Известные люди

»

Юлий Айхенвальд

В 1892 году окончил вектор движения в Новороссийском университете по историко-филологическому факультету, получив золотую медаль за сочинение "Эмпиризм Локка и рационализм Лейбница". Поселившись в Москве, был секретарем Философского общества и редакции "Вопросов философии и психологии". Читает лекции по истории русской литературы на московских женских педагогических курсах, в университете имени Шанявского и на высших женских курсах (Герье). Часто, с большим успехом, читает публичные лекции в Москве и периферии. С 1895 года поместил строй статей и рецензий в "Вестнике Воспитания", "Вопросах философии и психологии", Словаре Граната, "Курьере", "Научном Слове", петербургском "Слове" (критические фельетоны), в "Истории русской литературы XIX века" Овсянико-Куликовского, в собрании сочинений Пушкина под редакцией Венгерова и других. Особенно деятельное участие принимал в "Русских Ведомостях", где в 1895 - 1902 годах вел философскую библиографию, и в "Русской Мысли", где с 1902 года давал обзор драматического театра, а в 1907 - 1908 годах был членом редакции. Литературные характеристики А. вышли отдельным изданием под заглавием "Силуэты русских писателей", I выпуск в 1906 году (М., 2-е дополненное издание, М., 1908), II - в 1908 году (2-е исправленное издание, М., 1909), III - в 1910 году. Статьи педагогические и философские собраны под заглавием "Отдельные Страницы" (М., 1910). Отдельно вышли ещё книга "Пушкин" (М., 1908) и брошюра "Валерий Брюсов" (М., 1910). Первые два выпуска "Силуэтов" удостоены Академией Наук в 1909 году почетного отзыва. А. переведена сказка Апулея "Амур и Психея" ("Пантеон Литературы", 1895); под его редакцией вышли книги Эллен Кей, "Век ребенка" (М., 1905), Ланге, "Женский вопрос", Маймона, "Введение в современную эстетику" (1909). С 1899 года в переводе и под редакцией А. выходит полное собрание сочинений Шопенгауэра. "Силуэты русских писателей" отводят А. заметное, крайне своеобразное местоположение в современной критике. Общепризнанными разрешается считывать его достоинства как замечательного стилиста. У него бесспорно блистающий, образный слог; его статьи нечто словно бы критических стихотворений в прозе. Отсюда известная их вычурность. Приподнятость А., при всем при том, органически и беспрепятственно вытекает из его восторженного отношения к литературе. Те писатели, которых он любит, представляются ему пророками; каждое словечко их полно священного значения, о них надобно вещать молитвенно. Статьи А. являются попытками создания у нас чисто импрессионистской критики, задачи которой не столь истолковать автора, сколь передать ощущение, произведенное им на критика. Свои статьи о Пушкине А. так и называет "Отклики Пушкину". С этим крайним субъективизмом, в конце концов, позволительно было бы помириться как с особого рода творчеством. Но А. претендует и на объективное значение; ему кажется, что он рисует хотя и силуэтные, но все-таки портреты. Между тем, его силуэты часто теряют всякое сходство с оригиналом, и это, главным образом, оттого, что А. - историк литературы, намеренно игнорирующий историю. А. исходит из того, что искусство есть нечто как пить дать самодовлеющее и оттого сознательно отказывается от анализирования писателя в связи с условиями места и времени. Опираясь на авторитет немецкого эстетика Меймана, А. желает сагитировать русского читателя, воспитанного на отзывчивости к этико-социальным запросам в искусстве и критике, что "великие мастера и их великие ценители не только не служат продуктами своей эпохи, не только не подчиняются ей, а, напротив, зачастую выступают в резкой противоположности к ней и к современному обществу"; "художник, тот, что делается рабом социальных запросов, унижает этим и родное искусство, и самое общество". Вследствие такого отношения к общественности, А. настолько же тенденциозен, как и самые крайние из защитников утилитарного искусства. Для А. сатирик, бытовик, общественник, будь это сам Тургенев, загодя осужден. "Настоящее" художественное творчество интересуется только созерцанием природы, проблемами страстей и... отношением к Богу. На религиозные вопросы враждебное касательство А. к идейности не распространяется. - Лучше всег

о удался А. Пушкин, потому как что он для него "божественный". Красиво передано А. "сладкое" очарование "Бахчисарайского фонтана", интересны замечания о "Скупом рыцаре", "Моцарте и Сальери". Слабее характеристики "Бориса Годунова" и "Евгения Онегина", как раз потому что, что тут главную образ играют быт и реальная реальность. - Отдельные тома "Силуэтов" не однородны по общему тону. Благодаря первым "Силуэтам", за А. установилась репутация критика, "обсахаривающего" тех писателей, к которым относится славно. Это совсем справедливо. Но уже во II т. "Силуэтов" А. с тою же неумеренностью, с которою он в I т. расточал похвалы, становится отчаянно нетерпимым по отношению к творчеству идейно-общественному, а в III т. грубо отрицательные характеристики более того преобладают. В I т. сильно содержательны этюды о Баратынском, Тютчеве, Гоголе, Лермонтове, Гаршине, Чехове. С особенною теплотою говорит А. о Чехове, в котором усматривает не столь пессимизм, сколь задушевную жалость ко всему несовершенному. В своем стремлении во всем разыскать элементы гармонии, критик усмотрел и в Лермонтове, в последние годы его жизни, "просветленное примирение с миром". Лермонтов познал смирение; он не высокомерный и не сердитый, он был только несчастен. "Тихая муза" Гаршина привлекает А. тем, что она дает так невпроворот "примирительных моментов" в изображении вековечной борьбы между добром и злом. "Неутомимая гуманность" Короленко умиляет критика, но он не отдает ему всей полноты своих симпатий, потому как что в произведениях Короленко чрезмерно непочатый край человека, и "не чуется космоса"; плохо, что он чересчур ясен, что "ему чужд всяческий мистицизм". Во II томе "Силуэтов" А. интересны характеристики Майкова, Щербины, Фета, Полонского ; полна истинного восторга, хотя в общем ничего нового не дает, характеристика Толстого ; замечательна колоритная статья о Достоевском. Безгранично приподнято ставит А. Достоевского - на самую вершину важный литературы; но, с восторгом созерцая нечеловеческую силу его духовной личности, он, совместно с тем, полон ужаса пред теми безднами греха и неверия, которые вскрыты его творчеством. Достоевский для него "писатель-дьявол", все его творчество - "собственная психология в лицах; все это - больное откровение его беспримерной души... Вопреки общепринятому взгляду разрешается раздумывать, что Достоевский - большой атеист, не христианин, а аккурат антихрист". Тягостное ощущение производят статьи об Островском и Тургеневе. Тут тяготение выкинуть из истории литературы исторический компонент жестоко отомстило критику. Что проговорить о характеристике Тургенева, в которой практически ни одним словом не упомянуто об общественном значении "Записок охотника", "Рудина", "Накануне" и др.? Получился Тургенев без Тургенева. А. не стесняется вещать, что "Тургенев не глубок", что "во многих отношениях его творчество - общее место", что он серьезные явления жизни изображает "поверхностно и в тонах уж очень легких", что образованность у него "неприятная". Совершенно освобождая себя более того от таких, к примеру, общеизвестных фактов, как дерзкий разрыв Тургенева с новым поколением, критик решается утверждать, что Тургенев завсегда помнил "про молодая поросль, не хотел обронить себя в ее глазах". И, единым взмахом пера уничтожив все, что отвело Тургеневу великое местоположение в истории русской литературы, А. следом за тем называет то, что в Тургеневе ему нравится: "Два приятеля", "Часы", "Рассказ отца Алексея". В характеристике Островского критик не хочет отделить бытописателя от тупости изображаемого им быта. Третий том "Силуэтов", посвященный писателям наших дней, идет ещё дальше по пути произвольных толкований и немотивированных симпатий. Можно пояснить себе, зачем А., с его культом полной отрешенности от злобы дня, нравится Бунин и идеально не нравится Горький. Труднее взять в толк, отчего он сводит к нулю отрешенного от условий места и времени Леонида Андреева, и безупречно воспрещено осознать неслыханную резкость, с которою он обрушился на Брюсова. В чрезвычайной тщательности, с которою Брюсов отделывает свои вирши, критик-импрессионист, забыв "муки слова" более того в пушкинском тексте, усматривает доказате

льство того, что он от "Господа никакого таланта не получил". Не останавливаясь на других, чертовски частых в А. капризах импрессионизма, запрещено не вымолвить, что, в конце концов, они вредят изящному дарованию А.С. Венгеров.

Так же читайте биографии известных людей:

Юлий Каниц Juliy Kanic

Родился в 30-х годах XVIII столетия, учился в шляхетском кадетском корпусе, служил в юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел.
читать далее →

Юлий Даниэль Juliy Daniel

ДАНИЭЛЬ, ЮЛИЙ МАРКОВИЧ (1925-1988), русский писатель, переводчик. Родился 15 ноября 1925 в Москве в семье еврейского писателя М.Н.Мееровича,..
читать далее →

Юлий Бершадский Juliy Bershadskiy

Юлий Бершадский - российский и украинский советский живописец и педагог. Заслуженный деятель искусств Украинской ССР. Родился 21 января 1869..
читать далее →

Юлий Жуковский Juliy Jukovskiy

Публицист и экономист. Окончил курс в училище правоведения; служил в Сенате и государственной канцелярии; одно время занимался исключительно..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий