Известные люди

»

Феофан Прокопович

В XVIII веке из лиц духовного звания не было никого, кто бы имел такое важное значимость, не только в сфере церкви, но и во всем политическом строе государства, как Феофан Прокопович. С его именем узко соединяются: важнейшее занятие - основание Святейшего Синода и первая история этого учреждения.

Феофан Прокопович родился в Киеве, в 1681 году, от бедного местного купца, тот, что умер, оставивши жену и малолетнего сына Елеазара в крайней нищете. Вдова его резво за ним последовала в могилу. Елеазар, оставшись круглым сиротою, был принят на попечение дяди, ректора киевской коллегии, Феофана Прокоповича, а затем кончины дяди его прютил у себя какой-то киевский мещанин. Елеазар учился в киевской коллегии и, отличаясь счастливою памятью и живою понятливостью, стал лучшим учеником. Когда ему исполнилось семнадцать лет, он отправился для окончания своего учения в польское училище; там он резво был совращен с православия, принял унию и постригся в монахи, под именем Елисея. Униатский владимирский епископ Заленский увидел в нем необыкновенные способности, и, при его покровительстве, младой затворник Елисей Прокопович был отправлен в Рим, в коллегию Св. Афанасия, учрежденную со специальною целью распространять католичество между последователями восточного православия в Греции и в славянских землях. В Риме Елисей, находясь под влиянием наставника иезуита, познакомился со всею мудростью схоластического богословия, но изучал с большим прилежанием и древних классиков, как греческих, так и латинских. Здесь он присмотрелся к строю римской церкви, и все-таки не усвоил папистической нетерпимости и, как после этого сам сознавался, уже тогда внутренне насмехался над проклятиями, которые папа Инокентий XII публично сыпал на всех, не принадлежащих к западной церкви и не признающих верховной папской власти. В 1702 году Елисей возвращался уже в отечество сквозь Швейцарию. Прибыв в Почаевский монастырь, а по другим известиям в Киев, он постригся в православное монашество, отрекся от папизма и переменил имя, назвавшись из Елисея Феофаном в память покойного дяди. Сделавшись православным, Феофан как подобно тому как хотел загладить родное прежнее отступничество неприязненным отношением к католичеству, в особенности меткими обличениями лукавства и фальшивости иезуитов. В 1705 году он получил местоположение преподавателя пиитики в киевской академии, а в следующем году перешел на кафедру риторики. Преподавая то и другое, Феофан составил курсы пиитики и риторики и написал трагикомедию "Владимир", которая, несмотря на нелегкий стих и нечистый польско-русский язык, не лишена положительных поэтических достоинств и в особенности замечательна по свободомыслию и присутствию таких идей, которые были выше своего века. Феофан писал и говорил проповеди, отличавшиеся тем, что в них не было ни тогдашней школьной рутины, ни утомительной длинноты. Одну из таких проповедей сказал он 5 июня 1706 года в Печерском монастыре в присутствии приехавшего в Киев Петра Великого. Государь тогда заметил проповедника, но так как был здорово занят военными и политическими делами, то и не сделал никакого распоряжения об изменении скромной судьбы киевского профессора. Феофан оставался ещё три года в академии, преподавая философию, физику и математику, и сделался известным киевскому главе администрации области князю Дмитрию Голицыну. После полтавской победы Петр прибыл в Киев, и Феофан вновь произносил в присутствии царя проповедь в Софийском соборе, рассыпая в этой проповеди восхваления Петру по поводу одержанной победы; и все-таки и на тот самый раз Петр не показал к нему особой милости. Более выиграл Феофан перед царским любимцем Меншиковым, когда в декабре 1709 же года произнес при нем в церкви Братского монастыря речь, в которой просил светлейшего князя не отказать в покровительстве академии. Меншиков вспомнил Феофана, очевидно, по его настоянию, вспомнил о нем Петр и во время турецкого похода потребовал к себе в Молдавию; когда Петр находился в Яссах и праздновал там прошлое полтавской победы, Феофан говорил проповедь, которая понравилась государю. По окончании несчастной прутской войны, Феофан был отпущен в Киев, назначен, по желанию государя, ректором академии и профессором богословия. В этом звании пробыл он до 1715 года и оставил по себе память полезными преобразованиями, а в преподавание богословия ввел больше активный алгоритм. В это время сблизился он с богатой малорусской фамилией Марковичей и подружился с одним из них, Яковом

Андреевичем, бывшим своим воспитанником в академии, вскоре женившимся на дочери черниговского полковника Павла Полуботка. Феофан хоть отбавляй лет поддерживал с этим человеком дружбу и вел с ним постоянную переписку, сообщая ему о своих ученых работах. В 1715 году Петр вызвал Феофана в Петербург, но хвороба задержала его до осени 1716 года. Призыв государя заблаговременно сочтен был знаком скорого посвящения Феофана в епископы. Собираясь в Петербург, Феофан писал своему другу Марковичу: "Говорят, что меня вызывают для епископства; эта почесть привлекает меня так, как бы меня приговорили кинуть на съедение зверям. Завидую митрам, саккосам, посохам, свечам и другим украшениям! Прибавьте к этому больших и вкусных рыб! Если я интересуюсь этим, если ищу этого, то пускай Бог покарает меня чем-нибудь ещё худшим... Употреблю все усилия, чтоб отклонить от себя эту честь и поскорее возвратиться к вам!" Приехавши в Петербург в конце 1716 года, Феофан не застал там государя, бывшего за рубежом, но был нежно принят Меншиковым, оставлен в Петербурге и занимался произнесением проповедей, которые печатались и отсылались государю. В этих проповедях Феофан разъяснял современные политические дела, стараясь угождать точке зрения Петра, и составил родословную таблицу русских государей, которая была послана царю, а после этого напечатана на отдельном листе с лицевыми изображениями царствовавших в России лиц. По возвращении государя из-за границы, 10 октября 1717 года, Феофан составил от лица маленьких царских детей поздравительную речь на день именин Екатерины, сказал в честь ее похвальное словечко, и это шибко понравилось государю. В начале 1718 года Петр назначил Феофана псковским архиереем. Уже в это время Пeтp отметил этого человека как незаменимого в деле церковных преобразований и народного просвещения. Петр нашел в нем давнехонько желанного работника для исполнения своих планов: определить государственную политическая элита выше церковной и совсем подчинить себе церковь наравне с другими ветвями государственного строя. Петр знал, что духовенство не расположено к нему, что середина церковного противодействия находился главным образом в Москве, притом Петр знал, что не только в ряду приверженцев старины, но и между больше образованными духовными царь мог повстречать недоброжелателей своим видам. Стефан Яворский, блюститель патриаршего престола, основной душевный сановник в государстве, при всей своей кротости и покорности, при всем уважении, которое к нему оказывал самодержец, не совершенно расположен был слепо ходить за Петром и не раз заявлял, где только не возбраняется было, такое нерасположение. Между прочим, Яворский ещё в 1712 году в своих проповедях осмелился критиковать учреждение фискалов. При своем несомненном православии, Стефан был немного наклонен к духу римского католичества, по крайней мере, по отношению к идее самостоятельности церкви и независимости ее от светского произвола; то же ориентация видно было и в других сановниках церкви, воспитанниках киевской академии, перешедших в Москву; таковы были, между прочими, Феофилакт Лопатинский, Стефан Прибылович, Гедеон Вишневский. Все они, наравне со Стефаном Яворским, были противники протестантских идей, которые вторгались тогда понемногу в Россию. В 1713 году возникло знаменитое занятие об Иване Максимове и Дмитрие Тверитинове; первостепеннный был ученик славяно-латинской школы в Москве и распространял между своими товарищами протестантское учение о непочитании святых мощей и икон, не признавал пресуществления в таинстве евхаристии и проч. Преданный пытке в московском Патриаршем приказе, он оговорил лекаря Дмитрия Тверитинова, его двоюродного брата, цирюльника Фому Иванова, фискала Михаила Андреева и двух торговых людей, Никиту Мартынова и Михаила Минина. Всех взяли в Петербург: допрошенные в сенате, эти лица не были признаны еретиками и в июне 1714 года отправлены в Москву, к Стефану, чтобы освидетельствовать их духовно и принудить доставить публичное исповедание веры. Но Стефан, пользуясь тем, что ему дали право духовно освидетельствовать присланных, старался, при помощи разных доносителей, обвинять их, а главным образом Тверитинова, у которог

