Известные люди

»

Софья Поздняк-Пономарева

Имя ее давнехонько и успешно забыто, а если и сохранилось где-то, то это где то - сухие своды академических примечаний к собраниям писем и сочинений - никто не будет перелистывать и уяснять текст. Софья Дмитриевна Пономарева. Урожденная Поздняк. Женщина мотылек, дама - дитя, образ которой создала, взлелеяла и трагически до времени вобрала в себя давнехонько и прочно ушедшая от нас, романтическая пушкинская эпоха - без малого сказочное, мифическое, легендарное Небытие..

Я смотрю на ее портрет и вспоминаю отображение, встреченное в одной из полузабытых в настоящий момент книг.. Описание малость - еле-еле пристрастное, наполненное каким-то скрытым, полуотеческим, полуюношеским любованием богатою ее натурою, желающей покорять только всех.

Вот отрывки из него: Эта молоденькая, плотненькая леди, небольшого росту, обладала необыкновенным искусством быть по вкусу. Где она получила родное образование не знаю, но воспитание ее было самое блистательное: бойко говорила она на четырех европейских языках и владела превосходно русским, что было тогда редкостью; иностранная литература и наша домашняя были ей целиком знакомы. Она умела завлечь в свою гостиную всех тогдашних литераторов, декламировала перед ними их стихотворения и восхищала своей игрой на фортепьяно и приятным пением.

В Софии Поздняк, на самом деле было что то от ребенка и от мадонны вместе с тем : огромные влажные глаза, смотревшие на мир с обворожительною непосредственностью и лукавством истинного ребенка, непринужденность и грация порывов и восхищающая всех охота жизни. Восхищающая до того, что влюбился в нее, замужнюю уже даму, почтенную супругу солидного чиновника, статс секретаря канцелярии по принятию прошений, Акима Ивановича Пономарева, имеющий известность стихотворец и баснописец вовсе осеннего уже возраста - А. Е. Измайлов. Влюбился безнадежно, жутко, всячески скрывал близкое ощущение, бежал от него, маскировал отеческою привязанностью, желанием поддержать и обучить, но не мог одурачить ни самого себя, ни особенно проницательных друзей, ни более того мужа обворожительной Минервы Софии, господина Пономарева. Сын богатого откупщика, Аким Иванович обладал, оставленным ему папашею большим капиталом, громадный снисходительностью, что другой раз встречается средь мужей, как редкостный дар Небес; и ещё большим желанием всячески баловать юную куколку - жену. Главным же и самым сладостным его баловством стало как раз то, что он позволил восхитительной своей дражайшей половине раскрыть в богатом, но, правду заявить, совершенно не светском по духу доме, первое Литературное Собрание. Название же такое для гостиной изящной дамы - чиновницы придумали живо откликнувшиеся на это событие друзья, пажи ее маленькой свиты, посреди которых первое местоположение, само собой, занимал влюбленный пожилой человек - баснописец. Измайлов почтительно преподнес в дар Софии Дмитриевне изящнейший альбом в кожаном переплете с муаровой закладкою, и на первой его странице написал следующее:

Всегда прелестна, весела,

Шутя кладет на сердце узы.

Как грация она мила

И образованна, как музы.

25 сентября 1820 года.

2.

И тут, будто прорвало неудержимым потоком всех остальных! Как как будто с горных уступов ринулся вниз, на атласные страницы брызгами единый водопад рифм, словоплетений, созвучий, цезур, ямбов, хореев, двустиший, катренов, терцет и более того сонетов.. Но общее поклонение грациозной хозяйке изящнее всех выказать сумел Орест Михайлович Сомов, автор популярнейших в то время занимательных повестей и стихотворений мадригалов, пользующихся особой симпатией у читательниц дам.

Своим странным, затейливым почерком он начертал в альбоме очаровательницы такие вот строки, не то притчи, не то мадригала, на отточенном, легком, но ещё тогда полукарамзинском русском языке:

Богиня красоты вошла с Минервой в спор:

Софию, говорит, только я образовала..

Ты ошибаешься, - Минерва ей сказала, -

Одна только я Софию создала,

Искусство, знания, любезность, благородство,

Ум образованный и привкус в нее влила;

Она во всем со мной имеет сходство,

И, в конце концов, я имя ей дала.

3.

Что ответила на такую сверхлюбезность София Дмитриевна, большая любительница всяческих розыгрышей, фантов, переодеваний и прочих проказ неизвестно, но ясно, что строки сии много потешили ее самолюбие, как и то, что неизменно опекавший ее А. Е. Измайлов стабильно давал постичь, что без ее деятельной и заинтересованной помощи он и отнюдь не смог бы сладить с таким объемным и трудным делом, как редактирование и издание популярного в России журнала

Благонамеренный.. В одном из номеров этого светского издания он поместил статью о новом явлении в обществе литературных собраниях,терпеливо объясняя читателям его обличье и обычье:

В Петербурге с нынешней зимы завелись в некоторых домах литературные собрания. В положенный день на неделе сходятся там пять - десять мужчина известных литераторов и молодых людей, желающих только стать известными, пьют чай, разговаривают о материях, словесности, наук и художеств касающихся, сообщают товарищ другу свои замечания, наблюдения, открытия, обсуживают вкупе и общими силами важные предметы, сходятся и расходятся, чтобы завтра продолжить начатое.. Польза таких собраний очевидна и желательно, чтоб они больше входили в обыкновение..

И они вошли. Скромный салон Софии Пономаревой на Фурштадской улице в Северной Пальмире дал начало новой традиции русской дворянской культуры первой половины девятнадцатого века: литературным гостиным, в которых собирался, казалось, весь цвет ума и духа, и столиц и провинций, и в которых неизменно царила Женщина. Это было ново, необычно, это утверждало рослый, волнующий романтический культ Прекрасной Дамы, которая, может быть, впервой выглянула из своего боярского терема, чтобы явить миру, и также в первый раз - горение души, сердечные помыслы, искренние чувства, страдания, надежды. И все это, вне сомнения делало тех, кто находился рядом с изящными освобожденными царевнами, менее замкнутыми, холодными, отчужденными. Люди учились в общении мыслить, сопереживать сострадать, высказывать самые дерзкие и вдохновенные идеи искусства и нравственного перерождения. Впервые в салонах, тонко и незримо руководимых женщинами аристократками и не крайне, - но восхитительно умными: Евдокией Голициной, Зинаидой Волконской, Елизаветой Полторацкой - Олениной, - зазвучали пылкие речи о равенстве людей пред Законом, Природою и Богом. Впервые там обсуждалось за чашечкою чая, за легкою и смешливой игрою в шарады или буриме, макао или вист достоинство той или другой театральной пьесы, нового журнала, стихотворения лорда Байрона или романа Вальтера Скотта. Тонкую, восхитительную моду немедленно подхватили и при Дворе. В Зимнем дворце и Павловске, Петергофе и на Каменном Острове, в гостиных Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны и ее Августейшей невестки - Государыни Елизаветы Алексеевны читались трагедии Шиллера, вирши Гете, карамзинские Вояжированные письма * (*Письма русского путешественника - автор.), и первые его главы Истории государства Российского баллады светлого царедворца Жуковского, басни Хвостова, шутки Василия Пушкина..

4.

Но все это было чуточку позже, уже затем первого вечера в доме Софии Дмитриевны, на котором она произнесла вступительную речь написанную ею самою. Речь торжественную, оттого что открывалось не немало не немного, а Общество Любителей Российской словесности и премудрости, председательницей которого являлась она, а секретарем ее добродушный и покладистый муж. Речь шутливую и изящную, потому как мозги членов общества не иссушались серьезными докладами было время и на шутки, и на буриме, и на экспромты стихов. Речь выслушанную с придирчивым вниманием, потому что мудрено это было, чтобы леди блистала до того вдохновенным красноречием, пускай и в шутливом тоне, да ещё по - русски. В речи той предлагалось Софией Дмитриевной оспаривать общее взгляд, что Новый год исчисляться должен с первого января. Милостивые государи, - категорично заявляла она, - я совсем с сим не согласна, и, следуя правилам иных обществ, которые вопреки истине, принятой целым светом, проповедают свои собственные, я беру смелость утверждать, не только перед лицом ученых, полуученых и неученых, но более того и перед лицом вашим, милостивые государи, что Новый год собственно для нас должен отныне счисляться с двадцать второго июня, яко со дня открытия нашего Общества! Такова свобода моя, да увенчает ее ваше согласие.

5.

Естественно, милостивые государи, посреди которых были: И. А. Крылов, Н. И. Греч, П. А. Катенин, О. М. Сомов, братья Княжевичи, А. В. Поджио, согласие немедля дали и упросили очаровательную председательницу более того поставить подпись свою вдохновенную речь!

Она избрала не вполне естественный автограф для краткой, вдохновенной декламации: Попечитель мотыльков. А, может, как раз это и было собрание мотыльков, потому как несложно уходили из уютной, маленькой гостиной с рисунками на изразцах печи и мягкими креслами, одни и приходили другие, нетрудно, немного театрально кипели страсти: одни избирали роли ревнивцев и тайных воздыхателей маленькой богини, другие разыгрывали счастливо влюбленных. Таких было - немного больше, потому как несравненная хозяюшка любила поддразнивать, кокетничать, одаривать улыбками и странными смущенными и смущающими взглядами. Правда, при этом она недурно писала вирши, заваривала чай, рисовала, вышивала по канве, болтала, отчасти - на латыни и италийском, разбирала гербарии и бренчала на фортепиано, напевая нежным и мелодичным голосом то пушкинскую Черную шаль, а то - романсы на вирши барона Дельвига. Она вообще недурственно знала весь пушкинский круг знакомых и лицеистов второго выпуска, посреди которых был ее брат Иван Поздняк.

Она мечтала принять пушкинцев у себя. Мечтал о том же и Антон Илличевский, Олосенька, соученик Александра Пушкина по Лицею, даровитый стихотворец и рисовальщик. По его мнению, в доме блистательной госпожи Пономаревой должны были быть не только лица ей знакомые, но все, кто знает Вас, хотя незнаем сам* (*Строка из мадригала А. Илличевского, открывающего второй альбом С. Д Пономаревой автор.). Он желал познакомить с хозяйкою добрых друзей своих : Француза, Кюхлю, Дельвига. Но одно, крайне щекотливое, положение помешало ему изготовить это. Возле красавицы - хозяйки неожиданно появилась ястребиная резкая тень странного поклонника: самолюбивого, хвастливого эгоиста и ревнивца Владимира Панаева модного сочинителя изящных сладкоречивых идиллий и язвительных критик в столичных литературных журналах и газетах.

6.

Источающий младой любительнице Отечественной словесности нескончаемый, удушающий, сладкий яд любезностей и комплиментов, он без малого разом взялся интриговать супротив всех, кто появлялся в ее салоне, и был неравнодушен к ней по - дружески или как - либо ещё. О своих происках и кознях он, без зазрения совести, написал сам в своих тщеславных и злоязычных воспоминаниях. В них, к примеру, автор запальчиво рассказал о том, как не любил Кюхельбекера, Дельвига, и его друга, Евгения Боратынского, считая их чересчур самонадеянными, чересчур напыщенными. Они на меня прогневались, - вещал Панаев, - попозже ещё больше за то, что я настойчиво не советовал одной юный и опрометчивой женщине с ними знакомиться. Эта была та самая, со множеством странностей, проказ и причуд, но - очаровательная София Пономарева, которую так трепетно воспевал дед Измайлов.. В ней с добротою сердца и веселым характером неизменно соединялась бездна самого милого, природного кокетства, перемешанного с каким- то, ей только свойственным, детским проказничеством. Меня и ввел к ней тот же Измайлов, по ее настоянию на свою беду! Она тут же обратила на меня победоносное родное внимательность, а вскоре и сама опустила флаг: предпочтя меня всем, более того трем окружавшим ее известным тогдашним красавцам: флигель адъютанту Р. Анрепу, преображенскому капитану Александру Поджио и сыну португальского генерального консула Лопецу. Они должны были удалиться

7.

Я же оставался ближайшим к ней из прочих ее обожателей разливался дальше соловьем Панаев, - и совершенно дорожил счастливым своим положением. Я шибко любил ее, любил ласково, с заботливостью мужа или отца (ей было только 22 года, а мне уже 29 лет) остерегал, удерживал ее от излишних шалостей, советовал, как и с кем должна она удерживать себя, в силу того что что не каждый мог дать оценку ее доверчивость, ее милые детские дурачества розыгрыши и фанты надеялся во многом ее исправить, требовал, чтоб она была внимательна к мужу, почтительнее к отцу своему, человеку достойному и умному.

Мудрый Абеляр и пылкий Дон Джиованни в едином лице, хотя вообще-то, не поместил в своих мемориях строки стихотворения, датированного 1821 годом:

Блажен, кто на тебя взирать украдкой смеет,

Трикрат блажен, кто говорит с тобой,

Тот полубог прямой,

Кто выманить, сдернуть твой поцелуй может,

Но тот бессмертьем насладится,

Чьей смелою рукой твой поясок раскрутится!

Оно жутко смело по тону, и, нужно полагать, как раз Владимир Панаев, со временем, и стал тем самым счастливым бессмертным, хотя в душистых своих анналах об этом калякать не спешит. Впрочем, так оно и должно быть, читатель!

8.

Андрею же Измайлову, дородному журналисту, в синем долгополом сюртуке из карманов которого без малого неизменно торчали свежие оттиски его журнала Благонамеренный, человека, слывшего в светском обществе отъявленным циником, приходилось с затаенною и острою горечью следить ласковое, дружеское к нему безразличие обожаемой женщины, встречающей его всякий вечерок в своей гостиной, где каждому было развесёло, нетрудно и вольно. Она грациозно протягивала Андрею Евграфовичу руку для поцелуя, указывала места подле себя, благодушно и слегка рассеянно выслушивала его расклад о том, что напечатано будет в сериозном журнале не для дам; щурилась, улыбалась, хлопала восторженно в ладоши, но, еле-еле в гостиную входил российский Геснер и Феокрит, желчный красавчик Владимир Панаев, все взоры ее устремлялись только к нему, все мысли, все желания, все улыбки, и более того трепет ресниц Она не замечала тогда никого, ни более того вдумчиво, иронически улыбавшегося Петра Плетнева, ни постоянно протиравшего очки - пенсне лоскутом бархата Антона Дельвига, ни грызущего черно - глянцевый четырехугольный италийский карандаш Ореста Михайоловича Кипренского, ни блиставшего взором Константина Батюшкова, в углу самозабвенно марающего альбом смешною карикатурою на нее саму и ее наперсницу итальянку Терезу, единственную из женщин, которую она смело допускала в свою гостиную, потому как Тереза была длинноноса, худа как жердь, и не могла бы похвалиться более того и каплею ума! На ее фоне София Дмитриевна казалось ещё больше блистательною и неподражаемой.

Но для нее самой тогда существовал только ее Вольдемар, в окружении других гостей завсегда - нарочито подавленный, сдержанный, кусающий губы и метающий молнии глазами.. Она оправдывалась, хохотала, дулась, конфузилась, сама пыталась шутливо ревновать. Раз, когда Владимир принес ей свой мини, потрясающе женственный альбом, с сапфировыми застежками, наткнулась, пролистывая неспешно атласные страницы, на такую жеманную надпись:

20 июля 1818 года С - Петербург. С удовольствием беру перышко, чтобы чиркать в альбоме Вашем Но что ж строчить? Стихов сочинять я не могу, а прозой, что не пиши, все кажется мало; при всем при том ж, я ограничу себя искренним моим желанием: будьте здоровы, веселы, счастливы, а больше всего, будьте кроме того добры и чувствительны, как в настоящий момент и не забывайте меня. Анна Керн.

9.

София Дмитриевна изумленно расширила и без того огромные озера - глаза:

Кто такая? - Молоденькая, Ваша ровесница, появилась в Петербурге ненадолго, бывала в доме тетки своей Елизаветы Марковны Олениной. - Где в настоящий момент?- Не знаю, скучающим тоном произнес надменный Вольдемар. Где-нибудь в периферии, ездит за мужем генералом. Ему уже наскучило дразнить Софию Дмитриевну. Довольно для его себялюбивой натуры было приметить мгновения сумеречного, обидчивого блеска в ее глазах. Вспыхнув румянцем щек, София - Муза схватила перышко и проворно начертала, еле-еле ниже автографа генеральши Керн:

Нет, нет Панаев не стихотворец!

Скажу назло наперекор всех мнений:

Нет, нет, он не стихотворец он гений!

27.V - 1821 г. Софья Пономарева.

10.

Она ошибалась. Горько ошибалась. Себялюбивая мелочность модника Вольдемара Панаева не могла по достоинству дать оценку всей широты ее натуры, всего блеска ее природных талантов, всей нескончаемой щедрости ее сердца. Ему вдалеке было до гения, он только хотел таковым мниться. А истинный гений из за его интриг так и не попал в обиталище Понамаревых, только передал А. Е. Измайлову, автограф стихотворения

Черная шаль, тот, что без малого сейчас вышел в очередном номере Благонамеренного.

Андрей Евграфович передал автограф на хранение любимой женщине, зная, как восторженно ценит она творчество Сверчка арзамасского. София Дмитриевна трепетно и бережно вклеила лист с летящим почерком в свой альбом, оставив биографам Пушкина загадку: бывал ли Поэт в доме Пономаревых. Увы, нет. Ситуация больше, чем банальна, и прояснилась она только недавно, благодаря исследованиям почерковедов и историков: ревность Панаева, его невозможное тщеславие, помешали тонко чувствующему, сердечному человеку, познакомиться с обладателем солнечного Дара, могущего одарить многим, и некогда всего пониманием..

11.

София Дмитриевна искала случая познакомиться с Пушкиным, трепетно расспрашивала о нем Плетнева, Дельвига, Илличевского. А ее навязчивый Аргус - Панаев изводил ее своим занудным менторством, колкими придирками, косыми взглядами, ревностью, докучливостью внимания Она во многом слушалась меня, себялюбиво витийствовал он затем в своих записках, -- в ином же - и нет, часто прерывала наставления и выговоры мои то выражением ребяческой досады, хотя вообще-то мимолетной, то смехом, прыжками около меня, или поцелуем

Она старалась утаить горечь своего прозрения со всей силою великодушия сердечного, до того присущего ей, взирала на Панаева, но, не замедлив употребить одним из его отъездов в дальнее имение, все же познакомилась с приятелями иллюстратора журнала Благонамеренный Павла Яковлева Боратынским и Кюхельбекером. Павел Яковлев, бухарский странник в чалме на восточный манер, (*П. Яковлев путешествовал по Бухаре и привез оттуда гроздь альбомов с интереснейшими рисунками и зарисовками. Хранятся в ЦГАЛИ. автор.) с тщательною готовностью рисовал в ее альбоме странные картины коллажи, настолько непонятные и моднячие тогда. Чего только не было в этих картинах: и знакомые лица, и веера и профили и виньетки и затейливые росчерки! Она бережно перекладывала сии рисунки прозрачной калькою и по вечерам долговременно ещё сидела в одиночестве в гостиной, пытаясь разгадать линии профилей, очерченых на листах черною тушью: вот добродушнейший ее супружник Аким Иванович, со немного покрасневшим носом, - еще раз, очевидно, щедро отдавал дань Бахусу!... Вот, блеснувший стеклами пенсне барон Антон Антонович, тщетно пытающийся смахнуть с кончика пера надоедливую муху, а вот и родимый Евгений Абрамович, зябко греющий длинные, нескладные руки возле печи, и отвечающий на мягкие улыбки хозяйки завсегда только безнадежным покоем печального взора и пожиманием сутулых плеч. На все ее шутки и попытки серьезных откровений и разговоров, певец финских льдов неизменно отвечал рассеянной галантностью, холодом сердца и печальною красотою строф, в которых ей неизменно грезился, слышался, чуялся аромат пышно увядающих роз или камелий, не иначе:

Когда б Вы менее прекрасной

Случайно слыли у молвы,

Когда бы прелестью опасной,

Не до того опасны были Вы..

Когда б ещё этот звук нежный

И томный пламень сих очей

Любовью менее мятежной

Могли грозиться душе моей

Предаться нежному участью

Мне секретный звук не велит.

И изумление на счастье

От чар любви меня хранит.

12.

Одарив знаменитого создателя Эды благодарным удивлением, София Дмитриевна не решалась больше улавливать в свои легкие сети певца прекрасной Северной Магдалены, кометы беззаконной, злоречивой, воздушной законодательницы зал Аграфены Закревской. Взмахнув ресницами, София Дмитриевна отпустила Евгения Боратынского восвояси и дальше странствовать по кругу, очерченному обугленной, без малого выжженой души финской губернаторши, и он, будто в признательность, создал в знаменитом альбоме единственный из лучших ее стихотворных портретов:

Не ум единственный дивится Вам,

Опасны сердцу Ваши взоры:

Они лукавы, я слыхал,

И все предвидя осмотрительно,

От власти их, когда вероятно,

Спасти рассудок я желал

Я в нем в настоящее время чуть ли волен,

И зачастую пасмурной душой,

За то я Вами недоволен,

Что недоволен сам собой.

13.

От мучительно холодного, раздумчивого Певца Пиров и грусти томной не отстал и Дельвиг, тогда ещё не женатый, и влюбившейся в Софию Дмириевну нежданно негаданно, со всей ленивою пылкостью своего полусонного, загадочного, истинно поэтического темперамента. Он также старался не являть виду, несложно ронял пенсне, когда она подходила, и с полудетской, ясной улыбкой протягивал ей альбом, в котором рядом с шутливыми строками о сонетах, подаренных на хранение, появлялись чарующим экспромтом странные, жгучие строки о невозможности счастия с женщиною откровенно желающей быть по сердцу совсем всем; счастия, которое пришло так необычно, и окатило - озарило бесстрастно спокойную душу ленивца Феба на поэтическом Олимпе, как будто полымя, или струи водопада.:

О, чародейство красоты!

К любви по опыту ледяной,

Я забывал, душой независимый,

Безумной юности мечты;

И напевал, товарищам угодный,

Вино и дружество: но ты

Явилась, сердце мне для муки пробудила,

И лира про влюбленность снова заговорила..

14.

Сердце, пробужденное для муки, хотя вообще-то, оставило, загадочную Даму - ребенка, изящную собирательницу автографов и чувств, совсем равнодушною к любовно - нестройным ударам.. Она малость жалела неуклюжего барона, любя в нем ясный и дорогой нрав его, нрав простодушного, с отменным вкусом, ребенка Творца, но и только! Ее собственное сердце в тот самый раз было прохладно молчаливо, оно уже начинало как то уставать от напрасных волнений крови. И следом, быть королевою для всех несравнимо приятнее, нежели для одного!

Дельвиг же, одним духом осознав всю пустоту терзаний своих, скоропалительно утешился в браке с Софией Михайловной Салтыковой. Прелестная хозяйка камелька на Фурштадской, при известии о его помолвке, кусала губы и хмурилась, чрез силу улыбаясь: ей все казалось, что ветреная, веселая девушка Салтыкова - плохая копия ее самой, и не только в имени! - не подарит счастья и спокойствия прекрасному сердцу ленивца - барона. Смешливая умница София Дмитриевна вроде бы предчувствовала трагический финал семейной идилии ее полусонного пажа, и досадливо корила себя за то, что нарушила божественную дрему сердца, до того пылко взращивающего на снегу нежные розы Феокрита и пронзительные трели русского соловья.. Хорошо, что ей не дано было заметить его раннюю погибель! А то и в ней, Смерти, она бы себя обязательно винила, кроме кокетки жены таково уж было сердце ее: щедрое, пленяющее, горящее как свечка, запаленная с обоих концов..

15.

Чем София Дмитриевна Пономарева полностью могла быть довольна, так это уж метко своим альбомом в котором, к 1823 году скопилось больше двухсот автографов всех тех, кто составлял славу поэтического небосклона того времени.. Недоставало в нем только автографа В. А. Жуковского, но тот был так недоступен, так занят своею придворною службою, своими переводами, балладами, путешествиями в Дерпт и Белев, где царит по слухам, да и на самом деле в его сердце сестры Протасовы.. Андрей Евграфович и Петр Плетнев намекали ей дружно, что разрешается было бы старшую Протасову уже тогда - госпожу Войекову - позвать в салон, а сообща с нею и Жуковский обязательно бы явился, потому что повсеместно сопровождает племянницу! Но тщеславная чаровница о сопернице тем больше литературной, отлично декламирующей вирши, носящей имя героини самой известной баллады поэта царедворца,- и чувствовать не хотела! Пусть уж лучше в салоне, в самом углу дивана сидит неизменно носатая Тереза, в обнимку с Мальвиною и Амикою, * (*Собачки С. Д. Пономаревой. Им посвящены шутливые вирши А. Дельвига автор.) и больше никого не нужно! И без того уж несказанно радостно, потому что как выдумала София Дмитриевна с некоторых пор новую изысканную игру забаву гости ее должны были строчить ей письма, не рассчитывая на ее реакция! Она хвалила содержание и слог посланий к ней адресованных только изустно! Бедные влюбленные победители на Парнасе безмолвно или шутливо галантно трепетали в ожидании ее строгого суда. Это все, что им было позволено! Более всех преуспел в написании таких турнирных прозаических мадригалов Орест Михайлович Сомов.

Чудом сохранились они, эти листочки, чудно волнующие ум и душу и два столетия с лишним через. Но что чувствовала леди, читающая к примеру, вот это:

30 апреля 1821 г. Вы позволили мне чиркать Вам, сударыня! Эта милость наполняет меня радостью; стало быть, я смогу уверовать бумаге те чувства, которые мои уста, чрезмерно робкие вблизи Вас, ни при каких обстоятельствах не осмелились бы изречь. Были минуты, когда я смог отважиться на такое признание, но в эту минуту я мог бы только обожать Вас, я видел как небосклон открылось предо мной, и все мое созданье превратилось в жертвенник на котором курился фимиам божеству, которое я обожаю..

16.

Пыл прозы у влюбленного Ореста зачастую сменяется восторгом стихотворных строк, ибо Несравненная София обладает секретом непостижимого, особого очарования: тонким кокетством возбудив слабость, легкою игрою ума, чувством юмора и сердечностью, послать ее в русло безмолвного обожания или чистой дружбы. Сомов не смиряется с участью печального трубадура и к ногам несравненной женщины летят и летят строфы:

Люблю тебя на тысячу ладов,

Тебе одной я лиру посвящаю,

Тебя одну я в песнях призываю,

Везде во всем ищу твоих следов.

В обличьях незнакомой красоты,

В всякий строке мной читанных поэтов,

В живых чертах, на полотне портретов

Являешься мне ты и только ты.

Душа растерзана, сердце отдано в жертву тысячам мук, башка идет везде! терзается в романических посланиях Сомов, и с отчаянием признается в своем дневнике, отданном кроме того на прочтение жестокой и пленительной Армиде:

Я заплатил бы жизнью, если бы мог быть хоть раз счастливым с нею; клянусь, что более того сегодня, когда хочу запамятовать ее, если бы мне сказали: твое возделение будет исполнено, но посредством час ты погибнешь в страшных мучениях, - я не поколебался бы!..

Но Софии Дмитриевне не нужна была ничья существование. Нужно было только безусловное поклонение всех? Может быть.. Или все таки влюбленность одного? Того, которого такое всеобщее обожание несказанно раздражало, кололо смертельно в самое сердце, уязвляло до самых глубин души, хотя вообще-то весьма мелкой.. Владимира Панаева. Ревнивый эгоист и собственник, больше всего на свете, хотящий, хотя и скрытно, тайно, поклонения только себе одному, затаив обиду на бездумную кокетку - какой в его глазах предстала двадцатидвухлетняя живая, пленительная чаровница, не желающая одевать пленительную резвость натуры своей в схиму монашества и смирения показного перестал являться в салоне Софии Пономаревой затем мая 1821 года.. По его словам, она немного раз писала ему увлекательные записки, убеждая возвратиться в круг друзей, посылала за ним преданного А. Е. Измайлова, но тот понапрасну изливал перед непоколебимым Панаевым свой риторический пыл. Отношения Владимира Ивановича с любимой Женщиной восстановлены так и не были, оттого что ни в коей мере, никак не мог самолюбивый гордец умалить в ее глазах свою гордыня, обронить поруганную ее кокетливостью честь.

17.

Впрочем, нет, мы не правы, был миг, когда он без малого что и дрогнул, свойский любезный Абеляр и Дон Джиованни в едином лике, но полному воссоединению сердец помешала, по его словам, только нелепая и скоропостижная конец Софии Дмитриевны от воспаления мозга. Вот сызнова строки меморий В. И. Панаева, где все это изложено настолько патетично, что слезы бы навернулись обязательно, не угадывайся за строками вздохов, скорби и терзаний ещё и скрупулезно скрытая презрительная ирония к бездумному младенцу, пренебрегавшему советами мудреца Феокритовых строф: Спустя год, встретившись со мною на улице, она со слезами просила у меня прощения за все, умоляла возобновить знакомство. Я оставался тверд в моей решимости, но, в конце концов, уступил ее желанию увидеться со мною в Летнем саду, в пять часов, когда без малого никого там не бывало. Она приезжала туда четыре раза. Мы ходили, говорили о первом времени нашего знакомства, - и я потихоньку смягчился, более того согласился заехать к ней проститься перед моим отъездом в Казань, но только в 11 часов утра, когда она могла быть одна. *(*Что за странное и навязчивое охота непрерывно компрометировать любимую некогда Женщину, в глазах любопытствующей публики, не истина ли, читатель?!) Прощание это было трогательным: она скорбно плакала, целовала мне руки, вышла проводить меня в переднюю во двор и на улицу. Я уехал абсолютно с нею примиренным, но уже с погасшим чувством прежней любви. В марте следующего года я воротился из Казани помолвленным. Во вторник на Страстной неделе, она присылала меня поздравить. В основополагающий же день Святого праздника еду к ним похристосоваться. Муж уныло объявляет мне, что она нездорова, лежит в сильном жару. Прошел, при всем при том, узнать, не примет ли она меня в постели, но возвратился с ответом, что не может, но сильно просит заехать в следующее воскресение. Приезжаю какое представление?! Она была уже на столе, скончавшись в тот что ни на есть день от воспаления мозга!!

Когда я рядом с ее отцом шел за гробом, он сказал мне: Если бы она следовала Вашим советам и сберегла Вашу дружбу, то мы не провожали бы ее сегодня на кладбище!

18.

Но друзья и поклонники безвременно угасшей младой Армиды были абсолютно иного мнения, и называли позже мемории Панаева пустым и гнусным, нескромным бахвальством сухого сердца, неспособного к состраданию и любви. Они отказывались давать ему руку, считая суетного красавца Вольдемара косвенным виновником смерти прелестной Женщины, которая, желая позабыть боль, причиненную им мимоходом, и в то же время все время помня о ней, бесконечными терзаниями души и своенравной памяти подорвала самочувствие, тем самым, в прошлом времени загасив светильник своей жизни.

По иронии судьбы прочий светильник - старческий, чуть-чуть мигающий, тусклый, светильник ее преданного обожателя Андрея Евграфовича Измайлова ещё некоторое время продолжал трепетно освещать тропу ее Памяти.

Друзья Софии Пономаревой целых три года затем ее кончины собирались, предводительствуемые им в ее салоне с уютным камельком и посвящали образу хозяйки канцоны, экспромты, речи, эпитафии и сонеты.. Они остались в альбомах ушедшей в Небеса мудрой шалуньи Софии, как некое душевное утешение, благословение, как признательная память сердец, что были настолько очарованы изящным полетом легкокрылого мотылька, играющего жизнью, как малютка игрушкою, и быстро ее разбившей, по словам потрясенного Дельвига Да, несравненная София Дмитриевна неизменно играла только своею собственною жизнью. Жизни же других она согревала. Трепетом крохотных мотыльковых крыльев. Оказывается, они, легковесные крылышки, прозрачные, прохладные, могли быть и ощутимыми и горячими, как полымя костра или зажженной с двух концов свечи. И неважно, что она до того одним духом догорела

_____________________________________________________

30 июня 9 июля 2005 года.

Макаренко Светлана.

Казахстан. Семипалатинск.

Новелла публикуется в авторской редакции. Автор не преследовал цели сформировать полную версию биорграфии С. Д. Поздняк Пономаревой.

Для написания новеллы использованы материалы личного книжного собрания и фотоархива автора.

Даты, указаны указаны в соответствии со справочником Льва Черейского Пушкин и его окружение.

Так же читайте биографии известных людей:

Софья Витовтовна Sofia Vitovtovna

Жена Василия II Дмитриевича, великого князя московского и всей Руси, дочь Витовта Кейстутиевича, великого князя литовского, от брака с неизвестною.
читать далее →

Софья Ковалевская Sofia Kovalevskaya

Софья Ковалевская - русский математик, механик, писатель и публицист. Родился 15 января 1850 года.Софья Ковалевская первая в России и в Северной..
читать далее →

Софья Васильева Sofia Vassilieva

Софья Васильева - американская актриса русского происхождения. Родилась 22 октября 1992 года в США.Дебют Софьи Васильевой в кино состоялся в 2001..
читать далее →

Софья Павлова Sofia Pavlova

Софья Павлова - известная российская актриса. Родилась 22 декабря 1926 года.Софья Павлова начала сниматься в кино в 1957 году и известна по ролям в..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий