, и колечко на ее руке также ваше

Много раз я вспоминал слова этого приказа во время войны и потом нее. Видел, как по разному мстили на земле Германии за зверские злодеяния, совершенные захватчиками в России. Был у нас в батальоне комиссар, т. е. заместитель командира по политчасти, у которого вся семейство была уничтожена немцами. Он и его семейство евреи с Украины. Так вот, он стал чудовищно мстить. Несколько раз я видел, как он подавал команды, палить в ноги раненым немецким солдатам, обрекая их на ужасные страдания. Комиссар был убит в бою, в Пруссии, в середине марта 1945 года. А ещё в феврале началось штурмование нашей дивизии в Померании супротив сильной группировки противника. Ночью подошли к исходному рубежу полянке с одиночным домиком. Рота разместилась и окопалась у дома. На рассвете услышали артподготовку, которая велась посредством наше расположение по переднему краю немецкой обороны в течение 3040 минут. А потом последовала команда Приготовиться к атаке!. Цепочкой подошли к поляне, а за ней, в метрах 150200 были расположены траншеи немцев. У края поляны, в кустарнике, стояли два ведерка с водкой, а рядом кружки. Красноармейцы, проходя мимо, пили, но не пьянели. Некоторые выпивали по две кружки и также ни в одном глазу. Затем залегли и в атаку. Немцы открыли ураганный пламень. А мы бежали и кричали во всю глотку: Ура! и, чаще всего, матерщина. Никогда не слышал, чтобы во время атаки кричали За Родину, за Сталина!. Падают наши. Вот рядом упал сержант, я подсел к нему мертв

Я забрал у него документы, вывернул медаль За отвагу старого образца, и побежал дальше. Бегу и стреляю вперед из автомата, куда попало Помню, как к концу дня, в сумерках, рота с боями дошла до деревни, которая в нашем понимании была образцово-показательной. Все дороги и тропинки асфальтированы, дома кирпичные, крыши покрыты железом. Впрочем, других деревень, менее богатых, мы в Германии не встречали. Заняли немного домов. Среди наших пехотинцев красноармейцев большинство было из крестьян. И все они утверждали тогда, что в этих домах жили помещики или сильно богатые кулаки. Так как все обитатели сбежали, полемизировать с ними было бесполезно. Но отличалка, как жили немецкие крестьяне, и наши советские колхозники, была сильно сильной. Поздно вечером к деревне подошли четыре танка Т-34 и встали, без маскировки, подле занятых нами домов. Утром вскочили по тревоге. Оказалось, что ночью немцы отошли от деревни, окопались на высоте и стали палить из пушек по нашим танкам. Стреляли метко: им потребовалось всего четыре выстрела, для того, чтобы подбить все четыре наших танка. Танки горели. Продвигаемся по территории Германии, подчас очень неспешно, неся потери, а порой резво, без малого не встречая сопротивления. Но вот подходим к странному месту концлагерь. Кругом рвы, по дорогам трупы только что расстрелянных заключенных. Многие из них в полосатых одеждах, но в основном в гражданской и в красноармейской. Бегом, с криком, стреляя, куда попало, врываемся в лагерь. Охраны не обнаружили. Очевидно, сбежали. В лагере без малого одни женщины, они в ужасном состоянии: голодные и измученные. В одном из бараков оказались французы. Они вышли к нам со своим национальным флагом: полностью прилично выглядевшие и пунктуально одетые. И тут произошел конфуз: наши красноармейцы, не разобравшись, решили, что это немцы, стали их избивать и более того снимать с них сапоги. С трудом удалось подоспевшему офицеру втолковать солдатам, что это не немцы, а французы. Идем дальше на запад. Перед нашим батальоном обороняется подразделение подонков, предателей из поляков, украинцев и русских. В плен они не сдаются (хотя вообще-то, их и не берут), в бою отчаянны, потому что утрачивать им нечего. Иногда слышно как кричат ура и матерятся. Находим в оставленных ими землянках и окопах фашистскую литературу на русском языке. Запомнился журнал, по тем временам превосходно иллюстрированный.

На обложке, фотография: за одним столом сидят Геринг со всеми своими регалиями, и предатель, генерал Власов, в немецкой форме, но без знаков отличия. Довелось почитать и Майн кампф Гитлера на русском языке. Поразительно страшная антисемитская и вообще гнусная книжка. А вообще-то, помимо нашей армейской газеты и другой раз поступавшей в роту Красной Звезды, мы не читали ничего. С удивлением сегодня узнаю, что какой-то красноармеец таскал в вещевом мешке томик Пушкина или Блока. Верю в это с трудом. Не до томиков было. В вещевых мешках носили патроны и НЗ: сухари и консервы если тот самый припас был в сохранности, конечно. В настоящее время, далекое от той поры, принято припоминать и о фронтовых бригадах артистов и о кинопередвижках. Так вот, на тех участках и направлениях фронта, где мне довелось случаться, ни выступлений артистов, ни показов кинофильмов не было. Поистине когда пушки стреляют, музы молчат. Командующим нашим 2-м Белорусским фронтом во время наступления в Пруссии и Померании был маршал Рокоссовский. Очевидно, понимая, какой ценой для тружеников тыла достается снабжение Действующей Армии, Рокоссовский, следом вступления соединений фронта на землю Германии, отказался от вещевого и продовольственного снабжения, рассчитывая обретать необходимое продовольствие и обмундирование с захваченных складов и транспортов противника. Так оно и вышло, но не окончательно так. Организованного снабжения не получилось. Наша рота в составе стрелкового батальона шла во время наступления в феврале- апреле 1945 года спереди других подразделений дивизии, на самой самой авангардный. Впереди нас был либо недруг, либо не было никого. Так вот, и снабжался всякий красноармеец продуктами питания и одеждой, как сумеет. У обитателей в немецких поселках и деревень отнимали в основном продовольствие. А так как в захваченных нами городах населения без малого не было, взламывали замки в квартирах и забирали все необходимое. Однако следует заприметить, что помимо часов и золотых колец, никаких других ценностей не хватали. Шли тяжелые бои, не до ценностей нам было. Продовольствие хватали, но мало. Солдатский вещмешок и так тяжел от запасных дисков к автомату. Что касается одежды, то тут разговорчик особенный. Во время наступления обувь и обмундирование рвутся потрясающе одним духом. В начале марта 1945 года гимнастерка на мне была порвана в клочья, а сапоги давнехонько пришлось заместить на немецкие (снятые с убитого), с шибко широкими голенищами, неудобными, но целыми. К этому времени многие красноармейцы выбрасывали близкое рваное обмундирование (помимо, конечно, шинели и пилотки), и одевали под шинель гражданскую одежду. Я также в одной из занятых деревень нашел превосходный шерстяной наряд (пиджак и брюки) и одел его вместо изорванных галифе и гимнастерки. Вид у меня был достаточно диковинный, но таким образом были одеты многие в нашей роте, да и во всем батальоне. Каждый служивый питался независимо, кухня не успевала подвозить обед на передовую. До сих пор многие верят, что 2-ой Белорусский фронт под командованием Рокоссовского, имел в своем составе чуток ли не бандитов. Это все сказки. Бандитов было не больше чем на других фронтах, но из-за самоснабжения занятие доходило до грабежей и насилий. Дисциплина падала скоро, и приподнять ее было нереально. После окончания войны руководство в нашем полку усиленно взялось за наведение порядка и дисциплины. Сменили всех офицеров, побывавших в боях, а служивый фронтовиков без малого поголовно демобилизовали. Говорят, это помогло.

16-е марта 1945 года. Поселок Яново, примерно города Гдыня. Нас в роте осталось 11 джентльмен, из ста в начале наступления. Девять служивый (и я в том числе) стоим в окопе примерно небольшого деревянного домика, а в доме находятся свой начальник роты Ляпков гвардии старшой лейтенант, старшина роты Стеблюк гвардии старшой сержант, и какой-то лейтенант, начальник полкового взвода разведки. Утро. Бой ещё не начался. Минутой прежде нас был двенадцать дядя был ещё жив гвардии сержант Смирнов, а ныне он лежит неживой примерно бруствера окопа. Командир роты, несомненно, по просьбе командира взвода разведки, приказал Смирнову доползти до проволочного заграждения, что в метрах 50- ти от нашего окопа, и разведать, есть ли за заграждением неприятель. Смирнов не был трусом, но он, как и многие, предчувствовал, что будет в текущее время убит. Поэтому он сказал командиру роты: У меня лоб не железный, они меня прошьют очередью Но распоряжение есть распоряжение, Смирнов выбрался из окопа и тут же был убит очередью из автомата, одна из пуль попала в лоб. Попробуй потом этого не уверовать в предчувствия А ещё, минут сквозь двадцать, из за холма подле леса, немного правее нашего окопа, показался германский бронетранспортер. Он ещё только показался на горизонте, до него было метров двести, а я почему-то неожиданно понял, что буду в текущее время ранен (не убит, а как раз ранен?!!). Могут сказать: ну и что, раз из ста мужчина осталось одиннадцать, то ясно, что резво должно остаться десять. Все это так, но я безупречно явственно предчувствовал, что сию минуту буду не убит, а ранен. Я увидел, кажется более того не услышал, выстрел из бронетранспортера. Почувствовал мощный потрясение в голову и на момент потерял рассудок. Пришел в себя и, увидев, что из рукава шинели хлещет кровь, понял, что ранен. Сразу подумал, что ранен в руку, но десница не болела и все пальцы на ней шевелились привычно. А кровь в рукавчик струилась с лица, носа и щеки, потому что что я инстинктивно закрыл это раненое местоположение рукой. Выбежал из окопа, забежал в стоящий рядом дом и попал в крепкие объятия старшего сержанта Стеблюка.

Нашелся нетронутый перевязочный пакетик. Вместе с Ляпковым, Стеблюк сумел применять весь тот самый пакетик, перемотав мою голову без малого полностью, оставив, истина, щелочку для одного глаза. Затем, оставив близкое оружие, автомат, ребятам в доме, я выбрался наружу, и перебежками добрался до леса. Шло атакование. Поэтому я мог смирно явиться в санбате без оружия. Хотя команда, о страшной каре при уходе с авангардный по ранению без оружия, отменен не был. Но и не выполнялся.

Стеблюка я больше ни в жизнь не встречал, но знаю, что через сутки позже моего ранения, он был нелегко ранен, потерял ногу. А Ляпкова я встретил в городе Руммельсбурге в головном госпитале. В результате ранения, его башка стала нетрудно огромной. Впрочем, он выписался из госпиталя раньше меня. Я шел по лесу в сторону тыла, к медсанбату. Сперва, добрался до поляны, куда приносили или привозили на повозках раненых боец из нашего батальона. Некоторые приходили сюда сами. Слышны были ругань и стоны.

На поляне работал свойский медик, ему помогали санитары. Он был весь в крови, и было видно, что практически валится с ног от усталости. Я был что надо знаком с врачом. Он частенько приходил к нам в роту, так как дружил с Ляпковым и был его земляком оба из Ленинграда и оба любили глотнуть стаканчик иной спиртного. Врач узнал меня, спросил, дойду ли я сам, без посторонней помощи до медсанбата, и в отклик на мое дойду, пожелал мне всего наилучшего. Вскоре потом этого, свой эскулап был ранен, долговременно лежал в госпитале и вернулся в количество уже следом окончания войны. А я шел по лесу. Повязка на лице вся пропиталась кровью. Из под бинтов торчала длинная черная щетина (я не брился недели две).

Нагнал красноармейца, комсорга нашей роты Чечетку. Он был ранен в руку раньше меня, но шел в медсанбат длительно, зачастую отдыхая, длань у него весьма болела. Дальше мы пошли совместно. Наконец дошли до штаба полка и медсанбата. В медсанбате более того не стали разбинтовывать мою голову, посмотрели на окровавленные бинты на лице и голове, безотлагательно усадили в машину, да в кабину, а не в кузов. Сопровождающему дали бумагу в головной лазарет. Наверное, медики подумали, что я ранен не в лик человеческий, а в черепную доля головы. В кузов машины набилось немало народу, в основном раненые без труда. Перед отъездом каждому из нас выдали продовольственные аттестаты. К вечеру приехали в Руммельсбург городок, тот, что совершенно недавно свой полк забирал штурмом. В родное время, заняв Руммельсберг, мы покинули его, уходя с боями дальше, на северо-запад. А ныне я ещё в этом городке. Я не узнал его. Город был основательно разрушен, в центре без малого не осталось уцелевших домов. Оказалось, что затем нашего ухода, на град был совершен налет английской авиации. Привезли в лазарет для раненых в голову. Так как это было уже поздненько вечером, заниматься со мной врачи не стали. Велено было укладываться на шконки в вестибюле госпиталя и переводить дыхание до утра. Я, без сомнения, улегся и моментально уснул. Под начало дня проснулся от странного и страшного ощущения, подобно как бы я нахожусь посреди мертвецов. Оказалось, что так оно и есть: с правой стороны и слева от меня лежали красноармейцы, скончавшиеся ночью от ранений в голову. Мне стало не по себе, подошел к дежурной сестричке и попросился в палату или в прочий лазарет. Сестричка позвала санитаров, и те унесли умерших. Затем она повела меня в какую-то комнатушку, сняла с моей головы огромное число бинтов и отвела к врачу. Тот осмотрел осколочные раны на лице и велел готовить к операции. Только вслед за тем этого сестричка записала, кто я таковой. Она не верила, что мне 23 года (выглядел я, небритый и все ещё чумазый, поди, лет на сорок), и повела мыться и стричься. Потом извлекли осколки из переносицы и щеки, и я оказался в настоящей кровати, с простыней, подушкой и одеялом. Блаженство полное, разрешается было почивать, почивать и почивать, что я и делал. Но в этом роскошном госпитале я пробыл всего дня два или три. Затем меня перевели в что ни на есть простой рядовой лазарет. Он помещался в том же городе, но в старых немецких казармах. Здесь я пролежал непродолжительно, вскоре стал ходячим. В госпитале я получил обмундирование, но был одет необыкновенно, более того по тем временам. На мне был ослепительно зеленый китель (французский или английский), широкие синие галифе и немецкие сапоги. Правда, шинель и пилотку вернули в них я прибыл в лазарет. В госпитале кормили три раза в день. К этому времени ходячие ранбольные приходили столоваться. А все прочее время слонялись по городу. Немецкого населения в нем не было окончательно, явно, все ушли на запад. Заходили в дома, подыскивали кое-что для отправки посылки домой. Помню, в начале апреля, зашил в белую простынь все что имел, и отправил посылку в Москву, маме. В ней было два костюма (единственный из них тот, в котором я попал в госпиталь), какие-то женские кофты и немного пар ручных и наручных часов. Откровенно говоря, у меня было достаточно немало часов, но доля из них я уже успел продуть в карты - основное дело в госпитале. А денег, помимо оккупационных польских злотых и немецких марок, ни у кого не было, вследствие этого и играли на часы, кольца, ножи. Польские злотые и немецкие марки никому не были нужны, но иной раз играли в очко и на них. Посылка, между прочим, дошла в Москву в удивительном виде. Никаких костюмов и часов в ней не оказалось, она была набита тряпьем и камнями. Но об этом я узнал только, когда сам приехал домой позже окончания войны. Дело шло на поправку. В середине апреля меня перевели в дом барачного типа для выздоравливающих. Здесь вообще никакого режима или порядка не было, шла попойка с утра до вечера. А в самом конце апреля большую группу служивый стали готовить к выписке из госпиталя и отправке на фронт. Я был в их числе. Я не сомневался, что попаду ещё в свою 10-ую гвардейскую дивизию. Дело в том, что существовал директива, что гв

ардейцы потом госпиталей, возвращаются в свои гвардейские части. Тем временем нам раздали справки о ранении и стали грузить в кузова машин. Все остальные документы, охватывая наши аттестаты, на руки не выдали они находились у сопровождающего. Когда погрузились в машины, узнали, что свой тракт лежит в какую-то гвардейскую количество, но не в 10-ую дивизию. И тут мне повезло увидел рядом с машиной, в кузове которой я находился, машину нашей дивизии, а за рулем - старого моего приятеля Ломоносова, с которым мы одно время служили в одной роте.

Я выскочил из кузова и уселся рядом с Ломоносовым, таким образом, мои документы поехали в другую воинскую доля, а я, в кабине Ломоносова, поехал догонять свою дивизию. Время было удивительное. Никому и в голову не пришло меня разыскивать или во время нашего путешествия попросить предъявить документы. Приближался финал войны. В штаб дивизии приехали к концу второго дня пути. А на следующее начало дня я отправился в штаб полка. Полковой писарь превосходно помнил, что перед отправкой в лазарет снабдил меня аттестатами. Он попросил предъявить документы, но я ему ничего не стал толковать, и получил свежий продовольственный аттестат. .

Так же читайте биографии известных людей:

Лазурный берег Lazur bereg

В нашем репертуаре кроме стебных и разбитных, много песен о любви, таких как А Лиза хочет любить!, Дождь. Нежные песни, очень трогательные, с..
читать далее →

Лайам Нисон Liam Neeson

Лайам Нисон - популярный ирландский и американский актёр. Родился 7 июня 1952 года.Широкому кругу зрителей Лайам Нисон известен по ролям в таких..
читать далее →

Лайам Лоуренс Liam Lawrence

В 2006 году футболист получил свое первое международное приглашение в состав национальной сборной. Этой страной стала Ирландия. В первом своем матче..
читать далее →

Лайам Галлахер Liam Gallagher

На сегодняшний день самая любимая группа Лиэма - Cotton Mather из города Остин, штат Техас, США.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий