Известные люди

»

Хаим Сутин

Под Рождество 1943 года в оккупированном немцами Париже состоялся не вполне естественный многодневный бал. Он начался в доме Коко Шанель, а закончился - у художника Хаима Сутина. Это была странная затея: "победители скуки" - Коко Шанель, художник и стихотворец Макс Жакоб, звездочка довоенного кино Мишель Морган, художники Мак-Эвой, Жан Гранпьер и другие - решили учинить грандиозный рождественский торжество. Весь цвет парижской богемы собирался в нем участвовать. Немцы их в особенности не трогали - высший свет есть высший свет. У Шанель публика собралась самая изысканная. В каждом доме задерживались не больше часа, чтобы угнаться за немного дней объехать всех участников соревнования. У очередного аристократа с улицы Осенор гости были ещё важнее - родовая аристократия, каким-то чудом уцелевшая следом всех буржуазных революций. В следующий здание - к Андре Руссену - пришли дамы, закутанные в меха, верно дыни в теплые тряпки, чтобы дозрели. Четвертый бал давал художник Томмазо, выходец из разорившейся генуэзской банкирской семьи. Потом шел черед художника Кислинга - друга Сутина. А опосля гости добрались и до жилища Хаима.

Двери открыл сам владелец. Шумная фирма, толкаясь и веселясь, втиснулась посредством узкий доступ в коридор. Во всем доме горело только немного свечей.

Гости попритихли. Казалось, что попали в обиталище покойника. Княгиня Орловская (больше известная как художница Ханна Орлова) отворила ворота в огромную залу. И замерла. Во главе стола, где должна была бы сиживать она, восседала ее служанка, бабушка Матильда из Сен-Пре, которую Сутин как-то раз рисовал. Кто-то из гостей узнал своих слуг. Потомки итальянских банкиров и французских дворян остолбенели: за столом одного из известнейших в Европе художников сидели обитатели парижского дна. Служанки, пыльные булочники, заскорузлые старушки в мятых передниках, поварята. В качестве единственного угощения на зимнем столе стояли богатые красные гладиолусы.

При виде осанистых господ и элегантных дам обитатели парижского дна нимало не оробели, только мало потеснились. Посреди этого отребья восседал собственник дома и улыбался. Он будто вернулся в мир своего детства - в мир разносчиц молока, прачек, поварих - в захолустное местечко Смиловичи, где-то между Витебском и Вильнюсом, в жилище отца, синагогального служки Боруха Сутина.

До сих пор во многих энциклопедиях мира в статьях про французского живописца Хаима Сутина местом его рождения называют Вильнюс. Застенчивость Сутина породила тот самый миф. Дело в том, что наименование "Смиловичи" жителю Парижа ничего не говорило. Чтобы не нарываться на бесконечные вопросы: "А это где? не в Африке ли часом?", стеснительному провинциалу пришлось упростить реалии своего прошлого.

На его родине глубокие старцы, ещё помнившие родное обучение в иешивах, рассказывали, что тот самый городишко казался местом наказания. Здесь на практике не бывало чужаков и пришельцев. Никаких развлечений - помимо криков и ругани - в Смиловичах также не знали. Синематограф до городка не дошел, изобретением Гутенберга на практике не пользовались, новости передавались "беспроволочным телеграфом". Основной достопримечательностью селения была пожарная башня, изукрашенная надписями на идиш. Ее не уничтожила более того битва. Местные мальчишки забирались на нее и смотрели вдаль. Все, что было за линией горизонта, представлялось недостижимым и опасным.

Казалось бы, незначительные детали и подробности навеки канувшего в Лету быта. Однако как раз они, да ещё местечковые страхи и опасности, обрушившиеся на голову впечатлительного юноши, сделали из Сутина великого художника.

Он родился 13 января 1893 года. Ему дали имя в честь деда. В семнадцать лет Хаим поступил в услужение к известному виленскому адвокату Рубинлихту. Именно он первым обратил чуткость на рисунки юноши. Неизвестно, чем он пленился в тех набросках, - большая их количество утеряна. В каталоге аукциона "Кристи" за 80-е годы представлены только два рисунка вильнюсского периода - что-то словно бы подражания Коро. Адвокат дал Хаиму рекомендательное сообщение в Виленское иудаистское среда поощрения художеств. А уж там его убедили ехать в Париж - обучаться на художника.

Только огромное пространство, отделявшее Париж от Вильнюса, помешало бедному юноше, не знающему языка, удрать назад к своему хозяину-адвокату. Первые месяцы в Париже были для него адом. Поначалу пришлось подрабатывать натурщиком: неведомые молодые люди с замысловатыми фамилиями Фужита, Кислинг, Фриш преобразовывали его стан в линий, полутона и тени. Но зато он общался с самыми настоящими художниками! Именно тогда он познакомился со своим земляком, скульптором и графиком, выходцем из белорусского местечка Осипом Цадкиным. Цадкин предложил Хаиму разделять с ним мастерскую.

Мастерская находилась в подвале старого четырехэтажного дома рядом со сквером на улице Вожирар - поблизости от знаменитых парижских боен. Забравшись на крышу, Сутин подолгу смотрел, как дюжие работники волокут упирающихся животных в специальное помещение, откель следом выносят страшные кровавые туши. Узнав, за чем как раз часами отслеживает его молодой дружбан, Цадкин привел Хаима к Пикассо, послушать его рассказы про мордобой быков в Испании. Прежде Сутин не представлял себе, что мужчина и бык могут ухватиться на равных. "Если бы я не смог сделаться художником, я бы стал тореадором", - говорил он. Надо проговорить, от дружбы с Пикассо его вовсю отговаривали, и не кто-нибудь, а Гийом Аполлинер. "Никогда с ним не связывайся, - поучал он Сутина, - произвольный его товарищ кончает существование самоубийством".

Из мемуаров Цадкина следует, что как раз он рассказал о Сутине Модильяни. Дело было в кофейне на Монмартре. Модильяни, вдребезги хмельной, тут же захотел осмотреть работы Сутина. Как вспоминал Цадкин, они ввалились к нему в подвал и застыли от изумления. Сутин стоял нагой перед холстом и смотрел на него любовно, вроде бы это была девица. Потом он бережно взял кисть и нанес два-три сильных и ровных мазка на поверхность холста. Эффект был поразительный - как будто на холст попала струйка крови. Ощущение было до такой степени сильным, что Модильяни закричал. Потом Хаим обозначил около этой "рваной раны" контуры человеческого тела, потом водрузил ему на голову нечто несуразное, похожее на цилиндр, тот, что посредством миг превратился в белый колпак поваренка. Модильяни задрожал и вскрикнул: "Тебе нужна девица, Хаим, по-другому ты пропадешь!"

Модильяни притащил его к себе в мастерскую, заставил позировать, следом предложил ему пожить на улице Жозеф-Бара у его друга поэта Леопольда Зборовского, тот, что продавал картины Модильяни. Правда, благоверная Зборовского Анна невзлюбила Хаима и запретила приводить его в здание. В отместку Модильяни нарисовал портрет Сутина прямо на двери ее квартиры.

Хаим стал легендарной личностью посреди обитателей Монпарнаса как раз из-за этой двери. Его портрет пытались оттереть, выжечь, выскоблить, в конце концов ворота сняли с петель и выставили на продажу. Ее купил какой-то умалишенный мануфактурщик, охотник постимпрессионистов Люсьен Map. А сквозь десять лет продал - она стоила в тысячу раз больше. Ее новым владельцем оказался арабский шейх.

С легкой руки Модильяни Хаиму позировали прехорошенькие натурщицы. Самой утонченной и красивой была Люния Чековская, далее шла Беатрис Хестингс - знаменитая укротительница пьяных художников, соблазнительная, властная и эксцентричная товарка Модильяни (Беатрис могла, в частности, развлечения для прогуляться в какой-нибудь немыслимой шляпке, с корзиной, полной живых уток). И в конце концов, некая продавщица цветов с площади Пигаль по имени Руфь. Она была непомерно толста и выглядела лет на сорок старше Сутина. Ее Хаим любил в особенности. И за то, что она такая толстая, как женщины из его детства, и за то, что беспрестанно шутила, переиначивая невинные выражения в похабщину. Говорили, что как раз Руфь лишила Хаима невинности.

Странный он был джентльмен. Кто-то пустил слух, что Хаим не женится, вследствие того что что не может обожать нормальных женщин. Якобы художник Кислинг видел, как Хаим целовал и гладил каменную статую, когда в студии никого не было. Правда это или нет, кто знает? Художники все мало чокнутые.

По свидетельству натурщицы Полетт, Сутин страдал лунатизмом. Однажды Модильяни запер Полетт и Хаима в его подвале, подсунув под ворота палитру с красками и три куска картона, на одном из которых было написано: "Лпотому как рисуйте, либо занимайтесь любовью". Бедный Сутин от смущения лег не раздеваясь на диван и заснул. Ночью он разбудил Полетт, велел ей раздеться, разделся сам - и они стали танцевать. Танцевали без малого в полной темноте, без единого звука, только еле слышно шаркали босые подошвы об пол. Полетт рассказывала, что ей казалось, как будто Хаим спит.

У него было небольшое психическое отклонение - он испытывал болезненное влечение к красному. При виде окровавленных мясных туш Хаим впадал в экстатическое оцепенение. Об этом вспоминают многие его биографы и друзья. Патологическая влюбленность к красному породила его неповторимую манеру письма - что бы ни изображал Сутин, это напоминало выворачиваемое наружу чрево, вроде живое туловище разрывает рог быка или какой-то инстинкт, призванный природой не уберечь, а ликвидировать человека.

Да, он определенно был необычный дядя.

Однажды утром бездыханного Сутина нашли в мусорном ящике. Дворник, обнаруживший находку, вызвал полицию. Выяснилось, что это не прах, а мертвецки хмельной Хаим. В участке за чашку кофе и булочку Сутин нарисовал портрет начальника полиции. Полицейский ранг оказался нежным человеком, тонким ценителем живописи. Он увидел в нищем алкоголике гения.

В начале 20-х, когда Франция переживала эйфорию победы над Германией, и, казалось, все самое страшное осталось сзади, изображения огромных окровавленных туш принесли Сутину признание. Сам Хаим толком не отдавал себе отчета, откель взялась эта слава. Его картины стали славно продаваться. Он завел собственную студию на площади Клема, откель открывался диковинный внешность на Сену - он напоминал ему обличье на Двину, реку его детства.

Он стал биться с собственной славой непомерным чудачеством. Если кто-то держал в доме кошек, то Хаиму взбрело в голову удерживать старушек. В его доме появились какие-то невообразимые бабули, про которых он говорил, что это его дальние родственницы - какие-то кухарки, чисто только-только сошедшие с его полотен. Одни говорили, что он с ними спит, другие - что он их только рисует...

В различие от Шагала Сутин ни в жизнь не пытался выказать влюбленность к своей родине в живописи. Ему словно бы претила сама вероятность чиркать нечто идиллическое. Собственная жизнеописание для него началась гладко с того момента, когда он уяснил, может быть немного шизофренически, угрозу, нависшую над миром, и чудовищную силу инстинкта, толкающего человека к смерти.

Начало войны застало Сутина в Париже. Он не уехал, как Шагал, Цадкин и многие другие его друзья. Он будто дожидался апокалипсиса, тот, что предрекали его же собственные картины.

Он умер посредством восемь месяцев потом того памятного рождественского бала, в августе 1943 года, на операционном столе. От опухоли, которая съела его разум. Ему было пятьдесят лет. Наверное, тогда, под Рождество, он предчувствовал близкий финал и хотел возвратиться туда, куда ему уже не было дороги, - на родину, в малолетство, к тем нищим и убогим, кого он всю существование рисовал и чья бедность в конце концов принесла ему капиталы и славу. Странный был джентльмен.

Источник информации: журнал "Культ Личностей", январь/февраль 2000.

Так же читайте биографии известных людей:

Хаим Вейцман Haim Atsriel Weizmann

Чудеса иногда случаются, но над этим приходится очень много работать. Х.А.Вейцман.
читать далее →

Хаим Балцан Hayim Baltsan

В 1974 году Балцан стал соучредителем Движения за единообразное правописание на иврите, составил Предложение о реформе правописания на иврите и ряд..
читать далее →

Хаим Рамон Haim Ramon

В 1983 году был избран в кнессет от партии Авода. В правительстве Ицхака Рабина занимал пост министра здравоохранения.
читать далее →

Хаим Бар-Лев Haim Bar-Lev

Израильский военный и государственный деятель, генерал.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий