Известные люди

»

Марк Каракалла

Если ему когда-либо приходилось зреть осужденных, отдаваемых на растерзание диким зверям, он плакал или отворачивался; это вызывало особенное расположение к нему народа. Будучи семилетним мальчиком, он услыхал, что товарища его по детским играм жестоко высекли за то, что тот исповедовал иудейскую религию, и он долгое время не мог взирать ни на своего отца, ни на отца этого мальчика, так как считал их виновниками порки. Подарки, которые он в праздники получал от родителей, он по собственному побуждению раздавал клиентам и своим учителям. Выйдя из детского возраста, он, то ли под влиянием советов отца, то ли по врожденной хитрости, а может быть, в силу того что, что считал нужным походить на Александра Великого, царя Македонского, стал больше замкнутым, больше важным, более того физиономия его стало больше угрюмым, так что знавшие его мальчиком не верили, что это тот же джентльмен. Александр Великий и его деяния все время были у него на устах. Он зачастую восхвалял кроме того Тиберия и Суллу. Он был больше высокомерен, чем отец; брата своего Гету он презирал за то, что тот держал себя весьма легко (Спартиан: Антонин Каракал; 12). В 196 г. папа провозгласил Бассиана Цезарем и тогда дал ему имя Марка Аврелия Антонина, которого он считал величайшим из императоров (Спартиан: Север; 10). По свидетельству Геродиана, оба сына Септимия Севера были испорчены роскошью и столичным образом жизни, чрезмерной страстью к зрелищам, приверженностью к конным состязаниям и танцам. Братья ссорились между собой в первую голову из ребяческого самолюбия, из-за перепелиных боев и петушиных сражений или из-за драк между другими мальчиками. Их увлечения зрелищами или музыкой всю дорогу приводили к ссорам; им ни в жизнь не нравилось что-нибудь одно, но все приятное одному, другому было ненавистно. С обеих сторон их подзадоривали льстецы и слуги, угождавшие их детским прихотям и сталкивавшие братьев между собой. Отец, зная об этом, пытался сблизить и образумить сыновей, но все его усилия были тщетны. Чтобы приучить сыновей к власти, он хватал их с собой в походы: и в Парфянский, и в Британский. Антонина он до срока женил на дочери префекта претория Плавтиана, рассчитывая, что в результате брака тот образумится. Но не излишне удовлетворенный браком и женившийся больше по принуждению, чем по своей воле, Антонин враждебно относился к младой женщине: не делил с ней ни ложа, ни трапезы, чувствовал к ней омерзение и зачастую грозил порешить ее, как только станет единственным обладателем власти. Говорят, что он более того не скрывал своего намерения занять престол каждый ценой. В Британии, когда Септимий Север бесповоротно слег в ложе, сраженный тяжелым недугом, Антонин стал усиленно заискивать перед солдатами, а на брата клеветал самым недостойным образом. Тяжело нездоровый, медлящий преставиться папа казался ему тягостным и обременительным. Он убеждал врачей и прислужников как-нибудь повредить старику во время лечения, чтобы скорее от него отделаться. Врачи отказались сделать тот самый бесчеловечный команда. Поэтому, когда Септимий в 211 г. все-таки умер, Антонин первым делом велел перебить всех домочадцев и врачей, которые не послушались его указаний, а затем воспитателей, которые обучали его и его брата, так как они надоели ему, настоятельно упрашивая существовать в согласии. Наедине он бога тыми дарами и обещаниями угождал военачальникам для того, чтобы те убедили рать провозгласить его одного императором; супротив брата же он придумывал всякие козни. Воины, и все-таки, оказывали обоим братьям одинаковое почтение и преданность. Тогда Антонин заключил контракт с британцами, даровал им мир и взял залоги верности. Затем он поспешил к брату и мачехе. Когда все они оказались сообща, то и Юлия Домна, и высокопоставленные лица пытались примирить братьев. Антонин, потому что все противодействовали ему в его желаниях, больше по необходимости, чем по доброй воле склонился к дружбе и согласию, скорее показному, нежели истинному. Оба брата таким образом начали править империей, имея равную верх. Они пожелали покинуть из Британии и поспешили в Рим, везя с собой останки отца (Геродиан: 3; 10, 15). Всю дорогу они ссорились и более того не садились за единственный ст

ол чрезмерно очень было подозрение, что прочий первым, сам ли, или подговорив слуг, успеет тайком отравить каким-нибудь губительным ядом еду или питье брата. Тем больше они торопились: всякий думал, что угроза уменьшится, как только они окажутся в Риме и разделят дворец пополам; в этом обширном и многолюдном жилище, которое превосходило размерами весь град, всякий мог существовать сам по себе, как ему вздумается. Действительно, по их приказу были наглухо забиты все проходы между двумя частями дворца, причем любой выставил свою стражу. По возвращении в столицу они сходились вкупе только для того, чтобы подчас, показаться на публике. Но потом торжественных похорон Септимия Севера они начали враждовать уже в открытую и с ненавистью строили приятель другу козни. Каждый делал все, что мог, только бы как-нибудь отбояриться от брата и заполучить в свои руки всю политическая элита. Соответственно с этим разделились мнения всех тех, кто снискал себе какое-нибудь положение и почет в государстве. Большинство склонялось к Гете, потому как что он производил ощущение порядочного человека: выражал скромность и мягкость по отношению к лицам, к нему обращавшимся, занимался как правило больше серьезными делами. Антонин же во всем выказывал жестокость и раздражительность. И потому как он во всем обнаруживал неистовый нрав и больше угрожал, чем убеждал, то и друзьями его становились скорее от страха, чем от доброго к нему расположения.

Провраждовав так некоторое время, братья совершенно было собрались поделить между собой империю для того, чтобы не злоумышлять дружбан супротив друга, оставаясь все время совместно. Решили, что Гете должна уйти восточная количество державы со столицей в Антиохии или Александрии, а Антонину западная с центром в Риме. Но когда об этом соглашении сообщили Юлии Домне, она своими слезами и уговорами убедила их отступиться от до того пагубной затеи. Этим она, вероятно, уберегла римлян от новой гражданской войны, но обрекла на конец родного сына. Перепробовав все виды коварств, Антонин потерял терпение и решил делать открыто мечом и убийством. 26 февраля 212 г. он как обухом по голове напал на Гету в спальне Юлии Домны и заколол его. Осуществив смертоубийство, он выскочил из спальни мачехи и с громким криком бросился вон из дворца. Воинам дворцовой стражи он велел без промедления проводить его в преторианский лагерь, где под охраной у него как будто бы есть ещё надежда спастись: оставаться в этом месте во дворце значит, топать на верную погибель. Не зная, что произошло внутри дворца, те поверили и, так как он бежал без оглядки, все выбежали вдогон за ним. Оказавшись в лагере, он вбежал в собор, где преклоняются перед войсковыми значками и статуями, и, бросившись на землю, стал одаривать благодарственные обеты и приносить жертвы за избавление. Когда об этом сообщили воинам, все они, пораженные, сбежались к нему. Антонин выступил перед ними, но не стал прямо сказывать, что собственно произошло, а кричал только, что избежал опасности и козней заклятого врага, что в тяжкой борьбе еле-еле осилил врагов, что под угрозой были они оба, и в его лице милостивая судьбина сберегла хотя бы одного государя. Тут же он посулил за родное избавление и единовластие выдать каждому воину по 2500 аттических драхм, а кроме того в полтора раза увеличить получаемое ими довольствие. Закончив речь, он велел преторианцам разойтись и безотлагательно обрести эти денежки из храмов и казнохранилищ. Таким образом в единственный день было безжалостно расточено все то, что Север восемнадцать лет копил и сохранял, причиняя несчастья другим. Услыхав о таких суммах и сообразив, что произошло, воины объявили Антонина единственным императором, а Гету провозгласили врагом. Проведя темное время суток в лагерном храме, набравшись смелости и приручив армию своими раздачами, Антонин отправился в сенат со всем войском, вооруженным больше, чем это в обычае при сопровождении государя (Геродиан: 4; 1, 35). Воинов он поставил посередине двойным рядом между сиденьями сенаторов и потом этого произнес свою речь. Он жаловался на козни брата, речь его была путанной и нескладной; во всем он обвинял брата, а себя оправдывал. Все это сенат слушал без всякого удовольствия (Спартиан: Антонин Каракала; 2). Он говорил это, срываясь на вопль, совершенный гнева, бросая сумрачные взгляды на друзей брата; оставив без малого всех дрожащими и бледными, он поспешил во дворец.

В скором времени были убиты все близкие и друзья брата, а ещё и те, кто жил во дворце на его половине; слуг перебили всех; возраст, хоть бы и младенческий, во внимательность не принимался. Откровенно глумясь, трупы убитых сносили сообща, складывали на телеги и вывозили за городок, где, сложив их в кучу, сжигали, а то и легко бросали как придется. Вообще погибал каждый, кого Гета хоть негусто знал. Уничтожали атлетов, возниц, исполнителей всякого рода музыкальных произведений словом, всех, кто услаждал его зрение и слух. Сенаторов, породовитее или побогаче, убивали по малейшему поводу или нисколько без повода довольно было для этого обнародовать их приверженцами Геты. Были перебиты все, кто происходил из императорского рода. Так была убита дочка Марка Аврелия, уже бабушка (Геродиан: 4; 56). Умертвили Помпеяна, сына дочери Марка и Помпеяна. До этого он был два раза консулом и полководцем во время самых важных войн. Казнили Гельвия Пертинакса, сына императора Пертинакса, которого так чтил Септимий Север (Спартиан: Антонин Каракала; 34). Умерщвлен был и двоюродный брат самого Антонина, кроме того носивший фамилию Севера, и некоторые другие. Из сенаторов погибли все представители патрицианских родов. Антонин засылал своих людей и в глубинке, чтобы истреблять тамошних правителей и наместников как друзей брата. Каждая темное время суток несла с собой убийства самых разных людей. Весталок он заживо зарыл в землю за то, что они якобы не соблюдают девственность. Рассказывают, что один раз император был на скачках, и случилось так, что народонаселение немного посмеялся над возницей, к которому он был в особенности расположен; приняв это за оскорбление, он велел воинам метнуться на зрителя, вывести и перебить всех, кто дурно говорил о его любимце. Поскольку нереально было отделить виноватых от невиновных, воины беспощадно отводили и убивали первых попавшихся (Геродиан: 4; 6).

Свое кликухо Антонин получил от названия спускающегося до пят галльского плаща с капюшоном, тот, что он и сам любил носить, и в большом количестве раздавал народу. В дальнейшем такие каракаллы назывались антониновскими. Мачеху свою Юлию Домну, которая была весьма красива, он взял себе в жены. Говорят, что она сама, для того чтобы соблазнить его, как будто невзначай, обнажила перед ним большую количество своего тела. Антонин сказал: Я пожелал бы, если бы это было дозволено. На это она ответила: Если угодно, то и дозволено. Когда он услышал это, его необузданная тяга усилилась. Вопреки всем законам он справил свадьбу, прибавив к братоубийству ещё и кровосмесительство.

После этих событий он весной 213 г. отправился в Галлию. Прибыв туда, он сразу убил нарбонского проконсула. Приведя в смятение всех начальствовавших в Галлии лиц, он навлек на себя ненависть как тиран. Совершив страсть сколько несправедливостей, он занедужил тяжелой болезнью. По отношению к тем, кто за ним ухаживал, он проявил необыкновенную жестокость. Затем, по пути на Восток, он остановился в Дакии (Спартиан: Антонин Каракала; 5, 9, 10). Здесь, чтобы упражнять родное корпус, он невпроворот занимался ездой на колесницах и избиением разных зверей с близкого расстояния; значительно меньше внимания уделял он суду, где, хотя вообще-то, обнаруживал способность резво осмыслить в существе дела и метко ответствовать на речи других. Всех тамошних германцев он расположил к себе и вступил с ними в дружбу; кое-кого из них хватал к себе в отряды и в личную свою охрану. Часто, сняв с себя римский плащ, он менял его на германскую одежду. Он накладывал себе светлые волосы и зачесывал их по-германски. Варвары радовались, глядя на все это, и любили его крайне. Римские воины также не могли нарадоваться на него, в особенности благодаря тем прибавкам к жалованию, на которые он не скупился, а ещё и вследствие того что, что он вел себя совершенно как воин: первым принимался за работу, если нужно было копать рвы, навести мост сквозь реку или насыпать вал, и вообще первым принимался за всякое занятие, требующее рук и телесного усилия. У него был обычный стол; случалось, что для еды и питья он пользовался деревянной посудой. Хлеб ему подавали своего изготовления: он собственноручно молол семя гладко столь, сколь нужно было на него одного, замешивал тесто и, испекши на углях, ел. От всего дорогостоящего он воздерживался; пользовался только самым дешевым, тем, что доступно и беднейшему воину. Он старался сформировать у воинов ощущение, что ему весьма мило, когда его называют не государем, а боевым товарищем. В походах он чаще всего шел пёхом, нечасто садился в повозку или на коня; родное оружие носил сам. Случалось, он на своих плечах нес значки легиона, огромные, да ещё щедро украшенные золотом, так что самые сильные воины чуть могли нести их. Благодаря этим и другим подобным поступкам в нем полюбили воина; его выносливость вызывала восхищение, да и как было не восхищаться, видя, что такое маленькое туловище приучено к настолько тяжелым трудам.

Когда он управился с Лагерями на Дунае и перешел во Фракию, что по соседству с Македонией, он безотлагательно стал отождествлять себя с Александром, всячески освежал память о нем и велел во всех городах определить его изображения и статуи. Чудачества его доходили до того, что он стал облачаться как македонец: носил на голове белую широкополую шляпу, а на ноги надевал сапожки. Отобрав юношей и отправившись с ними в поход, он стал величать их македонской фалангой, а их начальникам роздал имена полководцев Александра. Из Фракии он переправился в Азию, пробыл некоторое время в Антиохии, а позже прибыл в Александрию. Александрийцы приняли Антонина сильно празднично и с здоровенный радостью. Никто из них не знал о тайной, ненависти, которую тот давнехонько уже питал к их городу. Дело в том, что императору доносили о насмешках, которыми его осыпали горожане. Решив грубо проучить их, Антонин велел самым цветущим юношам собраться за городом якобы для военного смотра, окружил их войсками и предал поголовному истреблению. Смертоубийство было такое, что кровь потоками текла по равнине, а огромная дельта Нила и все побережье близ города было окрашено кровью. Поступив таким образом с городом, он вернулся в Антиохию для того, чтобы приступить войну с парфянами.

Чтобы лучше утаить свои замыслы, он посватался к дочери парфянского царя. Получив согласие на брак, он беспрепятственно вступил в Месопотамию как грядущий зять, а после этого негаданно напал на тех, кто вышел его здороваться. Перебив уймище людей и разграбив все встречные города и селения, римляне с немалый добычей возвратились в Сирию. За тот самый позорный набег Антонин получил от сената прозвание Парфянский (Геродиан: 4; 711).

Зиму Антонин провел в Эдессе, а весной 217 г. прибыла град Карры для того, чтобы доставить жертву богу Луну. В то время как он по дороге отошел для отправления естественных надобностей, его убил центурион Марциалий. Известно, что сам Марциалий был подвигнут на это деяние префектом претория Макрином, тот, что и был провозглашен императором следом Антонина ( Спартиан: Антонин Каракала, 67).

Так же читайте биографии известных людей:

Марк Нерва Mark Cocceius Nerva

Нерва, Марк Кокцей - римский император В 96-98 гг.
читать далее →

Марк Натансон Mark Natanson

Натансон, Марк Андреевич (1849 1919). Один из организаторов кружка чайковцев. В 1871 г. арестован и выслан в Архангельскую губернию, оттуда в..
читать далее →

Марк Красс Mark Crassus

Прозванный Dives (Богатый), римский политический деятель, входивший вместе с Цезарем и Помпеем в т.н. первый триумвират.
читать далее →

Марк Ретюнин Mark Retiunin

Марк Андреевич (1908 - 2.02.1942), руководитель Усть-Усинского восстания заключенных лагпункта "Лесорейд" Воркутлага НКВД в 1942 г.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий