Известные люди

»

Михаил Лифшиц

Известный диссидент и литературовед Лев Копелев в письме к автору книги назвал его протопопом Аввакумом нового эстетического старообрядчества. Сказано недурно. Действительно, "Кризис безобразия" написан с энергией и литературной выразительностью достойной великого раскольника 17 века. Материалы дискуссий и круглых столов, посвященных анафеме "Кризиса" и ее автора, Лифшиц пунктуально складывал в папку с надписью "Хор невылупившихся птенцов", другой раз давая названия и отдельным материалам. На распечатке одного из общественных осуждений он написал: "Мыши кота хоронили".

Юмор не покидал этого "главного теоретика Суслова", хотя время становилось все менее и менее смешным. Когда Солженицын назвал в одной из своих книг Лифшица ископаемым марксистом, тот в присущей ему манере ответил, что ископаемые бывают полезные, и уж лучше быть ископаемым марксистом, чем ископаемым защитником реставрации Бурбонов.

Сегодня в текстах доброго, старого советского времени заметны оттенки, которые были нехорошо различимы на плоском фоне позднесоветской пропаганды. Лифшиц мог дорожить мыслителей, представляющихся чересчур простыми тем, кто не способен чуять нюансы интонации. Вот что пишет он об одном из них: "Но пора уже постигнуть, что Чернышевский писал умно, с тонкой, другой раз без малого неразличимой иронией, притворяясь для исследования истины простаком, как Сократ, или эпатируя своих современников резкими суждениями, чтобы растормошить их от долгого сна". ("Искусство и нынешний мир", М., 1978, с. 7.)

Стоицизм, с которым автор "Кризиса" встречал, чтобы мягко выразиться, непонимание, был подготовлен всей его биографией. По сути, она представляет собой непрерывный и острейший конфликт независимой интеллектуальной позиции с модернистами-новаторами, с одной стороны, и ортодоксами, с иной. В своей иронической, а нередко и сатирической манере, он расправлялся с теми и другими, выбирая для атак время, наименее подходящее с житейски-прагматической точки зрения. Конечно, споры 1970-х годов, должны были глядеться Лифшицу детским лепетом, по сравнению с теми дискуссиями, в которые он был втянут уже с середины 1920-х годов, и в которых, как он один раз заметил, аргументация напоминала звук падающий мины, привет с того света.

Уже первостепеннный программный контент Лифшица 1927 года под названием "Диалектика в истории искусства" с его предельно заостренными формулировками ("Вопреки ходячим фразам нашего века полная краса существует так же, как безусловная истина"), носит сознательно шокирующий нрав. Особенно учитывая время и тот факт, что его 22 летний автор учится в это время во ВХУТЕМАСе - ВХУТЕИНе, куда он поступил в 1923 году, как художник, овладевший тайнами авангардистской живописи. Переживший внутренний кризис модернизма и обратившийся к традициям реалистической классики в нужное время и в нужном месте, Лифшиц обвиняется в "правом уклоне в искусстве" и грубо расходится со своими учителями. С 1929 года дальнейшая учеба становится для него невозможной. Но учебное заведение, пройденная у Павла Флоренского и Давида Штеренберга, не пропала даром. В советское время, Лифшиц оставался единственным автором, писавшим супротив современного искусства, с пониманием своего предмета.

В том же 1927 году Лифшиц, изучающий независимо германский язык, делает открытие, что у Маркса была своя организация эстетических взглядов, чего тогда не подозревал никто. Он начинает составлять материалы к антологии "Маркс и Энгельс об искусстве", выходящей в 1933, 1938, 1957, 1967, 1976, 1983 годах. В 1938 году он издает антологию "Ленин о культуре и искусстве". По сути, он в одиночку создает марксистско-ленинскую эстетику, хотя вообще-то, отличающуюся от того, что преподавалось под этим именем в СССР как почва от неба.

С 1929 года Лифшиц работает в Институте Маркса и Энгельса, с 1930 года в созданном там кабинете философии истории. Для того чтобы раскумекать, как точка зрения Лифшица выглядела уже не со стороны новаторов, но со стороны ортодоксальной, приведем единственный отличный протокол, опубликованный в последнее время. Это послание будущего академика П. Юдина новому директору института В. Адоратскому о кабинете философии истории и о работающих там Лукаче и Лифшице. (См. А. С. Стыкалин. "Дьердь Лукач - мыслитель и политик". М., 2001, с. 79.) "В задачу этого кабинета входила служба над историческим материализмом. Но об истмате они и не думали. Там всего есть немного случайных книжек по истмату. Ни одна из проблем марксизма не разрабатывалась, не говоря уже об изучении ленинизма. Ни в одном из перечисленных кабинетов нет ни единой книжки Ленина или о Ленине. В философском кабинете есть отдел по современной философии. Собраны все идеалисты-мракобесы (Шпенглер, Гуссерль, Шпет т т.д.), но к числу современных философов руководителями кабинета Ленин не причислялся".

Так начинались 1930-е годы. Главное десятилетие в жизни Михаила Лифшица. Эпоха, когда были сформулированы его основные идеи, к больше детальной разработке которых, он обратился только уже в конце жизни. В 1935 году он публикует книгу "Вопросы искусства и философии", сборник его важнейших текстов по истории общественной мысли и, как он сам выражался, "вопросов искусства в широком смысле слова". В эти годы приходилось держаться "на почтительной дистанции от вопросов до того серьезных, как первичность материи и вторичность духа". "Более свободным казалось минное поле искусства и литературы, чем мы и занимались с дерзостью, по тем временам неслыханной, вызывая изумление обычных литературных дельцов и других прохиндеев", как написал Лифшиц в одном из своих последних текстов. ("Диалог с Эвальдом Ильенковым". М., 2003, с. 20.) Закачивались 1930-е не менее драматично, чем начинались. К 1937 году литературная активность Лифшица без малого останавливается. В 1941 году он уходит на фронт.

Эпоха борьбы с космополитизмом, не миновавшей и Лифшица, в некоторых его текстах (а он не любил чиркать мемуары) находит глухой отзвук. "После войны многое изменилось, и время было нелегкое. По возвращении с военной службы я чувствовал себя полностью забытым, где-то на дне, а необходимо мной была океанская толща достаточно мутной воды. Это, разумеется, совсем не телега - никто не знает заблаговременно, что человеку что надо или нехорошо. При всех своих понятных читателю жизненных неудобствах настолько незавидное положение было для меня отчасти благоприятно, если не заявить большего". ("Диалог с Эвальдом Ильенковым". М., 2003, с. 14.)

Начало того, что принято величать оттепелью, было отмечено публикацией в "Новом мире" статьи Лифшица "Дневник Мариэтты Шагинян" (1954. 2), памфлета, в котором он дал портрет сталинской интеллигенции с ее пустозвонством, с поразительным сочетанием эпического восторга с безразличием и равнодушием к делу. Портрет был сияющий, хотя сам предмет и не был чрезмерно красив. Лифшиц один раз привел слова Гёте о Лессинге, сказавшего, что писатели эпохи Лессинга живут как насекомые в янтаре.

Лессинг молчал о философии, как пишет Лифшиц: "не принимался за такие темы и был прав, хотя отседова совсем не следует, что он был счастлив. Напротив, как сказал тот же Гете, Лессинг был весьма несчастлив, вследствие ничтожности предметов, которыми ему пришлось заниматься, и потому как что эти занятия были связаны с постоянной полемикой". ("Искусство и нынешний мир", М., 1978, с. 8.) Резонанс от публикации в "Новом мире" был не меньший, чем через 14 лет от "Кризиса безобразия". В официальных отзывах Лифшица обвиняли в "нездоровом, мещанском нигилизме", в том, что "на тридцать седьмом году нашего пути" он ставит под колебание социалистические идеалы, в снобизме и проповеди антипатриотических концепций. Лифшица исключают из партии. После всех этих приключений, хоровой коллектив невылупившихся птенцов, уже не мог сверх меры испугать.

При жизни Михаила Александровича его книг было опубликовано крайне мало. Трехтомник вышел уже потом смерти в 1984-1987 годах. Книга "В мире эстетики" в 1985 году. И если что-то происходило в жизни автора невпопад, то эти посмертные публикации стали апогеем несвоевременности. На дворе уже шумели другие времена. Публику темы русской революционной демократии, марксизма, наследия Ленина и наследия 1930-х годов, коли и волновали, то только в самом негативном смысле. Выдумать больше непопулярные темы, чем оглавление этих книг, было нереально. Говоря о своих идеях, Лифшиц спрашивал "Имело ли это какое-нибудь практическое важность? Если гутарить о реальном ходе жизни - без малого никакого". ("В мире эстетики". М., 1985, с. 310.) Если так было в 1930-е, чего уж вещать о конце 1980-х.

Но уже 1990-е приносят некоторые изменения. Бескомпромиссность и радикализм позиции Лифшица в неприятии общества классовой эксплуатации и тотального отчуждения, вкупе с искусством, являющемся его производной, начинают оживлять все более значительный заинтересованность. Приход капитализма (известного прежде только из литературных источников) в его наиболее оголтелых формах заставляет перечитать тексты Лифшица новыми глазами. В 1991 году появляется публикация его текста в журнале о современном искусстве - "Конец ХХ века". (Исооружение началось и закончилось, как и многие инициативы тех лет, единственным номером). В 1993 году, основополагающий номер ультраавангардного тогда "Художественного Журнала" (здравствующего и поныне) публикует контент Лифшица "Улыбка Джоконды". В газете Коммерсантъ - daily от 29 сентября 1993 года появляется заметка "Михаил Лифшиц дождался своего читателя" (Памяти марксистской эстетики), принадлежащий автору этих строк. Ниже он приводится всецело.

"Вчера в Академии художеств состоялось совещание, посвященное десятилетию со дня смерти действительного члена Академии художеств СССР, крупнейшего теоретика и чуть-чуть ли не создателя марксистско-ленинской эстетики Михаила Лифшица. До недавнего времени это имя прочно ассоциировалось с гонениями на малейшие отступления от реализма и было синонимом консерватизма и мракобесия. Заседание, посвященное памяти последнего марксиста России, осталось незамеченным более того в стенах самой Академии. Присутствующих позволительно было пересчитать по пальцам. Как ни необычно, посреди них оказались и представители наиболее радикальных течений в современном искусстве, для которых Лифшиц вдруг стал актуален. Своим опытом прочтения Лифшица по просьбе "Ъ" делится столичный художник Дмитрий Гутов.

"Нужно непоколебимо доверять в себя, чтобы отважиться на пренебрежение к тому, чем ты кажешься", - написал Лифшиц о Вольтере, но это в полной мере относится и к нему самому. Для всех он был символом конформизма. Сегодня же поражает своим предельным нонконформизмом. Само созданье его идей со всей откровенностью вызывающе для ХХ века. Лифшиц, вопреки общепризнанным фактам утверждал, что в истории есть толк, что социальный идеал - не утопия, что объективная правда существует, а краса имеет объективные критерии. Релятивизм он ещё в юности объявил диалектикой дураков. Авангардизм он отвергает в 20-е годы, обучаясь в рассаднике авангардизма - ВХУТЕМАСЕ, в 30-е поддерживает Андрея Платонова, читает лекции по древнерусскому искусству и спасает от уничтожения иконы. В начале 60-х советует Твардовскому издать повесть "Один день Ивана Денисовича", ещё никому не известного учителя математики из Рязани. Против модернизма он начинает выступать только тогда, когда каждая статья на эту тему была уже совершенно неприличной.

Ни единственный любознательный юный дядя не прошел в ту эпоху мимо его книг, служивших редким и ценным источником информации о современном искусстве, но факты извлекались из его сочинений при полном игнорировании авторского комментария. Впрочем, Лифшиц славно знал, что не будет услышан. В советской реальности, где не существовало критериев для интеллектуальных позиций, где левые постоянно назывались правыми и напротив, Лифшица вечно понимали неправильно. Независимость мыслителя воспринималась зависимостью от верх имущих, безупречность нравственной позиции - цинизмом, интеллектуальная яркость - глупостью. Даже стилистическое совершенство и демократическая ясность его текстов оборачивались аристократической недоступностью.

В 60-е годы он называет свой эстетический трактат в защиту марксизма (изданный недавно тиражом 300 экз.) "На деревню дедушке". Он бросает вызов времени и тогда, когда дает своему самому знаменитому антимодернистскому сборнику демонстративное наименование "Кризис безобразия". И оно, при всей его эмоциональности, есть академически требовательный академический термин, обозначающий явление, противоположное "расцвету прекрасного", то есть классике. С подобным определением современного искусства разрешается только сладиться.

Название другого знаменитого текста - "Почему я не модернист?" - отсылает к памфлетам Бертрана Рассела "Почему я не христианин" и "Почему я не коммунист". "Феноменология консервной банки" в то же время напоминает о влиятельном философском течении и о "Феноменологии духа" Гегеля, где на месте духа оказывается банка супа Campbell с ее густым американизмом - прославленный шедевр Энди Уорхола. Надо славно представлять себе механизмы современной культуры, чтобы дать оценку, сколь прав Лифшиц, описывая их как род биржевой игры, как особую отрасль промышленности, необходимую в сложном укладе современной жизни. Он справедливо обвиняет модернизм в недостаточности и мнимости его нонконформизма. В том, что, становясь в агрессивную позу супротив тотальной лжи реальности, он сам становится частью этой лжи, а его поза - что надо оплачиваемым товаром.

Лифшиц, окруженный новейшими произведениями европейской философской мысли, получавший (надо думать, один в стране) свежую периодику по авангардному искусству, всю дорогу жил в кругу проблем, только ныне становящихся нашим достоянием. Прекратив родное коматозное состояние, марксизм получает шанс отделиться от доставшей всех грубой пародии на самое себя. Настает время серьезно приняться за исследование эстетики по Лифшицу. Интерес к его трудам свидетельствует о том, что мы приближаемся к обществу процветания, в котором (как это происходит на Западе) марксизм остается популярным. Отныне мы имеем шанс реально познакомиться с предметом марксистской критики".

Сегодня обстановка уже качественно иная. "Шанс реально познакомиться с предметом марксистской критики" превратился за 10 лет в неизбежность, не миновавшую никого. К тому же за эти годы выросло новое поколение, не имеющее никакого физического представления о советском прошлом, не пережившее идеологического насилия, поколение без предубеждений и без иллюзий. Оно имеет свой шанс, прочесть тексты Лифшица без отягчающих обстоятельств (может быть, в первый раз с момента их написания), чтобы усвоить одну из его идей: бывают обстоятельства, когда выхода нет. Он должен быть создан.

Так же читайте биографии известных людей:

Михаил Гусев Mihail Gusev

С 1973 по 2005 декан биологического факультета МГУ. Родился в г. Москве 29 мая 1934 г. в семье известного советского поэта и драматурга Виктора..
читать далее →

Михаил Кирпичников Mihail Kirpichnikov

Академик М.Кирпичников, ученик и сподвижник академика А.А.Баева, одного из основоположников молекулярной биологии и генетической инженерии в России...
читать далее →

Михаил Авенариус Mihail Avenarius

Российский физик, член-корреспондент Петербургской АН (1876).
читать далее →

Михаил Леонтович Mihail Loentovich

Михаил Леонтович - советский физик-теоретик, академик АН СССР. Родился 7 марта 1903 года.Михаил Леонтович является автором работ по радиофизике и..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий