Известные люди

»

Петр Поливанов

Петр Поливанов Petr Polivanov Карьера: Деятель
Рождение: Россия
В 187477 гг, участвовал в сарат. революц. кружках. С 1878 г. студент Мед.-Хир. акад., участник студенческих волнений, в декабре т. г. выслан в Волог. губ.; 29 августа 1880 г. освобожден от надзора. 16 августа 1881 г. вместе с М. Д. Райко пытался освободить М. Э. Новицкого из Сарат. тюрьмы, арест. и Саратовск. военно-окруж. судом 21 сентября 1882 г. приговорен к бессрочной каторге. Отбывал в Алексеевском равелине и в Шлиссельбурге до 1902 г. Покончил с собой в Лозанне.

П.Е.Щеголев:

"Как и многие юноши, увлеченные идеей служения своему народу и делу его освобождения (причем совсем не из материальных побуждений, потому что Поливанов принадлежал к высшему российскому сословию), он уходит из старшего класса гимназии в 1877 г. и едет добровольцем в Сербию сражаться в рядах восставших супротив турецкого ига, а после этого спешит в середина революционной борьбы Петербург, где (с целью легализации) зачисляется студентом ветеринарного отделения Медико-хирургической академии осень 1878 г.). Вскоре следует его основополагающий арест и ссылка в Вологодскую губернию за подготовку шествия студентов с петицией о попираемых правах. Уже в Вологодской губернии два новых ареста и переводы о все больше отдаленные ее места. К концу 70-х годов ситуация в стране так очень накалилась, что руководство стало лавировать; начали пересматривать дела административно сосланных, и Поливанова отправляют в Саратов под надзор полиции."

В.И.Дмитриева:

"Петр Сергеевич Поливанов, корпоративный любимец, за свой бурно-пламенный темперамент прозванный товарищами "Петролем", да и это прозвание переделали затем в ласкательное "Петролька".

Сын состоятельных родителей (папа его, помнится, был полковник и помещик) он в то же время уже совсем оторвался от семьи, курса нигде не кончил и, увлеченный потоком революционного движения, вел существование богемы посреди саратовской молодежи... Небольшого роста, с нервным подвижным лицом, на котором ослепительно горели большие черные глаза, он производил ощущение никогода не угасавшего внутреннего горения, сжигавшего его разум и сердце. Что бы он ни делал - шел на демонстрации, спорил, напевал "Марсельезу" или декламировал стихотворения В.Гюго - во все он вкладывал всю свою душу и энтузиазмом своим заражал других. Эта пылкость характера в соединении со способностью увлекаться до самозабвения были отчасти и его недостатком; ему не хватало выдержки и хладнокровия, которыми отличались двое его товарищей И.Майнов и Ширяев, - быть может в этом и кроется причина его преждевременной гибели.

Товарищи относились к нему с любовью, с оттенком дружелюбной насмешливости...Многие кроме того подшучивали на тему об участии Петроля в московской демонстрации при проводах высылаемых на север киевских студентов, когда молодая поросль была жестоко избита охотнорядцами. Сам он не любил об этом изъясняться, но по рассказам товарищей, не только находился в первых рядах демонстрантов, но говорил речь, а после этого сорвал с себя пальтецо и разосла его под ногами осужденных, за что и был зверски избит, арестован, а вслед за тем освобождения ещё некоторое время лежал в больнице. Следы побоев оставались у него до сих пор: он чуть-чуть прихрамывал и мог вольно обладать рукой. Дикая расправа оставила в нем такое неизгладимое ощущение, что, при воспоминании о нем, он бледнел и говорил: "нехай повесят, пускай пристрелят, только бы не били".

П.Е.Щеголев:

"Как чистый народник (лавристского направления), он отвергал нечаевские методы организации, отвергал влечение совершать революцию сверху. Между тем логика борьбы конца 70-х гг. привела к созданию Народной воли, политическому направлению в народничестве. Людям поливановского склада казалось, что народовольцы позже свержения самодержавия способны привести страну к революционному террору. В спорах с оппонентами последние доказывали, что с их стороны призыв к борьбе за конституцию нисколько не равносилен отказу от стремления к социализму, что их централизованная организация не больше как боевой аппарат, надобный для свержения царизма, а совсем не Комитет общественного спасения, готовый известия население к свободе, сковав его по рукам и по ногам, чтобы тот, по темноте и упорству, не вздумал сходить к той же свободе своим путем..." Им и хотели бы доверять ввиду обаятельности их геройских поступков, и не совсем-то верили, опасаясь впасть в ересь супротив заветов Лаврова и Бакуниа. Не без колебаний и Поливанов вступает в саратовский центральный круг Народной воли, активно участвует в пропаганде посреди рабочих, хлопочет об устройстве нелегальной типографии."

В.Н.Фигнер:

"Петр Сергеевич Поливанов, отпрыск богатого помещика Саратовской губернии, был одним из самых симпатичных людей революционного лагеря. Небольшого роста, он имел красивое, смуглое лик человеческий южного типа, с правильными чертами и прелестные карие глаза газели. По натуре он был склонен к романтизму: в детстве мечтал, как, хотя вообще-то, нередко мечтают мальчики, о военных геройских поступках и славе Наполеона.

Мое знакомство с Поливановым началось в 1878 году в Саратове, куда я приехала, чтобы служить в земстве и существовать в деревне для пропаганды. Поливанов в то время был гимназистом, участвовал в кружке самообразования, имел уже определенные убеждения социалиста-народника и с революционными целями совершал экскурсии в ближний деревни. Из общественной квартиры Марии Антоновны Брещинской, служившей центром для саратовских землевольцев, по субботам мы зачастую видели маленькую фигурку с пачкой брошюр подмышкой. С таинственным видом, придерживаясь домов, фигурка пробиралась по улице, своим видом ненамеренно обращая на себя участливость. Указывая на нее, мы со смехом говорили другу другу: Смотрите, Поливанов идет в народ. Действительно, по окончании субботних уроков, приняв наружность опасного конспиратора, он отправлялся до понедельника куда-нибудь в окрестности, чтобы распространять посреди крестьян нелегальную литературу.

..В 1878 г., будучи гимназистом, отправился в качестве добровольца в Сербию завоевывать ее независимость, а в 1882 г., сделавшись народовольцем, предпринял отбояривание из Саратовской тюрьмы своего товарища по Народной Воле Новицкого, супротив которого, в сущности, никаких серьезных обвинений не было. При этой попытке, в состоянии исступления, он убил сторожа (или полицейского).

Самая попытка кончилась неудачей: приготовленный кабриолет с седоками опрокинулся: Новицкий, Поливанов и Райко, правивший лошадью, были задержаны толпой и так зверски избиты, что Райко умер, а Новицкому и Поливанову занятие стоило смертного вердикта, тот, что, потом подачи просьбы о помиловании, был заменен каторгой. Свое прошение о помиловании Поливанов объяснил желанием облегчить участь Новицкого. Я думал, что он хочет жить, говорил он нам, а без меня прошения он не подал бы. А между тем, как инициатор, Поливанов чувствовал, что а нем лежит ответственность за предпринятую попытку освобождения.

Одной из бес, характерных для Поливанова, было постоянное восхваление трех наций: турок, поляков и испанцев. Первым, не без основания, он приписывал врожденную честность, благородство и уменье с достоинством удерживать себя в повседневных -отношениях, а поляков и испанцев славословил за дух рыцарства, тот, что находил в них. Симпатия к испанцам побудила его более того к изучению испанского языка, что смешило нас, так как книг на этом языке мы в крепости не могли верить принять. За эту склонность к испанцам я в шутку звала его гидальго.

Другой особенностью Поливанова была слабость к животным, в частности к птицам, за что другим прозвищем его было Pierre l'oiseau. С голубями у него была тесная дружба; в своей камере он дал в их указание вентилятор, в котором они выводили птенцов. Чтобы кормить этих прожорливых сожителей, он отказывался от ужина, прося заместить его овсом, и находил наслаждение по целым часам калякать с ними, имитируя их воркование, и уверял, что голуби и. он понимают товарищ друга. Наши огороды привлекали синичек, и Поливанов так приручил их, что они садились ему на шапку и клевали насыпанный на нее корм.

В равелине Поливанов испытал великие страдания, толкавшие его на самоубийство. Яркое художественное очерчивание его переживаний он оставил в воспоминаниях, написанных в Шлиссельбурге и восстановленных позже выхода из крепости. Чрезвычайная нервность с припадками без малого психоза обнаруживалась в нем в течение всего пребывания посреди нас и нередко внушала нам тревогу. В эти периоды он удалялся от всех товарищей, не ходил на прогулку и, оставаясь в камере, весь день практически метался но ней взад и вперед, нервически потирая руки. Настроение его в такие моменты было весьма мрачное, недоверчивое и подозрительное, что было совершенно несвойственно его милому характеру.

Хотя Поливанов не чуждался работ в мастерских, но особого увлечения ими не выказывал: главной страстью его были книги, которые он поглощал одну за иной с неимоверной быстротой. На мое изумление по этому поводу он отвечал: Я вижу и читаю с р а з у 15 строк. В литературе я встречала распоряжение только на единственный образец эдакий способности ею обладал именитый Эмиль Золя. И такое читка не было у Поливанова поверхностнымэтому мы имели уймище доказательств. Так, он передавал все содержание большого номера еженедельника "Times" с точностью, без малого буквальной. Изумительная память позволила Поливанову накопить здоровый припас знаний за те 20 лет, которые он провел в крепости. Они относились преимущественно к политической истории и к общественным наукам, тогда как к естествознанию и математике он был безупречно равнодушен.

Обладая значительным литературным талантом, Поливанов, помимо воспоминаний об Алексеевском равелине, которые показывают замечательную психологическую память, оставил расклад из тюремной жизни: Никак кончился! А в эпоху наших стихотворных увлечений написал несть числа стихов на русском и французском языках.

При феноменальной памяти неудивительно, что Поливанов был хорошим лингвистом. Кроме французского и немецкого, которые он знал до тюрьмы и в крепости должен был в них только усовершенствоваться, он неплохо ознакомился с английским и целиком бегло читал на нем. О том, что он изучил испанский, я уже упоминала.

В группе людей, собранных в Шлиссельбурге, мужчина с таким образованием, какое имел Поливанов, не мог устремляться нам в глаза, но мне говорили, что следом выхода из крепости, когда ему случалось случаться в обществе, он, с его способностью что надо изрекать, производил ощущение блестящего человека.

Среди нас Поливанов имел много друзей. Между ними первое местоположение занимал, кажется, Морозов, посвятивший ему прочувствованное стихотворение, в котором позволительно отыскать намек на часто меланхолическое расположение его друга. Большое местоположение он занимал кроме того в душе Шебалина; но вообще не разрешено было не боготворить этого умного и незлобивого товарища, в котором вечно чувствовалось нечто рыцарское и вкупе с тем что-то детское. "

П.С.Поливанов:

"Я в первые же дни заключения в крепости решил, что в тюрьме нужно или, сохраняя полное хладнокровие, постепенно покоряться своей участи, или же, если входить в борьбу, то только с тем, чтобы не оставаться в живых. Ничем так воспрещено порадовать наших врагов, как принести им новоиспеченный эпизод надругаться над тобой, и ничто не может их так шибко злить, как ясность духа и отсутствие тревог, которых не могут сломить все измышленные ими пытки.

М.Ф.Фроленко:

Он в Шлиссельбурге успел исследовать итальянский, испанский, британский языки. Читая английскую газету глазами, он переводил ее тут же на российский, как бы читая на этом языке. Память у него была изумительная. Он знал все процессы, фамилии всех подсудимых, кого к чему приговорили. Иногда судившийся забывал многое из своего суда, а Поливанов знал и напоминал. Он был для нас живым справочным календарем. Ему нужна была занятие, притом кипучая дело, а выпало сиживать сложа руки (в нашей тюремной жизни он как-то негусто принимал участия, сторонясь ее). Он зачастую предпочитал полеживать где-нибудь в укромном месте и считать о воле. Оставайся он на воле, он, по-видимому, оставил бы по себе значительны след, но заключение в тюрьму не прошло ему даром. (...)

Как как собак нерезаных накипело в душе Поливанова и как он внутренне горел, и если сторонился других, искал уединения, то в этом сказывалось разумение себя самого, боязнь прорваться и искание покоя. О покое, о жизни без волнений и были его мечты, нередко более того вслух при разговорах. Ему хотелось перевести дух, хотелось отбояриться от вечного кипения и недовольства, для этого сбежал и за границу.

В.Н.Фигнер:

"...Гершуни и с жандармами, т. е. со смотрителем и комендантом, держался этакий же системы, рассказывая им обо всем, более того о том, что он помогал в бегстве Поливанову."

П.А.Щеголев:

"По коронационному манифесту 1896 г. вечная каторга была заменена Поливанову двадцатилетней, и осенью 1902 г. его отправляют в ссылку в захолустный городишко Акмолинской области Атбасар (в 200-х верстах с Транссибирской магистрали). 17 апреля 1903 г. Поливанов бежал, а посредством немного недель оказался в Париже. Там он без колебаний примыкает к партии социалистов-революционеров и вступает в ее боевую организацию, решив принять личное участие в покушении на В. К. Плеве.... Но натуга 20-ти прошедших лет подорвало физические и нравственные силы бывшего узника, его охватывали приступы отчаяния от сомнений в физической пригодности к выполнению революционного долга, как он его понимал."

В.Н.Фигнер:

"Шлиссельбуржцы и старые революционеры манили к себе Азефа: Поливанова, психологические особенности которого и революционное прошлое требовали бережного отношения, он втянул в террористические приготовления, и Поливанов посреди этих приготовлений застрелился у Азефа на даче, во Франции.

Его самоубийство на свободе, когда существование, казалось, открывала ему вероятность деятельности и личного удовлетворения, своим внутренним трагическим противоречием сильно потрясло всех нас, которые сообща с ним переживали и пережили бездеятельные темные годы заточения. "

В.И.Дмитриева, 1878 г.:

"...Встретившись как-то в "Липках", в сиреневой беседке, пронизанной лучами раннего майского солнца, мы с Поливановым разговаривали..., и он сказал: "если я когда-нибудь окажусь неспособным принять участие в деле революции, которое считаю главным делом или изменю ему, то в текущий момент же пущу себе пулю в лоб!" Я тогда не придала значения этим словам, относя их насчет обычной Петролькиной восторженности, и не подозревая, что они окажутся пророческими."

Поливанов П.С.: из записной книжки 17 августа 1903 г, г. Лориан.:

...Жить остается с четверть часа. Странно все мое беспокойство. С 30 мин обратно я шибко волновался: не трусил, нет, а... испытывал чувство человека, тот, что разделся и собирается нырнуть, но ежится при мысли о холодной воде...

Меня немного смущает мой револьвер: он небольшого калибра, но пули оболочечные, бьет, должно быть, здорово. Теперь я безупречно спокоен. Мне более того забавно, что ещё немного минут, когда я найду себе укромный и довольно поэтический угол, одно движение моего пальца кончит все. Исчезнет нежная лазурь неба, свежий ветерок, тот, что так мило обвевает мою вспотевшую голову, свет, зелень деревьев, гул уличной толпы, все, все умрет для меня.

Теперь я немного думаю о себе. Меня заботят те, кого я так любил, кого я так преступно, с их точки зрения, покидаю.

Простите, родные, любимые мои! Все вы единственный за другим проходите предо мною, всех я внутренне обнимаю, у всех прошу прощения и прошу постичь, что это для меня лучше. Ну, выкурю последнюю сигару и пойду на местоположение вечного покоя...

Всех, всех ещё обнимаю. Теперь, должно быть, два часа, когда я сидел в кафе и пил свой финальный саfe noir, было без десяти два. Прощайте, мои дорогие, жму до боли ваши руки, обнимаю, целую. Я нашел себе местоположение, где разрешится для меня беспокойный вопросительный мотив вечности. прощайте, прощайте. Дай вам бог счастья и лучшей судьбы. Позаботьтесь, чтобы мои воспоминания, оставленные там, увидели свет.

Случайный очевидец, прогуливавшийся в глухом месте городского сада г. Лориана, увидел, как Поливанов, сидевший на скамейке и что-то писавший, стремительно встал, вынул из кармана револьвер и без раздумий пальнул себе в голову.

Так же читайте биографии известных людей:
Пётр Поспелов Petr Pospelov

Советский партийный деятель, академик АН СССР.
читать далее

Петр Святополк-Мирский Petr Svyatopolk-Mirskiy

В ноябре 1904 года он выступил с проектом реформ, предусматривающих включение в Государственный совет выборных представителей от земств и городских..
читать далее

Петр Семененко Petr Semenenko

Петр Семененко входит в список богатейших людей Петербурга, его состояние, по данным журнала Форбс, составляет 2, 7 млрд ($95 млн) рублей.
читать далее

Петр Скубачевский Petr Skubachevskiy

Родился в с. Приволье Изюмского у. Харьковской губ. Закончил первым студентом с серебряной медалью Харьковскую ДС (1885) и был направлен для..
читать далее

Ваши комментарии
добавить комментарий