о найдены были составленные им сочинения в духе, противном православию. Обвиненные сидели в оковах, но пускались в церковь. В одно из таких посещений церкви, 5 октября 1714 года, Фома Иванов перерубил ножом по лицу образ святого Алексея митрополита, чтобы всенародно явить свой еретический дух. Дело кончилось не раньше февраля 1716 года. Фанатик Фома Иванов был казнен, а прочие, принесшие покаяние, были разосланы под надзор архиереев. Вслед за ересью Тверитинова, в 1717 году, судим был в Преображенском приказе иной круг вольнодумцев мужского и женского пола, обвиненных в проповедовании противных православию толков о непоклонении иконам и всяким священным вещам и об отрицании церковных преданий. Главными лицами в этом кружке был Иван Зима, с женой своей Настасьей. Всех прикосновенных к этому делу подвергали пытке кнутом, заставили повиниться и покаяться. Царь признавал необходимым, для прочности и спокойствия государства, защищать единство официальной религии, но лично питал склонность к протестантству и как собак нерезаных раз выражал ее непочтением к старорусским суевериям и предрассудкам, сильно вошедшим во внутренность русской церкви; больше всего, что нравилось государю в протестантстве, - было учение о верховности государственной власти над церковью. Московским духовным, получившим киевское образование, не по душе было расположение государя к протестантству, и тем сильнее примыкали они к началам римского католичества; их, помимо того, соблазняли разгульные выходки Петра и его кощунские насмешки над духовенством, выражаемые в вакхических празднествах всепьянейшего собора. Феофан с первого же раза поставил себя по иному и, готовясь к посвящению в епископы, сумел подделаться к Петру, произнеся проповедь о власти и чести царской. В этой проповеди он делал явные намеки на московских духовных, укорявших Петра за разгульную существование и проповедовавших самостоятельность духовного класса. "Есть люди, - говорил Феофан, - которым кажется все грешным и скверным, что только чудно, радостно, велико и славно: они самого счастья не любят; кого увидят здорового и добро живущего, тот у них не свят; хотели бы они, чтобы все люди были злообразны, горбаты, темны, неблагополучны... Многие думают, что не все люди обязаны одинаким долгом, что священники и монахи от этого исключаются, - вот поистине змеиное жало, папежский дух, не знаю каким путем достигший и коснувшийся нас!" Петру пришлось шибко по душе такое ориентация, но духовные не простили его Феофану и подняли супротив него целую бурю; они старались обвинить Феофана в неправославии и не предположить до епископства; к ним пристали и знаменитые своей ученостью братья греки, Лихуды. Стефан Яворский, совместно с Лопатинским и Вишневским, подбивали других епископов протестовать супротив посвящения Феофана и хлопотать государя отодвинуть его рукоположение, покуда Феофан не отречется от своих неправославных мнений. Но они ничего не могли свершить супротив воли Петра: царь удовольствовался письменным ответом Феофана, в котором финальный опровергал воздвигнутые супротив него толкования; в подтверждение своего расположения Петр кушал у Феофана со своим любимцем Меншиковым, а позже, вызванный в Петербург, Стефан Яворский принужден был отступиться от обвинения и хлопотать у Феофана прощения. Оба соперника облобызались, и занятие сложилось так, как подобно как между ними наступило братское примирение, но на самом деле осталось у них приятель к другу взаимное нерасположение.

Феофан сделался епископом, и с тех пор, при всяком удобном случае, старался быть по нраву Петру; так, говоря проповедь в день Александра Невского, он крайне сноровисто восхвалил царя: "Ты един показал еси занятие превысокого сана царского быти собрание всех трудов и попечений... ты являеши нам в царе и простого воина, и многодельнаго мастера, и многоимянитаго делателя, и где бы довлело повелевати подданным должное, ты повеление твое собственными труды твоими предваряешь и утверждаешь... Аще бы всех князей наших и царей целая к нам пришла история, была бы то малая книжица противо повести о тебе едином". Благодаря своей громадный начитанности и учености, Феофан, по воле государя, написал "Апостольскую географию", "Краткую книгу для учения отрокам" и популярный "Духовный регламент". Его книжка для учения отроков вооружила супротив себя молдавского господаря Дмитрия Кантемира, написавшего без своего имени возражения, в которых указывалась неправославность некоторых выражений Феофана. Таким образом, Кантемир нашел, что Феофан, изъясняя вторую заповедь, причисляет почитание икон к идолослужению, выразившись, что тот есть идолослужитель, кто поклоняется какому-нибудь изображению, боится его и надеется на него, как на имеющего некоторую удивительную силу. Не понравился возражателю намек Феофана и на то, что зачастую, под покровом святости, обманщики, с целью прибытка, заявляют простых людей в почитании ложных мощей, млека Пресвятые Богородицы, крови Иисуса Христа и волос бороды Его. Но никакие возражения подобного рода не могли иметь в распоряжении силы, когда все, что ставили в вину Феофану, до чрезвычайности было в соответствии со взглядами и намерениями государя. Не менее в духе Петра было тогда же написано сочинение Феофана "О мученичестве", где автор обличал тех фанатиков, которые, будучи недовольны государем за введение иностранной одежды и за бритье бород, сами добровольно отваживались на поступки, которые влекли за собой высочайший гнев, а часто и казнь. Из всех русских архиереев, Феофану мог быть единственный только соперник - Феодосий Яновский, архимандрит Невского монастыря, опосля возведенный Петром в сан новгородского епископа. Он был близок к государю, совершал с ним и с Екатериной турне за рубеж без малого в продолжение трех лет и, не менее Феофана, усвоил искусство подделываться к Петру; он при всяком удобном случае служил видам царя, и за это его недолюбливали духовные. Феофан, в дальнейшем погубивший этого человека, при Петре старался оказывать ему почтение как старшему, и во всем отдавал ему наружное превосходство. В январе 1721 года учреждена была духовная коллегия, вскоре в том же году переименованная в Святейший правительствующий Синод. Это учреждение руководилось регламентом, сочиненным Феофаном. Председателем Синода по старшинству, с титулом президента, назначен был Стефан Яворский, но на деле больше влиятельными были два вице-президента: первым был Феодосий, вторым - Феофан; финальный был всех ученее и искуснее в умении угадывать волю государя, а потому что он собственно и заправлял всеми важными делами. На первых же порах своего существования Синод посылал распоряжения за распоряжениями: они клонились к уничтожению всех тех обычаев, какие только разрешено было отменять без нарушения сущности православной веры. Стефан внутренне на многое смотрел по-другому, но должен был достигать соглашения, не отваживаясь ходить супротив воли государя. Только по поводу вопроса "о возношении имени восточных патриархов в церковном богослужении" Стефан заявил было протест. По проекту, написанному Феофаном, Синод определил не упоминать в богослужении имен восточных патриархов, так как потом учреждения Святейшего Синода русская церковь в иерархическом отношении обособилась от греческой. Стефан, желая сберечь единство вселенской церкви и независимость ее от всяких национальных видов, сочинил супротив этого распоряжения вопросо-ответы; но монарх не терпел нигде и ни при каких обстоятельствах противоречий своим воззрениям: он приказал Синоду отвергнуть эти вопросо-ответы "яко зело вредные и возмутительные" и отрядить к Стефану указ, чтоб он никому их не сообщал и не объявлял, "опасаясь не без трудного перед его царского

величества ответа". Стефан проглотил эту неприятную пилюлю и, зная, что всему виною Феофан, хотел во что бы то ни стало удалить его из Синода. Упразднилось местоположение киевского митрополита; Стефан предлагал Святейшему Синоду определить на это местоположение Феофана, но Петр не поддался на эту уловку. Стефан видел, что ему ничто не удается: ещё со времени смелой проповеди супротив фискальства Петр невзлюбил его, и хотя не делал ему решительного зла, но постоянно без малого обращался с ним морозно, отвергал всякие его заявления и делал все наперекор ему. В июле 1722 года Стефан письмом к царю просил прощения за все, в чем царь считал его виновным, и по-прежнему желал, чтоб его уволили на мир. Ему не отвечали. Осенью в том же году Стефан скончался. Синод остался без президента с двумя вице-президентами.

Значение Феофана все больше и больше усиливалось; ловкий архиерей вечно мог уместно сказать представлять перышко близкое к услугам государя, сообразно текущим обстоятельствам. Когда Петр издал прославленный указ 5 февраля 1722 года о престолонаследии, Феофан взялся, по царской воле, оберегать, всею силою научных доводов, верность и полезность такого закона и напечатал книгу "Правда воли монаршей". Потакая давнему и постоянному стремлению Петра быть фактическим господином и правителем русской церкви, Феофан написал и напечатал "Розыск исторический", в котором доказывал, что христианский правитель имеет право править делами церкви, хотя ему неприлично отправлять богослужение. Петра, по соответствию с событиями его собственной жизни, занимал вопросительный мотив о браках; Феофан написал два рассуждения: одно - "О браках правоверных с иноверными", другое - "О правильном разводе мужа с женою". В последнем - Феофан полагает, что в случае развода, совершившегося по вине одного из супругов, разрешено дозволить входить в свежеиспеченный брак не только невинному лицу, но и виновному, оттого что муж прелюбодейный в первом супружестве может быть верным во втором. Феофан, по воле государя, составлял небольшие увещания к раскольникам, которые публиковались в виде указов от Святейшего Синода; между прочим, им были написаны: увещание о том, чтобы раскольники безбоязненно являлись в Синод для рассуждений о своих сомнениях, сочинение: "О продерзателях, нерассудно на мучение дерзающих", которое Святейший Синод предписал впитывать текст два раза в месяц, и сочинение: "О поливательном крещении", где доказывалось, что поливательное крещение имеет такую же силу, как и крещение с погружением. Последнее сочинение навлекло на Феофана укоры не только от раскольников, но и от православного духовенства.

В своих проповедях Феофан все время касался современных событий и при всяком случае восхвалял деяния Петра, так что его "Слова и речи", изданные при Екатерине II, могут считаться скорее не церковными проповедями, а политическими руководящими статьями. В своих восхвалениях Петру Феофан чуть-чуть пускался в праздную риторику, но завсегда касался практической стороны и полезности для государства мероприятий государя. Все тогдашние уставы, касавшиеся церковного управления, писаны были Феофаном. Он составил устав семинарии или духовной академии, которую Петр предположил завести для приготовления пастырей церкви. Феофан составил душевный штат, не приведенный в претворение в жизнь при жизни Петра. Наконец, в январе 1724 года, Феофан, соображаясь с видами государя, по его приказанию, написал указ об устроении монашества, указ, которым предполагалось определить монастыри по древнейшему образцу на такую уровень, чтобы иноческое житье ни чуточки не было бесполезным и монастыри не делались притоном ленивцев, но приносили бы свою пользу обществу, как и все другие общественные учреждения. Труды Феофана не ограничивались сферою церкви. Как дядя, владевший недурственно пером, он, по поручению Петра, писал уставы и законоположения, относившиеся к другим сферам государственного порядка; так, им написано было предисловие к морскому регламенту. Вероятно, и в других случаях употреблял его Петр: между прочим известно, что в 1722 году Феофан получил поручение от государя пополнить историю Петра, написанную неизвестно кем, быть может, самим Петром; она в значительной степени была исправлена и выглажена Феофаном, а напечатана была уже при Екатерине II. Эта история обнимает первую половину царствования Петра до Полтавской битвы.

Несмотря на близость Феофана к государю, любимец Петра не получил материальных богатств, как бы следовало дожидаться, и непрерывно жаловался на скудость. Государь пожаловал ему два подмосковных села, но, по свидетельству Феофана, по причине хлебных недородов, они приносили ему на первых порах убыток вместо пользы. Его псковская епархия была бедна и не доставляла ему надлежащих средств для прожития в Петербурге; царь поддерживал его своими частными подачками.

Петр Великий скончался; псковский архиерей совместно с тверским присутствовали при его смертном одре. Возник величавый вопросительный мотив о наследстве. Феофан полно способствовал возведению на престол Екатерины и, со свойственной ему убедительностью, доказывал, что хотя покойный монарх не оставил завещания, но довольно указал на свою волю, короновавши императрицу Екатерину. Он припомнил, как Петр, намедни ее коронования, говорил своим верным слугам, что коронует ее с тою целью, дабы она по смерти его стала во главе государства. По предложению Феофана, акт провозглашения Екатерины императрицею положили окрестить не избранием, а только объявлением в том смысле, что ещё при жизни своего супруга она была избрана править по его кончине государством, а сейчас только объявляется об этом во всенародное сведение. Екатерина была признана и в значительной степени была обязана своим воцарением ловкости Феофана. При погребении Петра Феофан произнес речь, считающуюся лучшею из говоренных им в своей жизни речей.

При Петре Феофан действовал как единственный из вернейших исполнителей, пособников и, так заявить, угадывателей воли Петра; он действовал преимущественно в литературной сфере и старался неизменно использоваться к текущим событиям своего времени. После Петра Феофан вращается в государственной сфере; он - единственный из могучих людей своей страны и своего века, но его дело выразилась, главным образом, в постоянной борьбе с тайными и явными врагами и соперниками. Феофан вечно выходил победителем и безжалостно уничтожал все, что только отваживалось говорить супротив него вражду. Первою жертвою его был джентльмен, которому некогда он старался угождать - новгородский архиепископ Феодосий. Этот сановник, зазнавшись своим значением, позволил себе неосторожные выходки, которыми тут же воспользовались те, которые могли на его погибели провернуть близкое собственное возвышение. Не пропущенный во дворец посредством мост караульным солдатом, Феодосий, махая палкой, сказал: "Я лучше светлейшего князя!" Этим он раздражил Меншикова, которому не преминули донести о выходке архиерея. Через немного дней следом того, находясь в синодальной палате в кругу духовных, Феодосий в разговоре с ними жаловался, что в его время нет доброжелательства к духовному сословию, и по этому поводу угрожал гневом Божиим и междоусобною бранью. Многие духовные уже в прошлом не любили Феодосия за его высокомерие и заносчивость. Феофан и с ним трое архимандритов, заседавших в Синоде, подали императрице донос в том, что Феодосий произнес "слова противные и молчания не терпящие". Государыня 24 апреля дала повеление задержать Феодосия и допросить. На прочий день затем этого ареста спрошены были другие синодальные члены. Тверской епископ Феофилакт Лопатинский показал, что преосвященный Феодосий бранил весь русский население "безумными, нехристианами, горшими турков и всяких варваров, атеистами и идолопоклонниками, говорил, что над церковью совершаются тиранства, толковал, что хворь государю Петру пришла смертельная от безмерного женонеистовства и от Божия отмщения за его посяжку на душевный и монашеский чин", что "излишняя его охота к следованию тайных дел показывает мучительское его сердце, жаждущее крови человеческой". Другие члены ещё не добром помянули Феодосия в своих ответах, когда им задавали вопросы. Новгородский архиепископ просил письменно милости и прощения у государыни, винился в том, что на мосту назвал часового, не пропустившего его во дворец, дураком, но отрицал приписываемые ему речи, подобно тому как бы произнесенные в синодальной палате, и уверял государыню, что он, по верности своей к ней, раньше других учинил и подписал ей присягу. Но позже, при вторичных допросах, Феодосий сознался в некоторых неблаговидных замечаниях, произнесенных перед тверским архиереем о том, что сенаторов пригласили ко столу во дворец, а синодальных членов не пригласили, и что в настоящее время ухаживают за сенаторами, а когда окажется несогласие в народе, тогда начнут ухаживать и за духовенством. Феофан не остановился на первом ударе, нанесенном своему сопернику, но пользуясь тем, что концевой начинает сам виниться, настоял, чтобы у Феодосия забрали всю его переписку и арестовали нескольких монахов из Невского монастыря. 11 мая составлен был Феофаном указ, подписанный государыней, о ссылке Феодосия в далекий корельский монастырь, на устье Двины. 13 мая тот самый вердикт был публично прочитан; вдогонку за тем Феодосия отвезли в местоположение заточения и поместили в келье, устроенной под церковью. Вместе с Феодосием был осужден и сослан в Соловецкий монастырь за разные неисправности синодальный обер-секретарь Варлаам Овсянников. Потом сделан был допрос другим лицам, арестованным по делу Феодосия; из них единственный, Григорий Семенов, думал очернить и самого Феофана, но ему не удалось, и, запутавшись в собственном доносе, доносчик был осужден на кончина за то, что, слышавши по собственному сознанию от Феодосия и Варлаама Овсянникова "злохулительные слова на царскую особу", своевременно не донес. Монахи Невского монастыря, арестованные по делу Феодосия, наговорили на своего опального владыку, что он принуждал их, как своих подчиненных, присягать на в

ерность себе, вроде бы царствующей особе. Тогда составлено было "объявление о Феодосии", в котором изложены были вины новгородского архиепископа. Оно было отдано на просмотр Феофану. Феофан, воспользовавшись этим, двинул занятие до того, что Синод, по высочайшему повелению, приказал снять с Феодосия архиерейский и священнический сан и усадить его в тюрьму с малым оконцем, не пускать к нему рядом людей и не одаривать ему для пропитания ничего, помимо хлеба и воды. Граф Платон Мусин-Пушкин, по царскому повелению, приехал в корельский Никольский монастырь и пригласил туда холмогорского архиерея. Последний в церкви снял с Феодосия сан, а опосля Феодосий был посажен в ту же келью, где сидел раньше, но уже не в архиерейском сане, а в звании простого монаха, под именем чернеца Федоса. В его келье заложили большое оконце и оставили для света маленькое отверстие в четверть аршина; его кутузка была с тройною дверью за замками и печатями; у двери поставлены были двое боец. Как и чем существовал чернец Федос в своей тюрьме от половины октября до конца января 1726 года, - неизвестно, но в конце января архангельский глава администрации области Измайлов приехал в корельский монастырь и приказал перевести узника в другую тюрьму: Феодосий был так слаб, что не мог бродить, и его перенесли на руках, а 5 февраля караульный фендрих Григорьев рапортовал главе администрации области, что чернец Федос умер. Тело Федоса, по указу тайной канцелярии, вынули из земли, отвезли в Кирилловский монастырь и там захоронили 12 марта. 25 июня того же года императрица сообщила Святейшему Синоду, что она соизволила Феофана, псковского архиепископа, перевести на новгородскую архиепископию.

Тогда началось у Феофана небезопасное для него занятие с бывшим архимандритом Маркеллом Родышевским, до того времени находившимся раньше в приближении у Феофана. Этот Маркелл сообщил Феофану, что какой-то боец на улице сделал ему намек о колокольном набатном звоне, за которым должен следовать всенародный мятеж, с целью погубить духовных, подозреваемых в неправославии и поругании святых икон. Феофан донес об этом правительству, и так как донесенное ему Маркеллом касалось народного возмущения, то Феофан сдал Маркелла в ужасный Преображенский распоряжение. Там Маркелл начал наговаривать на Феофана, показывая, между прочим, что он дурно отзывался об императрице. Немного через, Маркелл начал сыпать на Феофана в 47 пунктах обвинения в неправославии, которое, по его объяснению, высказалось во многих сочинениях Феофана; Маркелл направлял, чисто из этих сочинений видно, что автор их думает, что христианин может оправдаться перед Богом верою, а не делами с верою, что он не признает, как следует, творений святых отцов, не почитает икон, называет суеверием водоосвящение, смеется над акафистами, порочит минеи, прологи и кормчую книгу, держит у себя в доме музыку, говорит, что добро было бы ввести ее в церквах и остальное. Тайная канцелярия взяла с Феофана подробное и письменное опровержение таких обвинений, но кто знает, как бы Феофан тогда отделался, если бы, на его фортуна, не пал быстро Мен-шиков, находившийся уже не в дружелюбном отношении к новгородскому архиепископу, и в силу того что мирволивший Родышевскому. С падением Меншикова, Феофан уже смелее и резче прежнего опровергал своего противника Родышевского, освобожденного из Преображенского приказа по распоряжению верховного тайного совета и проживавшего в Невском монастыре. В январе 1728 года Маркелл бежал оттуда в Москву, был пойман по распоряжению Феофана и привезен в Синод, но тут объявил за собой "государево слово" и был сызнова взят в Преображенский команда, где продолжал чиркать на Феофана доносы; позже его отпустили в Симонов монастырь и приказали содержать под караулом, но караул тот самый не был строг. К этому времени двор переехал в Москву, совершилась коронация Петра II, далее - его конец, призвание на престол Анны Ивановны. Потрясения, происходившие тогда одно за другим, многих погубили, но Феофан только пользовался ими, чтобы крепче утвердиться. Ловкий и проницательный, он смекнул, что затеи членов верховного тайного совета ограничить самодержавие со вступлением Анны на престол не осуществятся, что самодержавие уж очень приросло к общественной русской жизни, и, несмотря на все свои подписки и обещания, Анна возвратит русскому престолу известную форму, от которой ее принуждали отречься. Феофан стал на сторону противников верховного совета; не смея в то время как открыто делать супротив него, Феофан молчал, когда нужно было ещё хранить молчание, втайне смеялся над верховниками и побудил, некогда совершения присяги в смысле нового образа правительства, прочесть публично форму этой присяги. Верховники, не смея, со своей стороны, грубо сообщить своих намерений, создали тогда такую форму присяги, которую присягавшие не целиком, так произнести, раскусили. Феофану этого и было нужно, чтобы вслед за тем была вероятность толковать, что занятие понималось нимало не так, как его хотели представить сторонники ограничения царской власти.

Когда Анна была встречаема в Москве, Феофан не посмел выложить ей публично того, что было бы ей славно, но в своей речи, которую произносил перед нею, вставил немного двусмысленных выражений, на которые потом разрешено было сориентировать, как на подтверждение его верности самодержавию. Есть известие (неизвестно - правильно ли), что Феофан подарил Анне столовые часы, в которых под доскою государыня могла нарыть начертанное Феофаном наставление, как поступать ей. Не длительно пришлось Феофану таиться и вилять. По просьбе, представленной разом несколькими стами мужчина из шляхетства, Анна отреклась от условий, на которых принуждена была принять престол от верховного совета, разорвала их публично, и самодержавная политическая элита государя была восстановлена в России на прежних, стародавних основах. Феофан спешил и в речах и в стихах прославить это событие, подсмеиваясь над неудавшимися затеями и угрожая тем, которые бы когда-нибудь вздумали воспроизвести подобные затеи:

Всяк, кто ни мыслит вводить строй отманный,

Бойся самодержавной, прелестницы, Анны:

Как оная бумажка вси твои подлоги.

Растерзанные, падут под царские ноги.

В наступившее царствование, Феофану вновь, до самой своей смерти, пришлось сражаться с кознями своих врагов.

Родышевский, проживая в Симоновом монастыре, сошелся с духовником государыни, троицким архимандритом Варлаамом, с бывшим директором типографии Аврамовым, занимавшимся при Петре писанием истории, и с другими лицами. Было намерение повредить Феофану посредством посредство духовника государыни. Но все козни не удались. Родышевский написал житие Феофана, стараясь выставить в самом дурном свете своего противника, а главное - обвинить его в неправославии. Тот же неугомонный Родышевский составил огромную критику на душевный регламент и на объявление о монашестве; Родышевский силился расквасить точка зрения Петра на монашество, явленный в указе, в котором излагался план нового преобразования монастырей. Маркелл прямо называл эти документы сочинением Феофана. Феофан, со своей стороны, написал отклик, защищая новоиспеченный точка зрения на монашество, но Маркелл не расчел того, что, поражая Феофана за такие сочинения, которые были изданы не от его имени, а как правительственные документы, он вызывал на борьбу с собой уже не Феофана, а руководство, и потому что в январе 1732 года ему поставили это в вину и, по высочайшему повелению, сослали в заточение в Кирилло-Белозерский монастырь, разом с ним отправили Аврамова и ещё двоих лиц в монастыри. Варлаам успел в пору увернуться.

Зато в 1732 году Феофан низложил своего злейшего врага Дашкова, тот, что, будучи членом Синода и энергическим приверженцем старины, давнехонько уже думал произвести вред Феофану, тем больше, что у него были в душе честолюбивые мечты заделаться патриархом. Случилось, что Синод должен был судить воронежского архиерея Льва Юрлова за то, что, уже вслед за тем вступления на престол Анны Ивановны, тот самый архиерей, вместо нее, поминал при богослужении мамаша Петра II, Евдокию Феодоровну, объясняя это в дальнейшем тем, что не получил указа от Синода о вступлении на престол новой государыни. Когда в Синоде собирались собрать указ о том, чтобы воронежского архиерея посадить и везти в Петербург, Георгий Дашков советовал помедлить, обождать нового доношения от воронежского главу администрации области по этому делу, а когда привезли Льва в Петербург, то окончательный показал, что он просил заступничества у Георгия Дашкова. Льва лишили сана и предали гражданскому суду, но и Георгия, как уличенного заступника его, удалили из синода в монастырь. Тогда Феофан поднял супротив Георгия занятие о взятках в ростовской епархии; это занятие решилось не в пользу Георгия, и Феофан испросил у государыни построже наказания виновному: его лишили сана и сослали в Каменный вологодский монастырь.

Пользуясь большим почетом у императрицы Анны, Феофан употреблял близкое положение для того, чтобы вредить своим врагам и преследовать более того тогда, когда они находились в совершенном падении; Феофан был безжалостен не только к своим врагам, но не прощал и тем, которые оказывали сострадание к его бессильным врагам. Бывший некогда коломенским митрополитом, Игнатий Смола, сторонник Дашкова и давнишний недоброжелатель Феофана, был сослан в Свияжский монастырь за нерешительность в деле осуждения Льва. Его принял радушно казанский митрополит Сильвестр Холмский. .

Так же читайте биографии известных людей:

Феофан Ашурков Feofan

В ходе Собора Русской Православной Церкви, прошедшего 3-8 октября 2004 года, Епископ Феофан возглавил рабочую группу по церковной..
читать далее →

Феофилакт Чиликин Feofilakt Chilikin

Чиликин Феофилакт Николаевич (1876 - 26 ноября 1937). Родился в г. Зарайске Рязанской губернии (сейчас Московская область) в старообрядческой семье...
читать далее →

Фердинанд II Ferdinand II

Король Обеих Сицилий в 18301859, из династии Бурбонов.
читать далее →

Фердинанд I Ferdinand I

Фердина'нд I (нем. Ferdinand I., 17931875), австрийский император (18351848) и венгерский и чешский король (как Фердинанд V, в те же годы)...
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий