Известные люди

»

Александр Молодчий

Родился в семье рабочего. Украинец.

Генерал-лейтенант авиации Молодчий вспоминает: Время было трудное, суровое. Отец работал на заводе. В нашей семье четверо детей, а заработок у отца мелкий, да ещё карточки на хлеб. Родители - люди сознательные - говорили детям, что нужно пострадать, объясняли, отчего не хватает хлеба, и мы терпели, ждали лучшего.

Тогда же случилось такое, что и не расскажешь. Ночью, когда все спали, в квартиру забрались воры и утащили все, что могли забрать, попутно и одежду. Какой она там ни была, но была она последней. Остались в том, в чем дремать легли. Двое суток мы все сидели дома. Отец на работу не ходил. Надеть-то нечего. На третьи сутки пришли рабочие с завода, где работал папа. Заволновались гам. Куда, мол, джентльмен пропал? Узнав, в чем занятие, принесли ему одежду, да и нам соседи дали кто что мог.

Оделись, благодарю сказали, словно ничего и не произошло. Тогда все перебивались, всем не хватало хлеба, а о приличной одежде негусто кто и думал

А когда отменили карточки на хлеб, я так его наелся, что чуть-чуть не умер.

В тринадцать лет он начал заниматься авиамоделизмом.

В начале 1936 г. Молодчий был зачислен курсантом планерной станции Луганского аэроклуба и вместе с тем назначен начальником его авиамодельной лаборатории. А вскоре стал планеристом-инструктором.

Вспоминает генерал-лейтенант авиации Молодчий: Летали мы невысоко, недалёко. Наши полеты больше были похожи на прыжки кузнечиков. Делалось это так. Начинающий планерист забирался в кабину. Инструктор занимал местоположение на земле у конца крыла планера. Остальные натягивали амортизатор за два конца и посредством каждые десять шагов дружно, на весь аэропорт кричали:

Раз! Еще десять шагов: Два! Потом: Три! Четыре! Инструктор, в зависимости от уровня подготовки обучаемого, подавал команду: Старт! И вот тогда наступал долгожданный миг. Пилот тянул рукоятку отцепа. Планер, освободившись от завернутого в землю мертвяка - штопора, устремлялся за сокращающимся резиновым амортизатором, набирал прыть. Еще момент - и фанерная птица отрывалась от земли.

Незабываемые секунды полета! Планер поднимался тем выше, чем больше шагов накрутили на амортизатор. А его натягивали все сильнее и сильнее. Шагами этими на земле мы измеряли свои шаги в небеса. Если сперва планер только делал пробежку, то посредством некоторое время он уже отрывался от земли на немного сантиметров. Потом взмывал в небеса. А в конце обучения планер поднимался в воздух на высоту нескольких десятков метров, плавно и ясно снижался, садился на зеленое поле, как огромная птица.

Можно представить себе, сколь планер был за день в воздухе и сколь мы его таскали по земле. А полеты продолжались длительно. Нередко до наступления темноты. Бывало, уже при луне строились в общую колонну и с песнями шли от своей близкий авиационной Камбродской горы в направлении города. И уже там расходились по домам.

Той же весной Молодчий был включен в группу парашютистов и вскоре совершил начальный скачок с парашютом. А после этого прохождения теоретического курса начал вывозные полеты с инструктором на учебном биплане У-2.

Летом 1937 г. он совершил свой начальный независимый вылет на У-2.

В РККА с 1937 г. В 1937 г. поступил в Ворошиловградскую военную школу пилотов ВВС РККА им. Пролетариата Донбасса, которую окончил в 1938 г.

Вспоминает Молодчий: Обычное обучение курсантов проходило два года, а мы, комсомольцы, закончившие аэроклуб, должны были освоить всю программу за единственный год. Всю зиму мы изучали технику, занимались строевой подготовкой, физкультурой. С наступлением весны теоретические занятия сократились, в настоящий момент мы были на аэродроме с рассвета и до наступления темноты.

В конце 1938 года нас одели в новенькую авиационную форму. На левом рукаве - авиационный трафарет. Гордость авиаторов! Приказом народного комиссара обороны нам было присвоено воинское звание меньший лейтенант и профессия - военлет.

Мечта сбылась.

После окончания авиашколы меньшой лейтенант Молодчий служил младшим летчиком 51-го сбап в Курске. Летал на СБ.

С 1940 г. он служил в 100-м дбап. Летал на дальнем бомбардировщике ДБ-3А. Был командиром звена

Участвовал в Великой Отечественной войне с сентября 1941 г. Был летчиком 420-го дальнего бомбардировочного авиаполка особого назначения 81-й авиадивизии дальнего действия. Летал на двухмоторном дальнем бомбардировщике Ер-2.

10.08.41 г. экипаж младшего лейтенанта Молодчего должен был участвовать в налете на Берлин. Но на взлете его авиалайнер потерпел аварию и только чудом не взорвался на собственных бомбах.

Генерал-лейтенант авиации Молодчий рассказывает: Вторая половинка дня. Все экипажи в сборе. Узнаем о боевой задаче: ночью совместно с группой самолетов, взлетающих с острова Сааремаа, надобно будет причинить бомбовый потрясение по Берлину. Нас собрали в громадный комнате. Летчики и штурманы экипажей разложили на столах полетные карты. Производим необходимые расчеты и прокладку маршрута к фашистской столице.

Задачу на боевой вылет нам ставил лично командующий Военно-Воздушными Силами РККА генерал П.Ф. Жигарев. Это ещё раз подчеркивало всю важность задуманной операции. Указания были короткими: время взлета, состав боевых групп и путь полета.

- Какие есть вопросы?

Таковых у нас не оказалось. Да их и не могло быть. Мало кто из нас представлял, что ждет нас там, на маршруте, как делать в особых случаях. Не имели мы сведений и о противовоздушной обороне противника как на маршруте, так и в районе цели.

Комбриг М.В. Водопьянов готовился к полету также. А наше руководство полка оставалось на базовом аэродроме. Почему? Еще сюрприз: будем взлетать не с бетонированной полосы, а с грунта.

- Как же так? - обратились к старшему нашей группы капитану Степанову. - Не подходит это. Ведь и бомб столь. И полная заправка горючим.

Степанов в отклик только плечами пожал. А вслед за тем и сам выложил родное изумление. Но дискутировать у нас не было права: команда есть инструкция! И чей команда!..

Тов. Водопьянову. Обязать 81-ю авиадивизию во главе с командиром дивизии т. Водопьяновым с 9.VIII на 10.VIII или в единственный из следующих дней, в зависимости от условий погоды, изготовить налет на Берлин. При налете, помимо фугасных бомб, непременно скинуть на Берлин кроме того зажигательные бомбы малого и большого калибра. В случае если моторы начнут сдавать по пути на Берлин, располагать в качестве запасной цели для бомбежки г. Кенигсберг. И. Сталин...

Но на одном порыве патриотизма одолеть трудности боевой задачи оказалось нереально. Неудачи начались на взлете. На самолетах ТБ-7 двигатели были ненадежными. И это привело к нескольким авариям тут же, вблизи аэродрома. Нашему Ер-2, перегруженному бомбами и горючим, потребовалось взлетное поле большего размера, нежели предполагалось

С полным полетным весом я ни в жизнь ещё не взлетал, но это не пугало. Боялся другого - как бы не отменили взлет. Только вперед, - думал я, - на Берлин, сквозь любые трудности и преграды.

Наконец кумачовый флажок опущен. Получив дозволение на взлет, я вывел двигатели на форсированный порядок работы, отпустил тормоза, и авиалайнер начал разбег...

Сколько бы ни прошло лет с того времени, а я во всех деталях буду не забывать тот самый взлет.

Когда под самолетом мелькнул край аэродрома, мне ничего не оставалось, как брать штурвал на себя, хотя прыть для отрыва была ещё мала. Движение штурвала заставило авиалайнер нехотя вознести нос. Основные колеса повисли в воздухе, а хвостовое продолжало струиться по земле. Самолет не летел, он висел на моторах, ему ещё чуть-чуть не хватало скорости. Преждевременно увеличенный взлетный уголок ухудшил его аэродинамику, и он снова опустился на землю основными колесами.

Может, и обошлось бы все, но за пределами аэродрома была канава дренажной системы. Туда и попали колеса. Последовал резкий, огромной силы потрясение. На некоторое время все - и небосклон, и почва - смешалось с пылью. В сознании было одно: сегодня, последует взрыв, и мы взлетим на воздух. Но не на крыльях самолета, а от наших же бомб.

На аэродроме вновь все попадали на землю, ожидая взрыва. Но его не последовало. Постепенно пылища улеглась, и все увидели, что в ста метрах за пределами взлетного поля, у лежавшего на брюхе самолета, стоят четверо людей.

Командование приняло заключение перестать отправку самолетов - уж очень очевидным был риск. К нашей машине подъехало немного легковых автомобилей. Это командующий ВВС и сопровождающие его лица объезжали упавшие самолеты за пределами аэродрома. Выслушав мой отчет, генерал одобрительно похлопал меня по плечу и сказал:

- Молодец, лейтенант, своевременно убрал шасси.

Мою попытку втолковать, что шасси лежат в канаве, генерал уже -не услышал, он торопился к другому самолету. И сызнова основополагающий блин, и сызнова, как говорится, комом. Боевая служба нашей дивизии особого назначения началась неудачно. Это было видно и нам, молодым летчикам. А руководителям постарше, о чем свидетельствуют их воспоминания, написанные и опубликованные позже, стало ясно, что задуманное большое действо нужно готовить солидно, с глубоким знанием дела, и не только исполнителям, но и, в первую очередность, руководителям.

18.09.41 г. меньшой лейтенант Молодчий совершил свой первостепеннный боевой вылет.

Он вспоминает: Экипажу приказано вылететь в район города Демянска Новгородской области.

- Произвести разведку, - поставил задачу начальник. - Если обнаружите большое скопление вражеских войск - причинить потрясение. И сразу же сообщить по радио о результатах наблюдений

Погода была хмурая, осенняя, на редкость плохая, Моросил дождь

Груженный бомбами, Ер-2 несладко оторвался от земли. Берем вектор движения на запад. Традиционного круга не делаем: в целях маскировки строго-настрого запрещено задерживаться над аэродромом более того на минуту

Тучи - грязные, косматые. Они прямо-таки ложатся на землю. Поэтому идем над самыми верхушками деревьев. Отыскиваем заданный предмет.

Вот тут-то в первый раз за войну я и увидел фашистов с воздуха...

- Без команды не палить, - предупреждаю сурово.

У самого все кипит внутри. И расположение экипажа - такое же.

Под нами - шоссе. Летим над ним. Внимательно просматриваем местность. Демянск. Под крыльями бомбардировщика мелькают мокрые крыши. Город пустынен. Ни души. Только дома. Э, нет! К центру - огромное скопление вражеских танков, артиллерии, автомашин. На одной из площадей выстроились колонны боец. Видимо, готовятся к маршу. Увидев свой авиалайнер, фашисты стали разбегаться в разные стороны.

- Бросай бомбы! - командую штурману.

- Зайди ещё раз, - просит Куликов.

- Что это тебе, полигон? - люто кричу Сергею.

Но тот невозмутим.

- Развернись, будь любезен, - просит он. Радируем командованию о своих наблюдениях и снова берем вектор движения на мишень. По самолету открывают ураганный жар зенитки. Снаряды рвутся слева, с правой стороны, спереди, позади, а маневрировать не разрешено, штурман ведет прицеливание. Теперь его свобода. Он командует, куда и на сколь градусов довернуть авиалайнер.

- Чуть правее - единственный градус... - слышу его звук. - Так держи... Хорош... Теперь - левее градуса на полтора... Отлично!

Спокойствие штурмана передается всем. Я непреклонно сжимаю штурвал.

- Открываю бомболюки, - докладывает Куликов. И кажется, что авиалайнер, как грузчик, сбросивший с плеч тяжелую ношу, облегченно вздыхает. Машина рвется вверх. И тут раздается оглушительный треск: снаряд! Через момент ещё потрясение. И ещё. Один за другим.

- Товарищ начальник, - кричит Панфилов, - в кабине полно дыма, все горит!

- Без паники, Саша! а сам думаю: Неужели финал, отвоевались?!

Решение созревает молниеносно. Притворяюсь сбитым. Кладу машину на крыло, чтобы быстрее обронить высоту. А терять-то нечего.

- Саша, выводи! - это звук Куликова. - Выводи, Саша, - почва!..

С трудом у самой земли выравниваю авиалайнер. Иду практически по крышам. Беру вектор движения на восток. Маневр удался. В дураках остались гитлеровцы. Кстати, позже я нередко пользовался этим приемом: делал внешность, как будто меня подбили, и вечно мне удавалось одурачить фашистских зенитчиков.

- Товарищ начальник, - виноватым голосом докладывает Панфилов. - Очаги пожара ликвидированы.

Понимаю, ждет выволочки за минутную слабость. Хотя, что тут честить. Таково было боевое крещение огнем. И каким огнем!

- Хорошо, Саша, - говорю обычным тоном и добавляю. - Спасибо.

Пожар-то погасили. Но возникает новая угроза - появляются перебои в работе одного мотора. Я заметил, что ещё над целью упали обороты и он потерял половину мощности. И вот в настоящее время авиалайнер начало сотрясать. Вся надежда на исправный двигатель. Исправный ли? Но в то время как работает славно. Дотянет ли хотя бы до своей территории? Лететь-то ещё долговременно.

Дотянули. И не только до своей территории. Даже до аэродрома. А когда приземлились, вышли из машины, посмотрели на бомбардировщик и ахнули: потрепан он был изрядно, чтобы не заявить изрешечен.

Две дыры в кабине стрелков, уймище мелких пробоин в фюзеляже, отбит единственный киль с рулем поворота, повреждены бензобаки. А то, что колеса также были разбиты пулями или осколками снарядов, я почувствовал разом же потом приземления. Самолет как-то непривычно вилял хвостом пытался сделаться на нос, а когда прыть уменьшилась, его начало сотрясать и кидать в разные стороны.

Через неделю авиалайнер был восстановлен и экипаж продолжил боевую работу. Экипаж Молодчего бомбил Псков, Смоленск, Оршу, Витебск, Унечу... Случалось всякое.

Генерал-лейтенант авиации Молодчий вспоминает: В середине октября нашу авиадивизию перенацелили на поддержка войскам Калининского фронта. Экипажи других полков, помогая наземным частям унимать натиск врага, непрерывно бомбили передовую линию противника. Мы же продолжали делать налеты на тыловые военные коммуникации гитлеровцев.

В единственный из таких полетов свойский бомбардировщик весьма обстреляли фашистские зенитчики. Осколками разорвавшегося вблизи снаряда авиалайнер был поврежден, но продолжал держаться в воздухе.

- Дотяни до аэродрома, дотяни, - внутренне уламывал я не то себя, не то машину, обращаясь к ней, вроде бы к живому существу.

- Приближаемся к линии фронта, - песней прозвучали в наушниках слова Куликова.

- Очень неплохо! - обрадовался я. Но в эту минуту свой разговорчик со штурманом прервал Саша Панфилов:

- Нас атакуют два мессера! Они заходят сверху! - И выпустил немного длинных очередей. Через две-три секунды послышался его веселый возглас: - Горит единственный!

Я увидел объятый пламенем авиалайнер. Он пронесся над нами, оставляя за собой долгий шлейф дыма, перешел в пикирование и рухнул на землю.

- Порядок!

Застрочила нижняя пулеметная установка - это Леша Васильев отражал атаку второго мессера. На крыльях нашего самолета появились рваные отверстия. Успел-таки фашист прошить свойский авиалайнер длинной очередью.

- Мессер ушел! - доложили стрелки. Под нами уже был фронт, а за ним и своя территория. Это, бесспорно, и заставило вражеского летчика завернуть вспять.

Бомбардировщик, изрешеченный осколками, продолжал полет, но мне уже с трудом удавалось удерживать его на курсе и высоте. Действующий движок от здоровенный нагрузки перегрелся. Температура масла возле 100 градусов, воды - больше 120. Вижу - не выдержать.

- Приготовиться к прыжку! - даю команду экипажу.

Перегретый двигатель тянет все хуже. Начинаем лишаться высоту. Внезапно шум двигателя прекратился, машину очень тряхнуло, и винт остановился. Конец, - мелькнуло в голове. Стало окончательно тихонько. Из-за капота мотора выскользнули языки пламени, и немедленно же загорелось крыло.

- Всем оставить авиалайнер! - приказал я. Через немного секунд экипаж выбросился на парашютах. А в глубине сознания все ещё таилась надежда спасти авиалайнер. Очень уж не хотелось оставаться безлошадным. Ищу глазами местоположение для посадки, планирую и относительно удачно приземляю горящий бомбардировщик на берегу незнакомой речушки.

Быстро выскакиваю из кабины, отбегаю в сторону. Нет, спасти машину не удалось, - успеваю помыслить и теряю разум. Очевидно, при посадке я все-таки ушибся, а может быть, задело осколком снаряда. Сколько так пролежал, не помню

Смеркалось. В догоравшем самолете раздалось немного глухих взрывов: это взорвались боеприпасы.

Я был уверен, что члены экипажа придут к месту посадки бомбардировщика. И не ошибся. Вскоре на лужайке в очень сгустившихся сумерках появились три фигуры. Я узнал своих друзей. Двое высоких - это стрелки, третий - литой, приземистый - Сережа Куликов. Они подошли к тлевшим обломкам самолета, осмотрелись, далее сняли шлемофоны и склонили головы. Дорогие мои боевые друзья! Они решили, что я не стал сигать с парашютом, боролся до конца за избавление самолета и погиб, спалился сообща с машиной.

22.10.41 г. лейтенанту Молодчему Александру Игнатьевичу за образцовое выполнение боевых заданий командования было присвоено звание Герой Советского Союза.

Вэтого к ноябрю 1941 г. экипажи 420-го дбапон совершили 154 боевых вылета (6 в августе, 81 в сентябре и 67 в октябре), полк понес серьезные потери, потеряв 30 машин из 40. Погибли 11 летчиков, 8 штурманов, 9 стрелков-радистов и 13 воздушных стрелков.

18.10.41 г. неприятель сшиб пять бомбардировщиков, погибли восемь авиаторов. Экипажи сбросили на противника возле 200 т бомб и доложили об уничтожении трех истребителей противника.

С 5.11.41 г. полк начал отдавать оставшуюся матчасть в 421-й дбап, а в декабре был выведен в основательный тыл на переформирование и перевооружение. Полк должен был переучиться на ДБ-3ф.

Но продолжительно отсиживаться в тылу Молодчий не захотел. Освоив свежеиспеченный авиалайнер, он подбил немного экипажей на побег и, не взирая на запрет, совершил несанкционированный перелет на фронт. Многочасовой перелет прошел удачно. Учитывая сложную обстановку на фронте, где любой бомбардировщик был на счету, самовольщиков наказывать не стали.

Принимал участие в разгроме фашистов под Москвой. Командовал эскадрильей. Первым в полку стал взлетать на боевые задания на ДБ-3ф с повышенной бомбовой нагрузкой, увеличив ее в первую очередь на 500 кг, а потом ещё на 500 кг.

Вспоминает Молодчий: 20 февраля 1942 года. Ночь. Мы возвращаемся на свой аэровокзал. Задание выполнили без особого труда и риска: вражеских истребителей в воздухе не было, а зенитчиков мы уже научились лгать, да и стреляли они почему-то слабо, неинтенсивно... Экипаж молчал, убаюканный монотонным гулом моторов. Я пилотировал авиалайнер, а мысли были далеко-далеко от огня, от войны...

Обволакивает дрёма. Это самое неприятное. Хуже мессершмиттов тот самый дрёма! Автопилота на самолете нет, а по своей природе Ил-4 неустойчив, каждую секунду норовит завалиться в крен, покинуть с курса, задрать или опустить нос. Нужно беспрерывно вертеть штурвал, чтобы авиалайнер летел в заданном режиме.

Летчик засыпает в полете не так, как заурядно засыпают. Гул моторов, однообразные движения штурвалом то направо, то налево, на себя, от себя укачивают, прямо-таки убаюкивают. И пилот как как будто и с открытыми глазами сидит, но приборов не видит. Его разум на момент отключается. Спит джентльмен. Сон тот самый длится секунду, может, две, но тут же, моментально очнувшись, кажется тебе: спал вечность! А оттого руки бессознательно начинают вертеть штурвал, и не вечно в ту сторону, куда нужно. Чтобы отделаться от этой беды, от этого неприятного и опасного мучения - от сонливости, мы забирали в полет нашатырный спирт.

Сегодняшний полет длится уже пятый час. Мы все устали... И наша бдительность, к сожалению, не та, что была при первых боевых вылетах. А притупление бдительности вечно стоиь дорого. В таких вот ситуациях фашистские истребители не раз обстреливали свой авиалайнер. Мы получали повреждения, но, к счастью, оставались живы. А некоторые мои однополчане так и сложили головы не над целью, где извергают пламень вражеские зенитки, где роятся мессеры, а в полете уже на свою базу, потеряв бдительность. Как досадно - позже победной бомбардировки погибать ни за что. Все это добро знали, но выдюжить постоянное усилие в длительных полетах не так-то было нетрудно. Эта нагрузка - выше физических сил. Почти каждую темное время суток, а не темное время суток, так день, вылетали мы на задания. Изнурительный работа. И так четыре года войны

Вдружбан в наушниках шлемофона раздался звук Панфилова:

- Истребитель!

И в тот же момент в нескольких местах свойский авиалайнер прошили пули крупнокалиберного пулемета и снаряды авиационных пушек.

- Все живы? - кинул я вопросительный мотив после этого налета.

- Так метко! - тут же услышал три голоса.

Однако почувствовал: агрегатина будто споткнулась в воздухе о какую-то преграду.

Что-то повреждено, - мелькнуло в голове. - Мотор? Нет, моторы, кажется, целы. Баки? Пробиты бензобаки!

А фашистский истребитель где-то рядом. Надо упредить его повторную атаку. Я закладываю крен. Бомбардировщик переходит на скольжение. Истребитель - с правой стороны от нас. Мне мессер неплохо виден посредством смотровые стекла.

- Жвручить атаку! - приказываю экипажу. - Следить участливо!

Теперь все видят вражеский истребитель.

- Фашист, вероятно, нас потерял, - говорит Васильев. - Он меняет вектор движения, значит, ищет.

Мессер мало-помалу приближается, но чувствуется, что пилот по-прежнему не видит нас. Ведь он идет с нами параллельным курсом. И в настоящий момент, если бы фашист более того и увидел свой бомбардировщик, палить ему нельзя: для этого нужно оторваться и активизировать новую атаку, а это ночью сложно - позволительно посеять мишень.

- Делаю маневр, - говорю Панфилову. Мессер будет в твоем распоряжении. Смотри не промахнись!

Но и фашистский пилот уже заметил нас. Он также идет на разворот, чтобы остановить свой выбор удобную позицию. Но было поздно: Саша Панфилов, верно рассчитав упреждение и ракурс цели, всаживает в пузо вражеского самолета очередность. Истребитель факелом падает вниз...

- Под нами территория, занятая врагом, - говорит Куликов. - Надо бы протянуть минут двадцать. Скоро черта фронта.

- Если не загоримся, буду тащить, - отвечаю. - Но шансов немного.

Сидим как на пороховой бочке...

Огневые росчерки авангардный остаются сзади. Проверяю остатки горючего. Основные баки пусты. С одной стороны, это к лучшему: меньше вероятность воспламенения вытекающего из пробоин бензина. Но в пустых баках образуются бензиновые испарения, а это ещё хуже: малейшая искорка и - взрыв! При пожаре экипаж хоть имеет вероятность оставить машину на парашютах, а при взрыве?

Перевожу двигатели на резервные баки. Это ещё не больше пятнадцати минут полета. Нужно принимать решение: скакать или постараться произвести посадку посреди незнакомого ночного поля? На ощупь. При таковой скорости и на ощупь?! Согласно инструкции, экипаж должен оставить самолет: посадка ночью за пределами аэродрома запрещается. Она сопряжена с большим риском. Особенной опасности в таких случаях подвергается бытие штурмана, кабина которого находится спереди всех, в самом носу самолета.

- Сергей Иванович, - обращаюсь к Куликову нимало не по-военному. - Тебе все-гаки придется сигать.

- Разреши остаться, начальник, - отвечает он. - Я помогу тебе остановить свой выбор местоположение для посадки, из моей же кабины виднее.

- Мы также хотим остаться, - слышатся голоса стрелка и радиста. - Разрешите?

- Ну, что ж, будем дерзать вкупе. Последние, самые напряженные минуты полета.

- Ориентируюсь на ту площадку, что спереди слева, - говорю Куликову. - Следи, будем действовать в четыре глаза.

Снижаемся. Под нами чаща, а в нем белеет небольшая поляна. Полностью убираю газ. Расчет точный, но площадка оказывается в такой степени малой, что мы проскакиваем ее. К тому же я не учел, что в баках без малого нет бензина - авиалайнер легок. Да ещё и шасси убраны. Даю газ моторам, иду на повторный круг. Вот-вот кончится горючее. Выпускаю закрылки - своеобразные воздушные тормоза. Это делает планирование больше крутым. снижает прыть машины. Для пожарной безопасности выключаю моторы (в случае сильного удара или по ломки самолета работающие двигатели могут начать пожар, а потом взрыв бомбардировщика). Кончается лесной массив, начинается поляна, а авиалайнер не садится. Нам грозит угроза врезаться в деревья на противоположной стороне площадки. Надо подключить моторы и покинуть на третий круг, но.. совсем нет бензина.

Как быть? В течение каких-то долей секунды в голове мелькает единый калейдоскоп мыслей. Вспоминаю, что, если на планировании грубо прибрать закрылки, авиалайнер как бы проваливается, сию минуту теряет высоту, и тут не зевай, тяни штурвал на себя, чтобы уменьшить прыть снижения перед самой землей. Стоит предположить только малейшую ошибку, неточность - и авиалайнер может взмыть вверх, а далее без скорости свалиться на крыло или плашмя удариться о землю. А от удара - взрыв.

Но другого выхода нет. Делаю, как решил. Самолет пошел на резкое понижение. Он прямо-таки проваливается. Что есть силы тяну штурвал на себя и посредством немного секунд чувствую легкий толчок. Приземлились! И достаточно удачно!

- Как мы сели?! - от всего сердца удивились пацаны, когда мы вышли из самолета. - Ведь таковой поляны не хватало бы более того при посадке днем!

Трудно передать те чувства, которые приходят к человеку в первые минуты потом того, как он переживает смертельную угроза и остается целым и невредимым...

- Саша, ты гений! - празднично изрекал Сергей. - Придумать такое! Не оторопеть! За считанные секунды! Ты основополагающий рыцарь неба! - восторженно кричал штурман...

- Нет, братцы, - я уже вовсе пришел в себя. - Давайте-ка лучше полагать о бдительности! Ведь если бы во время полета мы участливо следили за небом, подобное могло бы не сотвориться. А мы ротозейничали, как говорят у нас на Украине, ловили гав, что совсем недопустимо в боевой обстановке. Ни на секунду не разрешено отвлекаться и терять из виду, что супротивник где-то рядом, что он может применять малейшую нашу оплошность. Мы должны быть неизменно готовы ко всякой неожиданности. Иначе - крышка. И живы мы остались ныне по чистой случайности. Boт так, дорогие мои друзья...

Вся праздничность благополучного приземления как-то безотлагательно померкла, отошла на задний проект. Мы сидели не говоря ни слова, чувствуя вину приятель перед другом.

Почти посредством неделю, 26 февраля 1942 года, мы прибыли на свой аэропорт. Добирались домой самыми различными видами транспорта: и на лошадях, и на попутных машинах, и более того на тендере паровоза. А авиалайнер свой оставили на попечение бойцов истребительного отряда. Такие формирования создавались из добровольцев, гражданских лиц в районах, находящихся в непосредственной близости к фронту. В их обязанности входило дежурство на дорогах, баталия с диверсантами, вражескими парашютистами.

В полку уже знали о нашем возвращении. Им сообщили из комендатуры одного из железнодорожных вокзалов Москвы. (И там мы побывали также!)

Первым нас встретил заместитель командира подполковник А.И. Венецкий. В его сопровождении мы и прибыли в штаб. Командир полка, выслушав мой отчет о случившемся, тут же доложил командиру дивизии А.Е. Голованову.

Уже это меня удивило. Это что же так, по каждому случаю генералу рапортовать? - подумал. А тут начальник ко мне:

- Молодчий, тебя к телефону генерал требует! Взял трубку. Доложил. Голованов расспросил о подробностях. Узнал, что экипаж невредим, агрегатина получила незначительные повреждения. Поинтересовался, как же это нам удалось усадить авиалайнер в ночных условиях на лесную поляну. И... остался недовольным.

- Вы обязаны были оставить авиалайнер на парашютах, - жестко сказал он, помолчал и добавил: - Ваше отсутствие обеспокоило Хозяина. Сейчас будете гутарить с товарищем Молотовым.

Ну, тут уж я вовсе растерялся. Шутка ли? С Вячеславом Михайловичем Молотовым - первым заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, первым заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны!

- По-н-н-нятно! - зачем-то ответил я и почувствовал, что более того заикаться начал. Никогда за собой такого дефекта не замечал, а тут - на тебе, от волнения. А в трубке уже прочий звук.

- 3-здравс-с-ствуйте, т-товарищ М-молодчий! - и также заикается (он-то - по-настоящему). - Что же это вы пропали?

- Да так уж вышло. Истребители напали, - начал я в растерянности нести какую-то околесицу. И на том конце провода поняли это.

- Ну, ничего-ничего. Мы уже доложили о вашем благополучном возвращении. И указание вам на будущее: не рискуйте жизнью экипажа и своей также. Впереди ещё страсть сколько работы. Желаю удачи! - так закончил разговорчик В.М. Молотов и положил трубку.

Вскоре, получив новую машину, доблестный экипаж старшего лейтенанта Молодчего еще раз начал к боевой работе.

Хроника дальнего бомбардировщика: 4 июля 1942 года. Бомбили бензосклады в поселке Фокино (район железнодорожной станции Брянск). Несмотря на то, что предмет шибко охраняли вражеские истребители, потрясение по намеченной цели проведен благополучно. В результате бомбардировки возник здоровый пожар и взрыв.

8 июля 1942 года. Совершили налет на скопление фашистских войск и эшелонов в районе городской ветки станции Курск. Мы получили поручение озарить САБами и поджечь мишень, чтобы вручить вероятность другим экипажам новости прицельное бомбометание. Это поручение было выполнено в весьма сложных метеорологических условиях (сильная гроза). Наши товарищи нанесли меткий потрясение по освещенному нами объекту. Отмечены прямые попадания бомб в железнодорожные эшелоны. Произошел большой взрыв. Зарево пожара было видно на расстоянии 30 километров. После сообщили, что взорван большой артиллерийский склад.

9 июля 1942 года. Разбомбили крупную автоколонну вблизи города Коротояк южнее Воронежа. После сброса бомб снизились на высоту до 50 метров и обстреляли врагов из пулеметов.

11 июля 1942 года. Получили инструкция командования поджечь и озарить ж-д узел, на тот самый раз Брянск-2. Узел здорово прикрывался зенитным огнем, но, непрерывно маневрируя, сумели реализовать поручение. Когда агрегатина приземлилась, в ней было обнаружено 60 пробоин... А из пробитого бензобака техники извлекли... неразорвавшийся снаряд, выпущенный фашистскими истребителями. Но и гитлеровцам был нанесен колоссальный ущерб. В ту темное время суток наши бомбардировщики, налетевшие на освещенный нами ж-д узел, уничтожили 9 танков, примерно 200 автомашин, порушили вокзал, взорвали больше 500 вагонов с боеприпасами, склад с продовольствием, вывели из строя 7 паровозов, 31 дальнобойную пушку. Погибло свыше 400 вражеских служивый и офицеров. Железнодорожный узел Брянск-2 не работал немного суток.

Летом 1942 г. наряду с ударами по немецким войскам на фронте, части недавно созданной Авиации Дальнего Действия начали к бомбардировкам военных объектов в глубоком тылу противника.

Вспоминает Молодчий: Наконец тот самый долгожданный день наступил. Мы получили инструкция произвести рейс в основательный тыл противника и причинить бомбовый потрясение по Кенигсбергу. Нам были поставлены две задачи. Первая - боевая: разбомбить военные объекты врага. А вторая - как позволительно меньше израсходовать бензина. Это второе было так существенно, что нам объявили: экипаж, тот, что сэкономит горючего больше других, будет зачислен в особую ударную группу. Пока не говорили, какие задания ждут эту группу, но мы догадывались: видимо, предстоят ещё больше ответственные и больше дальние полеты.

Первый боевой вылет на Кенигсберг... В бомболюках смертоносный груз, баки на все сто заправлены горючим. Даже под фюзеляжем дополнительные подвесные емкости с бензином

Полковой доктор проверил самочувствие каждого, пополнил медикаментами бортовые аптечки. Привезли НЗ - неприкосновенный припас питания.

Название, конечно, громкое: НЗ! А вообще-то - ничего особенного. Хлеб, колбасятина или кусочки мяса и ещё чай. Одна емкость - нам, мне и штурману, вторая - стрелкам. По литру. Термосов не было, приходилось что-то придумывать, так как на борту в полете температура минусовая. В унты емкость запихивал или под комбинезон. Кормил меня в полете штурман. Как ребенка. Отломит кусок - в губы положит. Мне же запрещено штурвал кидать. Это сейчас автопилоты

Тут же перед вылетом стало известно, зачем целую неделю оттягивали вылет. Причиной этому была плохая погода: на всем маршруте свирепствовали грозы. А это, как известно, самый-самый ужасный недруг авиации. Похуже фашистской зенитки или мессера...

Двигатели запущены. Поднимаю правую руку. Все, кто стоял на земле, берут под козырек. Отпускаю тормоза. Машина первоначально неторопливо, потом все быстрее и быстрее несется по аэродрому. Начинаю исподволь подбирать штурвал, и нелегкий авиалайнер отрывается от земли. Стрелка высотомера неторопливо, но твердо ползет вверх. Вариометр показывает комплект высоты меньше одного метра в секунду. Это значит, что вес бомбардировщика в начале полета максимально возможный. Хотя двигатели работают на повышенном режиме, вертикальная прыть ничтожна.

Экипаж, как неизменно, молчит. Все ждут, когда первым заговорит пилот. А он заговорит тогда, когда авиалайнер поднимется от земли на безопасную высоту.

- Порядок, - в конце концов говорю как будто сам себе, а в реальности обращаюсь к членам экипажа.

- Курс двести семьдесят, - отозвался штурман Куликов.

- Связь с землей установлена, - докладывает радист Панфилов.

- В задней полусфере все в порядке, - слышится звук стрелка Васильева.

Через час подходим к линии фронта. Внизу пожары и взрывы. Вздымаются столбы дыма. Картина для нас привычная. Огненная полоска фронта, суживаясь, мало-помалу таится из виду. За нами, на востоке, небосвод уже темное, а спереди, на западе, ещё белеет. Линия горизонта с правой стороны тонет в громадных грозовых облаках. Туда и необходимо нам лететь

Полная тьма ещё не наступила. Прикидываю, как быть. Пройти над облаками невозможно: они высокие, пожалуй, больше десяти тысяч метров, а свойский под завязку нагруженный бомбардировщик больше пяти тысяч не наберет. Обходить облака стороной - не хватит горючего на попятный тракт.

Решаю ходить прямо, сквозь облака. Выбираю, где светлее, где меньше сверкает. Начинается болтанка

- Командир, - сообщает Панфилов, - а некоторые экипажи возвращаются.

- Откуда ты взял?

- Слышу, как они докладывают о проходе посредством линию фронта назад.

- А почва что?

- Отвечают: Вас поняли...

Все ясно: с земли не могут скомандовать продолжать полет в таких метеоусловиях. Значит, нужно делать по своему усмотрению

Я ни в чем не обвинял вернувшиеся экипажи. Может быть, они поступили точно, разумнее нас. Но только только доложил об этом Панфилов, мне тут же вспомнилось, как полгода обратно я также не долетел до цели из-за дрянной погоды. Повернул вспять. А другие экипажи полка поручение выполнили. Выдержи тогда ещё минут десяток, и мы бы вышли из опасной зоны. Но я не выдержал, вернулся. Меня никто не упрекал, напротив, начальник полка более того похвалил за осторожность. Правильно, мол, поступил. Но лично мне было стыдно: как же так - другие смогли, а я нет?

Вскоре замечаем: гроза остается за нашей спиной. Вокруг черно. Самолет исподволь теряет высоту. Слышится какой-то стук по фюзеляжу, догадываюсь - начинается обледенение. Это уж совершенно ни к чему. Нужно изменять высоту полета... Казалось бы, чего проще - подняться ещё метров на тысячу. Но полетный вес бомбардировщика и наросший лед не позволяют этого соорудить. Надо снижаться. Как жалостно лишаться с таким трудом, набранную высоту! Но иного выхода нет. И стрелка альтиметра ползет вниз. 4000 метров, 3000... За бортом мощный дождина. Мы его не видим, но чувствуем: в то время в самолетах кабины не были герметичны, и влага просачивалась вовнутрь...

Через все каверзы погоды идем вперед и вперед. Время тянется так неторопливо, что, кажется, на своих двоих и то быстрее до этого Кенигсберга добрался бы. Но это так кажется перед боем, в то время как не появились истребители врага, не сделан первостепеннный заход на мишень.

Так же читайте биографии известных людей:

Александр Мошин Aleksandr Moshin

Герой Советского Союза (29.08.39). Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды.
читать далее →

Александр Мухин Aleksandr Muhin

Участник Великой Отечественной войны. Воевал на Брянском фронте. Был начальником снайперской команды одного из полков НКВД. Награждён орденом..
читать далее →

Александр Николаев Aleksandr Nikolaev

Более 25 лет Герой Советского Союза, кавалер многих боевых орденов старший лейтенант в отставке А. П. Николаев на пенсии, но продолжает активно..
читать далее →

Александр Осипенко Aleksandr Osipenko

Герой Советского Союза (22.02.39). Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Кутузова 1-й и 2-й степени, Суворова 2-й..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий