Известные люди

»

Павел Головин

Родился в Московской области, в семье служащего. Русский. В 1930 г. окончил Московский физкультурный техникум, а в 1933 г. Тушинский аэроклуб. Работал инструктором в Тушинской летной школе Осоавиахима. С 1934 г. работал пилотом Управления полярной авиации Главсевморпути.

В марте-июне 1937 г. на двухмоторном разведывательном самолёте Р-6 (АНТ-7) СССР Н-166 участвовал в высадке экспедиции на Северном полюсе. На всем пути к полюсу выполнял функции разведчика.

5.05.37 г. первым из советских летчиков добился Северного Полюса.

Вспоминает газетчик Бронтман: 16 апреля Разбудил Водопьянова. Ага! - поднялся. Вышли на ветер. Посмотрел: Можно лететь. Пошли приподнимать механиков. Вставали, одевались.

- Жалко будить - ишь как сладко спит, - говорил Михаил, а следом пихал ногой в бок и толкал свирепо.

Зашли в комнату Головинского экипажа. Разбудили.

- Паша! Лететь!

Головин приподнялся:

- Эй, шайка, вставай, - заорал он неистово и начал кидать в людей одеждой, сапогами, книгами.

Через 15 минут все были у самолетов Пурга накидала в моторы уйму снега. Он застыл, смерзся. Нужно было столь тепла, чтобы в первую голову растопить тот самый снег, далее нагреть моторы.

Мы первоначально почистили сколь разрешается моторы от снега, следом подвесили люльки, в конце концов, поставили лампы

Одновременно, чтобы ускорить подготовку, Орлов слил из двух крайних моторов антифриз в задний бак и начал его подогревать спец. лампой. Лыжи самолетов были занесены глубокими сугробами снега. У Водопьяновской машины намело сугробы в увеличение человека. Ненцы и зимовщики лопатами прорыли перед лыжами траншеи

На поле у Шмидта собрались командиры, подошел и Головин.

- По трассе - облачность, - докладывал синоптик, - Рудольф закрыт туманом, в Тихой - низкие облака. Я думаю при подходе циклона туман на Рудольфе поднимется. Это будет в 3-4 ч. дня. В крайнем случае, придется нам повертеться над островом с час, ожидая.

- Что ж, лети, Павел Георгиевич! - сказал Шевелев.

-Хорошо. Я только хочу отрапортовать, Марк Иванович, что у меня бензина на 7 часов. До Рудольфа я долечу, но если там усесться запрещено - назад не дойду.

В 10:45 улетел. Без круга лег на вектор движения. Рация Мат. Шара немедля с ним связалась и так и держала до самой посадки

А у Головина разыгралась история. Вначале он набрал 1500 метров и шел над сплошными облаками посредством Новую Землю. Достигнув Баренцева моря, решил пробиться, сунулся в облака и обледенел. Тогда одним духом выбрал высоту, пересек снова Новую Землю и по ее восточному берегу потопал на мыс Желания. Сел в 17.08

26 апреля

Сегодня Головину - 28 лет. Когда он днем зашел в столовую - встретили аплодисментами. Зимовщики готовят ему торт, меня засадили сочинять спич...

Вот судьбина у Павла. В 1935 году он свои именины встретил в каком-то овраге, в прошлом году - в Гольчихе, в текущее время - на Рудольфе. Женился, пожил с женой 12 дней и улетел сюда.

Рассказывает беллетрист Артамонов:

Остров Рудольфа, куда прилетела экспедиция, был окутан серой мглой. Изредка показывались светлые окна в небе, но надежда на взлет иссякла, когда синоптик предупредил: резво должен миновать сильный циклон. Поэтому немало раз приходилось откладывать старт в конечную точку следования. То и занятие не давал покоя вопрос: полетит ли в разведку Головин, чтобы позже раскрыть стезя на полюс другим? Но погода не шла на уступки безупречно. Но вот синоптик предсказывает хорошую погоду на ближайшие дни. Значит, позволительно Головину лететь. У всех броско поднимается расположение. Вполне вероятно, что вскоре полетят и все остальные. Ночь проходит в работе: осмотр моторов, очистка крыльев и фюзеляжа от снега, выравнивание взлетной полосы...

У Головина также оставались сомнения... Перед самым отлетом он спросил Водопьянова:

Можно ли усесться на Северном полюсе?

Посадка разведсамолета не входила в поручение. Нужно было только познать, какова ледовая ситуация в том районе, возможна ли посадка тяжелых четырехмоторных самолетов. Проверить выдержит ли лед. С самолета следовало свалить небольшие бомбы для пробы льда. Не менее важным вопросом было состояние облачности. Если все затянуто мглой, то и гутарить нечего о полете на Северный полюс и высадке там людей.

Решай сам, усадить или нет, лаконично сказал Водопьянов. Но в ответе этом, а ещё в выражении его лица разрешено было ухватить колебание.

А как бы ты поступил, начальник? вроде почувствовав это, спросил Головин.

Я бы? ухмыльнулся задорно Водопьянов. Если бы на полюсе отыскалась ровная льдина, я бы, не задумываясь, сел.

Головину это и нужно было услыхать. Конечно же, он посадит там авиалайнер, постарается. И тогда начнет отдавать на остров Рудольфа сводку погоды, чтобы при первой выгодной возможности экспедиция могла произвести решающий шаг к цели. Но Водопьянов задержал его на миг, дал осмыслить - это всего-навсего товарищеская рекомендация. Кто может вручить гарантию успеха?!

Непременно Головин посадил бы свой авиалайнер на Северном полюсе, не опустись так невысоко туман. Запаса продовольствия у него хватало на два месяца, бензина - на тринадцать часов полета, имелись палатки, более того нарты и аварийная радиостанция... Успешно он пролетел пространство вплоть до 88-го градуса северной широты. Погода ясная. О 83-м градусе радировал: Лед торосистый, но для посадки есть хорошие, ровные поля.

На базе все обрадовались. Но тут же получили радиограмму о 86-м градусе, которая нисколько не ободряла: Слева показалась перистая, высокая облачность. О 88-м градусе Головин уже сообщал: Перед нами - стена облаков. А сквозь двадцать минут: Идем над поголовный облачностью высотой в две тысячи метров. Ни о какой посадке речи в настоящее время быть не могло. Переданные с борта его самолета слова Пробиться вниз не удастся. Возвращаюсь обратно подводили результат всему разведывательному полету. Зато Головин все же пролетел над самым Северным полюсом.

В довершение всего туман приближался к острову Рудольфа, что в скором времени могло основательно осложнить возвращение Головина на базу.

Водопьянов сел в авиалайнер У-2 и отправился в разведку - в отдалении ли ещё облака? Оказалось, что они километрах в десяти. На каждый эпизод покружил, всмотрелся: может, покажется авиалайнер Головина? На смену Водопьянову с той же целью летал Мазурук. По времени Головину пора уже ретироваться - бензин на исходе Как только вышло расчетное время, с абсолютно неожиданной стороны, с юго-западной, в небе показалась прямо различимая точка. Отклонившись в сторону, истратив весь бензин, Головин чуть прилетел обратно.

Вспоминает генерал-майор авиации Молоков: Головин был нашим главным разведчиком с первого до последнего дня полета Прекрасный неутомимый разведчик пути П.Г. Головин, которого я знал ещё юношей, когда мы оба работали на Енисейской линии, на своем легоньком самолете Р-6 вылетал в любую погоду. Он кратко сообщал нам по радио, а позже больше детально уже на аэродроме об условиях дальнейшего полета размерах облачности, направлении ветра, состоянии льдов. Этот только дерзкий, замечательно обладающий техникой пилотирования пилот мог все скоро установить в трудных метеорологических условиях полета.

С острова Рудольфа Головин первым начал полеты к полюсу. Однажды, возвращаясь с разведки, он не смог углядеть остров, затворенный туманом и полетел дальше. В тумане ему все же удалось разыскать подходящее ледяное поле и присесть. Это была шибко рискованная посадка в море. Только посредством двое суток, когда туман рассеялся, Головин вернулся на базу. А 5 мая он первым добился полюса и, не делая посадки, полетел вспять. Самолет с заглохшими моторами в бензобаках было пусто чуть дотянул до берега острова Рудольфа. К сожалению, район полюса в тот день был закрыт сплошными облаками, и разведать вероятность посадки Головину не удалось.

Вспоминает газетчик Бронтман:

6 мая. Интервью Головина про первостепеннный полет над полюсом:

- От Москвы шел первостепеннный, разведкой... За все это время агрегатина показала себя надежной. Моторы также. Экипаж - важный.

Полет был плановым. Генеральный предполагал разведку до 87. На совещании у Шмидта я гарантировал тот самый градус. Проверили моторы. Залили до отказа все баки. Взяли ещё 200 литров, харч - 6 банок (на полтора месяца голодного пайка)... Я одел шубу, летный меховой шлем, очки, меховую рубашку, вязаное бумажное белье, кожаные штаны, овчинные чулки. В шубах были - Волков, Кекушев, в малице Валентинов, в меховом пиджаке - Стромилов. В полете - бумажки рвет из рук. Но не мерз - самое низкое -15, на Полюсе -12, крымская температура!..

Задание: разведка погоды и состояния льдов до широты 86... Облачность была разная - то низкая, то средняя и высокая (дымкой), рваная, клочьями. Сразу же за Рудольфом начал набирать высоту. Лез неторопливо - агрегатина нелегко нагружена.

Выровнялся на высоте полторы тысячи метров, это было на 83,5. Сразу после этого старта обнаружил возле 10 разницы между показаниями СУКа (ясный указатель курса) и магнитным компасом. И тут же на глазах компас начал отправляться налево. На 83 показывал отклонение уже на 40. ГМК также показывал все, что ему хочется...

Волков все время подавал записки находимся в зоне. Вел шибко точь-в-точь, по СУКу - зайчик величиной с булавочную головку, и я его все время держал в кресте. Глаза шибко устали. Волков делал промеры сноса, путевой скорости, вводил небольшие коррективы в СУК. Курс он не менял, в одно прекрасное время только исправил на 1.

За Рудольфом - миль 20 влага, а дальше пошел сначала битый лед, опосля поля торосистые с разводьями. Глядел по сторонам немного. Я и рулевой, я и капитан, я и передатчик записок, я и контролер их...

Паковый лед начался с 83,5. Настоящий нелегкий лед. Поля стали немаловажно больше, он стал одноцветный с хорошим слоем снега. Даже с высоты 1500 м были видны в трещины торцы. Это значит, что он достигал солидной толщины. Айсбергов не встречалось... Изредка спрашивал запиской у Львовича - сколь бензина, у Стромилова - слышно ли зону, у Волкова - как расчеты. Волков систематически давал за моей подписью сообщения, я их просматривал, корректировал и совал дальше. Исправлять их избегал - задувает крайне очень, рвет из рук. Много их рассеяно в Ледовитом океане.

Глядел в оба, но никаких признаков земли не видел. Скоростями варьировали, чтобы экономить бензин. Воздушная прыть колебалась от 160 до 180 км/ч, вспять от 170 до 200 км/ч - нагрузка стала меньше Иногда встречались гладкие поля длиной в немного миль. Здесь разрешается было усадить целую эскадру.

Облака кончились посредством немного минут потом старта. Только вверху была дымка. Правда солнышко просвечивало и только весьма нечасто не было видно его зайчика на СУКе. Отличный агрегат нашенский - лучше американского. На 85 начала надвигаться перистая облачность. Она так и оставалась слева на 4000 метров. Дымка нужно мной была до самого полюса. Меня никто не остановил - я и летел. На 89 получил радиограмму: Наберите максимальную высоту посмотрите что спереди и возвращайтесь Рудольф Шевелев. Волков сказал, что остается 90 км.

Высота у нас была немного больше 2 тыс. метров. С 88 пошли облака. Низкие, сплошные, в самом начале окна, дальше сплошные. Лед - также паковый, торосистый, с трещинами... Во время полета потихоньку набирал высоту

Где-то рядом полюс. Начал опускаться, пошел на 1800. Волков говорит:

- Полюс!

Для верности прошел ещё минут пять, развернулся налево, позже направо, разворот и домой. С полюса дали радиограмму Шевелеву Широта 90 Делаю разворот Головин. На полюсе - светило. Облака с барашками, белые, температура -13. Львович сбросил масленку, на ней написали Н-166, смазать шпиль мира

Левый двигатель начал сдавать на 88, оборотов 700 как рукой сняло. Я уже приготовился скинуть газ и выискивал площадку, наметил подходящую. Оказалось - перекрылся краник у одного бака. Я более того напугаться не успел, вслед за тем удивлялся. Запросил у ребят - сколь осталось бензина. Хватало! Подумал, осталось негусто больше половины, да и прыть, я знал, будет выше. Летели вспять в тех же самых условиях, облачность тянулась до 88, внизу - непрерывно льды.

Маяк слышали до самого полюса, рация работала великолепно. Но когда мало уклонился от маяка направо - потерял зону, услышали маяк только за 15 минут до посадки, архипелаг был весь закрыт. Шел на 1500 м в среднем. Увидел облака, нырнул вниз на 100-150 метров над морем. Получил радиограмму - купол закрыт. Чувствовал, что бензин уже крайний. Кекушев высунулся ко мне в кабину (за 5-10 минут) и качал вручную бензин. Вышел к острову Карла, увидел слева ещё остров - следующий или Рудольф, или какой-то ближе к нему, повернул туда, увидели - станция!

Дотянули.

6 мая, полночь. Интервью штурмана Волкова (Небритый, утомленный, в меховых унтах, курит. Его карта испещрена уверенными пометками и линиями. Одет: собачьи чулки, оленьи унты, теплое белье, меховая сорочка, меховые брюки, шубенка, шлем, шерстяные перчатки):

- Облака на полюсе - на первых порах ровные белые, а над самым полюсом - кучевые волнистые белые. Когда к ним подлетали - здоровые черные горы. Высота 600-800 метров. Солнце было все время слева спереди. Высота облаков на полюсе на глаз 1500 м Мы снизились чуть-чуть, температура повысилась, на СУКе дымка, значит - попали бы в верное обледенение. Отказались от этой мысли. По возвращению - доложил Спирину и передал ему все материалы.

27.06.37 г. за образцовое выполнение задания правительства и героизм, проявленные в отрезок времени высадки и работы северной экспедиции Головин Павел Георгиевич был удостоен звания Герой Советского Союза. После учреждения медали Золотая Звезда, как знака особого отличия для Героев Советского Союза, ему была вручена медаль 40.

В 1937-38 гг. он участвовал в поисках самолёта Леваневского.

Автор книги Как я стал лётчиком (1938).

С октября 1938 г. - на испытательной работе на авиазаводе 22 (Фили). Испытывал серийные бомбардировщики СБ. Член ВКП(б) с 1939 г.

Участвовал в советско-финской войне. Награжден орденом Красного Знамени.

Вспоминает генерал-майор авиации Раков: В авиационные части и подразделения пришли летчики из Полярной авиации и Гражданского воздушного флота. К нашей эскадрилье был прикомандирован Герой Советского Союза П.Г. Головин. Я был с ним уже знаком. В 1935 году он принимал в отряде, которым я тогда командовал, авиалайнер Р-6. На этом самолете он потом летал над Северным полюсом, разведывал ледовую обстановку перед высадкой группы Папанина.

Павел Николаевич был человеком весьма известным, и не только в авиационных кругах, а во всей стране, но это не породило в нем ни малейшего зазнайства. Он оставался простым и скромным.

О своей известности Головин рассказывал не без юмора. Однажды, летая за Полярным куда ни кинь, он совершил посадку на своем гидросамолете в устье могучей сибирской реки Лены. Там она разливается так просторно, что с одного берега чуть-чуть виден прочий. Головин поставил авиалайнер на якорь. Надо было переправиться посредством реку. Катера не оказалось, и летчики сели в тяжелую рыбачью лодку, которая была к тому же шибко перегружена и с трудом преодолевала достаточно крутую волну.

Лодка двигалась неторопливо, а из-за изгиба показался здоровый корабль, резво спускавшийся сверху. Он давал тревожные гудки, но, как ни старался перевозчик, лодочка быстрее не шла. Пароход все приближался к ней, и казалось, вот-вот наскочит. Летчики видели рослый острый нос судна, неумолимо надвигавшийся на них. Они ничего не могли изготовить. Все зависело от команды парохода успеет она отвернуть в сторону или лодочка будет подмята и раздавлена.

В финальный миг команда все же успела. Нос стал сдвигаться в сторону. Пароход прошел совершенно рядом с лодкой, но не задел ее, только отбросил волной. С борта раздался зычный голос:

Раззява! Ты что хлебало разинул... Дальше следовали отборные эпитеты, относившиеся к сидевшим в лодке и ближним их родственникам, в особенности по материнской линии.

Теперь корабль был повернут к лодке уже не носом, а бортом. Летчики прочли его наименование, написанное огромными буквами: Павел Головин.

Что по Лене плавает корабль, носящий его имя, Головин знал, но вот увидел его воочию при обстоятельствах немного неожиданных.

К нам в эскадрилью Головин приехал в звании полковника, но летал вкупе со всеми как рядовой пилот. Правда, учитывая его немалый навык в сложных полярных условиях, мы старались не становить его в групповой строй. Большей частью он летал единственный, в особенности в туман и снегопад, охотился на морских путях за военными транспортами.

Его мастер Чечель был образцом трудолюбия и преданности. Головина не ограничивали временем полета. Он мог возвратиться и посредством час, если разом перед Аландами или Ханко повстречает боевой транспорт. Мог пролетать и все пять часов. Чечель простаивал на аэродроме, как журавль в поле, устремив взгляд в сторону, откель должен нарисоваться авиалайнер. Он был высокого роста, суховат и на самом деле чем-то напоминал журавля. Возвращаясь из успешного полета, Головин подходил к аэродрому, покачивая крыльями, и это вызывало в Чечеле несказанную веселье. Если же полет особой удачи не приносил, Чечель переживал это, очевидно, больше самого Головина.

В единственный из облачных дней мы вылетели втроем: Головин, Карелов и я, шли строем звена... Погода в тот день была немного необычная. Над аэродромом стоял тоненький слой облаков, нам не потребовалось большого труда, чтобы его прошибить. Но к северу облачность становилась все больше мощной, росла перед нами, как огромная гора. Пришлось залезать на нее. Идем над самыми клубящимися облаками, а высоту нужно все набирать и набирать. Сперва три тысячи метров, затем пять, в конце концов восемь тысяч, а мы идем над облаками как будто бы бреющим полетом. На высоте восемь тысяч метров за самолетами потянулся долгий белый след инверсии.

Прошли уже Раумо и Пори, спереди по-прежнему лежало необозримое белоснежное поле, но перед самым Кристинстадтом облака как будто обрезало. Так как мы шли невысоко над ними, то не могли заметить землю издалече, она возникла безотложно, как открывается следом перевала сквозь громадный горный хребет обличье на расстилающиеся внизу долины и ущелья. Стали видны береговая черта, гладкая заснеженная поверхность замерзших озер и деревья, темнеющий более того под снежной опушкой. К порту из глубины Ботнического залива вел фарватер. У причалов стояло немного пароходов.

Покачав авиалайнер с крыла на крыло, я предложил сомкнуть строй. Боцану не потребовалось ни большого труда, ни времени, чтобы схватить корабли на прицел. Открыли бомбовые люки, и это послужило для остальных сигналом подготовиться к бомбометанию. Доворот на боевой вектор движения был незначительным.

Большая высота нашего полета ограничивала возможности зенитчиков. Нас могли достать только снаряды крупнокалиберных орудий, но они в то время как молчали. Истребители, дежурившие на земле, перехватить нас не успевали.

Несколько секунд устойчивого курса с точным выдерживанием скорости, и серия бомб с трех самолетов посыпалась на корабли. Стрельбы все ещё не было, и мы прошли вперед, чтобы, дождавшись взрывов, сфотографировать результаты бомбометания. Только когда мы начали разворачиваться, последовали запоздалые одиночные выстрелы зенитчиков.

Обратный свой полет был как бы спуском с той горы, на которую мы так длительно забирались. Восемь тысяч метров, пять, три тысячи... По расчету штурмана, под нами был аэропорт.

Какую дают оттуда погоду? спросил я Боцана.

Полчаса вспять передавали сплошная облачность высотой сто метров.

А если в текущее время пятьдесят метров или туман, что тогда? подумал я. Пробить трехкилометровый слой и, не найдя земли, карабкаться сызнова вверх?

Как ни натренированы участники полета, будущность малоприятная. Примерно в этакий ситуации погиб во время боевого полета мой товарищ Бельский.

Пойдем дальше, наши аэродромы до Литвы, решил я.

Продолжая спуск с облачной горы, пролетели ещё без малого час, в конце концов снизились до тысячи метров и нашли просветы, чтобы нырнуть в них под облака. Я считал, что мы находимся приблизительно в северной части Латвии. На западе где-то поблизости должен быть Рижский залив...

Однообразный ландшафт не имел характерных деталей. Среди полей отдельные группки построек, скорее хутора, чем деревни.

Прошло двадцать минут, а картина не изменилась Летим ещё пятнадцать минут. Здорово же нас снесло!.. Мы летели ещё достаточно долговременно, некогда чем нашим глазам, уже утомленным однообразием лежавшего внизу ландшафта, открылась морская даль.

Наконец-то! облегченно вздохнули мы. Карелов и Головин следовали позади. Повернули на север и пошли вдоль берега. Заметных ориентиров на земле по-прежнему не было Пролетели ещё пятнадцать минут. Наконец спереди обозначился изрядный городок.

Рига! узнали мы немедленно, хотя были чертовски поражены

Восстановив ориентировку, повернули вдоль берега на север. Теперь все было в порядке, только до аэродрома оставался ещё час полета, а мы пробыли в воздухе уже больше четырех.

Может быть, усесться в Риге? подумал я.

Проверил горючее на час хватит наверное. А у Карелова? У Головина? У Карелова, я знал, должно быть столь же. При совместных полетах у нас в бензобаках постоянно оставалось без малого одинаковое число бензина. Но Головин гулять в строю не привык, больше летал единственный. В этом же полете он должен был держаться строя, а это без малого постоянно приводит к перерасходу горючего. Немного отстал, чуть-чуть наскочил порядок неровный. Чтобы нагнать, приходится форсировать двигатель, а он при этом ест больше бензина.

Спросите, сколь горючего у Головина. Если самое малое, нехай возвращается в Ригу, передал я стрелку-радисту Сергееву.

Ответа от Головина не было, но авиалайнер его повернул вспять.

Значит, садится в Риге, подумал я. Но отчего он ничего не передал по радио?

Есть что от Головина? переспросил я Сергеева.

Нет, последовал реакция.

Следите!

Есть наблюдать!

Уже когда авиалайнер скрылся на горизонте, от него пришло сообщение: Сажусь в Риге.

Но это передано не почерком Кротенко! озабоченно заметил Сергеев

Уже когда Головин вернулся на аэропорт, мы узнали, что произошло с Кротенко. Озабоченный тем, чтобы не пропустить неожиданного нападения истребителей, он не уберегся от жестокого мороза, тот, что на здоровенный высоте доходил до 60 градусов, и обморозил все лик человеческий. Но скорбь не приходит одна. Обмороженный стрелок-радист не заметил, как прекратилось поступление кислорода, и своевременно не подключился к другому баллону. Потеряв рассудок, он свалился на дно кабины и пролежал там до тех пор, в то время как авиалайнер не снизился. Тогда разум вернулось к Кротенко, при всем при том он успел обморозить и руки. Слушая наши запросы, он безотлагательно передавал их по ларингофону Головину, но не мог совладать с ключом. Только перед самой посадкой выстукал извещение одеревенелыми руками кое-как, с большими перерывами и, конечно, вовсе не своим обычным почерком.

Мы с Кареловым пришли на свой аэропорт и сели совместно с ходу. В конце пробега у моторов остановились винты.

После окончания советско-финской войны полковник Головин вернулся на летно-испытательную работу.

1.04.40 г. он выполнил три ознакомительных полета на раньше уже облетанном бомбардировщике СПБ, новом самолете конструкции Поликарпова.

26.04.40 г. он выполнил основополагающий полет на первом серийном самолете СПБ 2/1, перегнав авиалайнер с заводского аэродрома на Центральный. На следующий день предстоял очередной полет на определение устойчивости и управляемости.

27.04.40 г. Головин поднял СПБ 2/1 с Центрального Московского аэродрома им. Фрунзе. За полетом наблюдал Поликарпов и его заместитель Жемчужин, а кроме того руководитель техбюро завода Усаченко. Через 30 мин после этого взлета авиалайнер сорвался в штопор и упал на аэропорт НИИ ГВФ, похоронив под собой экипаж.

Очевидно, Головин - деятельный и отважный пилот, но мало тертый и осмотрительный как испытатель - при вводе СПБ в вираж тотчас начал с больших углов и сорвался в штопор. Очевидцы видели, как авиалайнер Головина вывалился из облаков, вращаясь в плоском штопоре. На мелкий высоте пилот попытался оставить машину на парашюте, но высоты для спасения уже не было.

Вспоминает газетчик Бронтман: 30 апреля 1940 г. Вчера захоронили Пашку Головина... Головин летал на поликарповской машине с инженером Александровым и бортмехаником Добровым. Неожиданно свалился в штопор, а следом перешел в плоский штопор.

Когда стало ясно, что агрегатина пропала и людей спасти не разрешено, Павел попробовал выпрыгнуть (на высоте 100 м методом срыва). Его вырвало и запутало в стабилизаторе. Так там и нашли. Машина сделала 7 с половиной витков, хлопнулась и загорелась. Двое окончательно обуглились, Головин - чуть-чуть. Но, в общем, всех сразу ночью кремировали.

Вчера урны были выставлены в клубе завода 22... Замуровали в стене авиаторов на Девичке.

Осмотрев останки самолета и экипажа, комиссия под председательством начальника 8-го отдела ЦАГИ Ляпидевского пришла к выводу, что элероны и хвостовое оперение были в исправности, шасси находилось в убранном положении. Отсутствие в масляных фильтрах стружки как словно свидетельствовало о нормальной работе моторов.

Комиссия отмечала, что причиной катастрофы является переход самолета в плоский штопор. Причиной срыва могло быть попадание самолета, обладавшего недостаточной продольной устойчивостью, в облачность. Срыв мог проистечь кроме того с виража из-за грубого пилотирования.

Все эти версии не были доказаны объективными фактами и носят в значительной мере субъективный нрав.

Некоторые обстоятельства, и все-таки, были пропущены комиссией. После того как Головин перегнал авиалайнер СПБ 2/1 на Центральный аэропорт, на вопросительный мотив, как ведет себя агрегатина и каковы его впечатления, он ответил, что агрегатина в порядке, только правый двигатель имеет температуру воды и масла на 150 больше левого.

Вывод комиссии о нормальной работе моторов был сделан на основании отсутствия в масляных фильтрах металлической стружки. Но из текста акта следует, что исследовался маслофильтр только левого мотора, так как правый обгорел. Значит, вывод об исправной работе обоих моторов не имел подтверждения.

В аварийном акте помещена фотография остатков разрушенного правого мотора, на которой весьма вразумительно видна целая лопасть винта. Такое могло проистечь, если ещё до падения самолета правый двигатель заклинило. Почему комиссия не обратила внимательность на это положение, малопонятно.

Скорее всего, трагедия произошла из-за отказа мотора с последующей потерей пространственной ориентировки летчиком. Безусловно, определенную образ сыграли недостаточный навык Головина в полетах на СПБ и малый припас продольной устойчивости самолета на критических режимах...

Именем Героя названа улочка в Наро-Фоминске.

Так же читайте биографии известных людей:

Павел Гражданинов Pavel Grazhdaninov

Звание Героя Советского Союза Павлу Андреевичу Гражданинову присвоено посмертно 1 мая 1943 года.
читать далее →

Павел Дубинда Pavel Dubinda

22 25 октября 1944 года в боях за село Пешикен (Восточная Пруссия) у города Шталлупёнен (ныне город Нестеров Калиниградской области) старшина роты..
читать далее →

Павел Егоров Pavel Egorov

Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" Павлу Ивановичу Егорову присвоено 26 октября 1943 года за доблесть..
читать далее →

Павел Камозин Pavel Kamozin

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1943 года Павлу Михайловичу Камозину присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года за..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий