Известные люди

»

Батомунко Аюшиев

Предисловие

Аюшиев Б. А.

Проходит уже 60 лет со времён Великой Отечественной войны 19411945 годов. Война уходит в прошлое. Мне уже за 80 лет, ослабла память, уже не помню имена и фамилии многих моих однополчан, с которыми был в боях, походах и госпиталях, а кроме того точные названия местностей, сел и деревень, где мы воевали.

Но облики друзей-товарищей, события того времени останутся в моей памяти насовсем.

Дома я другой раз рассказываю о боях, в которых мне пришлось участвовать, о густых северных лиственных лесах под городом Тихвин, о трескучих морозах и густых снегах на реке Волхов, о трудных дорогах под Ржевом, о длинных оврагах Воронежской области, о Пинских болотах Белоруссии, о темных летних ночах Украины, о холодной и мутной воде реки Висла в Польше. Моя внучка Ира настояла, чтобы я написал о своих военных дорогах. Первые строки рукописи понравились моей дочке Дариме и моему зятю Баясхалану. Они вдохновили меня на создание этих воспоминаний, которые останутся моим детям, родственникам и близким друзьям.

Служба на маньчжурской границе (июль-октябрь 1941 года)

Начало Великой Отечественной войны 22 июня 1941 года застало меня в поселке Агинское Читинской области, где я в Агинском педучилище сдавал экстерном выпускные экзамены. Громкоговоритель висел на улице на телеграфном столбе, откель объявили о начале войны с фашистской Германией. У меня не было сильного волнения, все думали, что битва быстро закончится. Я более того не предполагал, что эта битва так изменит мою бытие, что так страсть сколько придется мне ощутить.

Успешно сдав все экзамены и получив среднее образование, я вернулся домой в село Узон Дульдургинского района. Вскоре мне пришла повестка из военкомата о призыве в армию. В то лето мы жили в пади Шамба, где моя семейство пасла отару колхозных овец. Я оседлал коня и единственный поехал в военкомат села Дульдурга, путем более того не попрощавшись с матерью, отцом, братьями и сестрами. В военкомате сию минуту сформировали группу примерно 20-ти дядя новобранцев для отправки в воинскую количество. Я успел повстречать знакомых, которые вернули моего коня домой. В тот самый же день нас посадили в грузовик и повезли на станцию Дарасун. Там оказалось достаточно как собак нерезаных призывников, и оттуда всех повезли поездом до станции Мациевская, что близко от границы с Манчжурией.

Так я нежданно оказался в армии. От станции Мациевская мы пошли строем к своей части. Здешняя местность это сопки Манчжурии, голые холмы и впадины, нет ни лесов, ни речек. В одной из ложбин нас накормили, выдали старую военную одежду, а свои домашние вещи велели упаковать, поставить подпись и обещали отдать домой. Но потом оказалось, что интенданты нас обманули и одежду нашу домой не вернули.

Нам сказали, что мы пришли на пополнение 65-ой стрелковой дивизии, которая находилась на границе с Манчжурией. Командиром дивизии был тогда полковник Кошевой, позднее маршал Советского Союза. Вскоре пришли представители полков дивизии и распределили нас. Я попал в 38-ой стрелковый полк, 3-ий батальон, 4-ю роту, 3-ий взвод, 2-ое отделение рядовым. Со мной в одну роту попало немного ребят из нашего района: Раднажапов Арсалан, Батуев Гармажаб и другие, которых уже не помню.

Наш 3-ий батальон располагался в палатках в глубокой безлесной лощине неподалеку от границы. Здесь была батальонная кухня. 65-я стрелковая дивизия была кадровой, рядовой и сержантский состав старослужащие от 1919 до 1921 года рождения. Нас, молодых бойцов, обучали материальной части винтовки образца 1891 года, учили прогуливаться строем, тут мы приняли военную присягу, и в этом месте я впервой увидел людей различных национальностей: еврея рядового в нашем взводе, кавказских людей: грузин, армян и других.

Вдоль маньчжурской границы с нашей стороны были вырыты окопы с ходом сообщения, натянута колкая проволока, подходы были заминированы. Часто эти мины взрывались из-за того, что в них попадались тарбаганы, которых в этой степи было великое уймище. Летними ночами на границе мы не мерзли, но с наступлением осени в октябре стало ветрено, прохладно, и более того выпал снег. С маньчжурской стороны никого не было видно. Иногда проезжали какие-то военные машины, но в целом было смирно. Однажды мы видели, как проезжал вдоль границы наездник, скорее всего это был единственный из шенекенских бурят выходцев из Агинска, живших в то время в Манчжурии.

В батальоне проходили учения, состоялся поход на 30 километров с полной выкладкой: скатка-шинель, ружьё и другое солдатское снаряжение. Периодически объявлялись пробежки. Некоторые не выдерживали и падали в санитарные конные телеги. Я каким-то образом выдержал тот самый поход. С похолоданием руководство дивизии решило создавать глубокие землянки, их рыли лопатами. Вскоре была готова одна такая землянка, в которой мы стали спать.

В конце октября пришел команда об отправке нашей дивизии на фронт. Нам дали сухой паек на трое суток, и мы двинулись пешим строем до станции Даурия, где погрузились в товарные выгоны и направились на запад. Проехали Читу, Улан-Удэ, ехали кругом Байкала. На одной из станций у Байкала зашли в магазинчик, где продавались только консервированные крабы, и мы тогда наелись этого добра. На других остановках ничего не продавалось, хотя у всех были кое-какие гроши. На всем пути никого из знакомых я не встретил. Погода была осенняя, солнечная, ехали с открытыми дверями нашего товарного вагона, смотрели на русские просторы. Поезд шел одним духом с редкими короткими остановками.

Сколько времени ехали не знаю, и в конце концов приехали в град Куйбышев, нынче Самара. Нам выдали новое обмундирование, солдатам яловые сапоги, офицерам -хромовые, и новые винтовки СВТ (самозарядная ружьё Токарева). Оказалось, что мы должны участвовать в параде войск. В то время руководство СССР и дипломатический остов были эвакуированы из Москвы в Куйбышев. И вот мы 7 ноября днем прошли строем мимо государственной трибуны. Потом всех нас недурственно накормили, а вечером повели на ту же самую площадь, где мы должны были увидаться с Ворошиловым и Калининым. Так, на этой площади вся дивизия громадное численность боец слушали речь Всесоюзного старосты. Я стоял вдали от трибуны, ничего не видел, ничего не слышал, но передавали, что нас отправляют на защиту Москвы. Сразу потом митинга нас повезли на вокзал, погрузили в вагоны и отправили на фронт.

Тихвинские бои

Погрузившись в те же товарные вагоны, мы поехали в сторону Москвы. Мы, рядовые солдаты, по сути дела ничего не знали, помимо одного нас везут на фронт. Наконец нас высадили из вагонов, и мы оказались в сотнях километров от города Тихвин, что восточнее Ленинграда. Нас повели по лесной дороге, везде северный лесной массив. Шли мы немного дней и ночей с полной амуницией, в отделении был единственный ручной пулемет, у каждого ружьё, 2 гранаты РГД, одеты были в сапоги, шинели, имели противогаз, лопаты, котелки. Сперва шли стремительно, но резво стали уставать, все время ждали команду на привал и немедленно засыпали от

чрезмерной усталости. Ночью весьма хотелось почивать, но на ходу это было нельзя, оттого единственный шел спереди, а второй, держась за ремешок, шел за ним и пытался дремать на ходу. Все валились от усталости. Так мы двигались какое-то время, сколь километров мы прошли не знаю. Днем над нами пролетели немецкие юнкерсы, они летели куда-то на восток бомбить наши города и поселки. Некоторые из наших боец стреляли по ним из своих винтовок.

Наконец мы приблизились к фронту и развернулись в боевые порядки по батальонам. Кругом чаща, снег, под снегом влага, хмурое пасмурное небосклон в ноябре. Один батальон спереди, следом второй, за ним третий. Таков боевой строй. Наш батальон сначала шел в 3-ем эшелоне. Так двигались в сторону города Тихвин, откель была слышна пушечно-минометная пальба. В свой батальон стали попадать снаряды, в первый раз там я увидел раненых и убитых. Мы двигались все вперед, а когда настала темное время суток, остановились, и всем приказали вырыть окопы. Земля была под снегом и тонким слоем воды. Мы выкопали себе небольшие окопчики

для защиты от снарядов. Ночью стало морозно, мы разожгли костры, грелись, ели что у кого осталось от сухого пайка, так как батальонная кухня и наши старшины отстали от нас. От движения по мокрому снегу наши кожаные сапоги размякли, а ночью от холода замерзли. Мокрые сапоги на огне разваливаются, и многие оказались босиком. Целую темное время суток была слышна пальба из пулеметов, а с нашей стороны кто-то выбивал трель из станкового пулемета.

Однажды утром свой батальон вышел на первостепеннный эшелон к опушке леса, там.виднелись какие-то дома. Был директива топать в атакование перебежками и палить. Не помню, стрелял ли кто-то из наших, но наши винтовки СВТ не работали. СВТ красивая автоматическая десятизарядная ружьё со штыком-кинжалом, тот, что мы любили носить на поясе, но затвор должен быть совсем сухим, при любом попадании влаги, а тем больше песка, она не работает. Так я ни разу и не смог пальнуть. Но все наше отделение двигалось вперед. Началась интенсивная оружейно-пулеметная пальба как с нашей, так и с немецкой стороны, так мы вышли на опушку леса.

В это время над нашим отделением на дереве разорвался германский снаряд. Я был оглушен, из носа и ушей пошла кровь. Шинель была разорвана. В лик человеческий впилось море мелких осколков снаряда, я был весь в крови. Смутно помню, как Арсалан вывел меня с поля боя, и я полегоньку с помощью санитаров дошел до медсанбата. Я был тогда в полусознательном состоянии. Помню, как проснулся ночью в какой-то медицинской палатке с нестерпимой болью в голове, во всем теле, со страшной жаждой. Дальше группу раненых вывезли в г. Череповец, где я лечился больше месяца. Очевидно, меня поместили в гражданскую больницу, и вследствие этого об этой контузии и ранении не оказалось справки в Военно-медицинском музее Ленинграда.

Так закончилась моя первая саммит с войной. Тогда я рядовой красноармеец 2-го отделения 3-го взвода 4-ой роты ничего толком не знал: как проходили боевые действия, кто был командующим. Теперь, вслед за тем 60-ти с лишним лет я знаю, что из Куйбышева нас направляли на защиту Москвы, но покуда мы ехали, восточнее Ленинграда прорвались немцы и, финны, взяли г. Тихвин и двигались в сторону Вологды и Ярославля. Для предотвращения прорыва немцев направили нашу 65-ю стрелковую кадровую Сибирскую дивизию. Она вошла в состав Тихвинской группы войск под командованием генерала Мерецкова.

Тогда наша дивизия благополучно овладела городом Тихвин, погнала немцев на запад до реки Волхов. Об этом мне рассказал следом мой однополчанин Иванов Матвей Бураевич. Мой однополчанин Раднажапов Арсалан погиб в боях за Тихвин. А я участвовал только в начале этих успешных Тихвинских боев.

Бои на Волховском фронте, под Новгородом

Моё участие в этих боях надобно приступать с формирования маршевых губы в городе Вологда. После излечения в Череповце меня направили в Вологду на пересыльный пункт. Он находился в громадном недостроенном корпусе льнокомбината, где солдаты размещались на больших пятиэтажных нарах. Сюда стекалось огромное численность людей, они составляли в основном три категории отправляемых на фронт: во-первых, только что призванные на войну окающие северорусские мужики из районов Архангельской и Вологодской областей со своими торбами, неграмотные крестьяне. Вторая когорта это выпущенные из северных тюрем и лагерей заключённые. А третья когорта сильно немногие выздоровевшие или выздоравливающие следом боев солдаты. К этой последней категории принадлежал я.

Из входной двери казармы кричали строиться для отправки на фронт или в столовую. Как кормили, не помню. Я провел тут немного дней, успел подружиться со многими молодыми ребятами, и вскоре пришел и свойский черед построения для отправки на фронт. Нас погрузили в холодные товарные вагоны и повезли на запад.

По дороге наши бандиты бывшие зэки при каждой остановке здоровущий группой отправлялись грабить грузовые товарные составы, в вагон приносили полно всякой еды. Помню, они прикатили целую бочку крайне жирной и вкусной селедки. Мы объелись этой селедкой, после этого здорово хотелось пить, а находили только паровозную воду, почему у всех были расстроены желудки. В вагоне все время топили железную печку, было тепло.

Таким образом, нас привезли на какой-то полустанок, недалече от станции Бологое по дороге Москва Ленинград, где мы выгрузились. Нам выдали сухой паёк на пять дней, повели строем в сторону реки Волхов. Потом тот самый строй рассыпался, какие-то офицеры пытались навести строй, но ничего из этого не получилось. Шли мы кто как по реке Мета, а все наши бандиты исчезли, по всей видимости, пошли грабить сёла или нисколько дезертировали. Зима 1941-го года была весьма холодной, днем мы шли, а ночи проводили у костра в лесу: спереди горячо, а позади студено, пытались задремать. Через немного дней мы дошли до фронта, тот, что проходил по р. Волхов.

По прибытии к фронту вечером того же дня подъехали конные сани, привезли нам винтовки, патроны в цинковых ящиках, гранаты, сказали, что в эти дни ночью будет штурмование, вывели нас на окопы неподалеку от реки. К нам в окопы пришел какой-то политрук, провел беседу, сказал, что мы причислены в состав 848-го стрелкового полка. Не помню, были ли мы разделены на отделения или во взводы. Никто не записывал нас, кто мы, не видно было никакого командира, но команда подавалась, в частности, вылезти на огневой предел, а с темнотой на предел атаки. Тогда шел плотный снег, везде было бело. Мы вышли к какому-то пологому берегу, была видна покрытая льдом реченька, темный лесистый западный берег, куда мы должны были надвигаться. Вскоре услышали команду вперед и все пошли. Оказалось, что с правой стороны и слева было сильно непочатый край наших войск.

На лед достаточно широкой реки вышли тысячи наших служивый, одетых по-разному, все были припорошены снегом, кто перебежками, кто без затей так, приблизились к противоположному берегу. Никакой артподготовки не было. В какой-то миг вся реченька осветилась ракетами, началась бешеная пальба с той стороны.

Стали слышны крики, гул, стоны, ругань, заговорили наши пулеметы. Такая пляска смерти продолжалась продолжительно. Кто был на льду все попали под смертельно опасный пламень, без малого все были расстреляны. Наша группа (не назовешь отделением или взводом) не дошла до середины реки, разом попала под мощный пламень немцев, кто-то был убит, ранен, кто-то бежал обратно. Я остался покоиться на месте, укрывшись за убитым безотлагательно человеком. Так лежал я крайне долговременно, что меня и спасло. Стал выползать вспять, когда сильная пальба прекратилась, и только периодически продолжалась пулеметная пальба над рекой.

Пока я полз, встретил ещё одного живого, также выползающего из реки. Так мы дошли до нашего берега, там нас встретил какой-то мужчина, спросил из какого мы полка, куда-то нас повели. Было ясно, что я уцелел от этой бойни. Не знаю, куда делась наша первоначальная группа, я никого не встретил, да и рядом знакомых никого не было. Убитых и раненых на реке быстро покрыл плотный снег. Говорят, весною тысячи трупов из Волхова сквозь Неву попали в Финский залив. Уже позже войны я искал какие-либо сведения об этих боях, спрашивал у ветеранов, но не встретил никого, кто бы был там или знает о боях на реке Волхов в январе 1942 года.

Последующие дни мы, уцелевшие, размещались в каком-то лесу примерно сгоревшей деревни. В этой деревне нашли подполье с мерзлой картошкой, жарили её на костре и в углях. Потом вычистили подполье, пытались почивать, ложась в немного рядов: единственный ложится на дне, на него иной, третий и так в три наката.

Тогда стоял ужасный январский морозец, ниже 30 градусов. Приходилось разжигать костры, чтобы согреться, более того несмотря на то, что немцы ночью били из пушек или минометов по нашим кострам. Страха не было вовсе: какая разница: пропасть от снаряда или насмерть задубеть. В это время нам стали привозить еду, более того водку. Старшина давал нам водку по бутылке, так как нас осталось немного. Не помню, чтобы мы весьма напивались, на морозе беленькая была густая, тягучая жидкость, поначалу обжигала внутри, а после этого мерзли ещё больше.

Потом нас перевели к переднему краю, где построили деревянно-снежные укрепления с амбразурами. Через них видели на расстоянии возле километра немцев, проворно перебегающих из одного блиндажа к другому. Ночью мы отдыхали в оставшемся от немцев теплом блиндаже. Посменно переходили к снежным траншеям, за два часа капельку не замерзали. Здесь я рядом познакомился с одним парнем моего возраста по фамилии Гришин из Тамбовской области. Однажды нас двоих назначили на дежурство в снежные траншеи. Ночью он залез в это снежно-деревянное укрепление и замолчал. Когда я зашел туда, он уже еле слышно замерзал. Я вытащил его оттуда, стал катать, колотить, тереть. Так я его оживил, и позже этого мы с ним подружились.

Что собой представлял германский блиндаж: днем и ночью там горела коптилка из гильзы снаряда, было тепло, но полно вшей. У каждого на голове и на теле была уйма вшей. Днем мы жарили одежду на костре, и вши сыпались горстями. Один свой начальник в блиндаже ловил их и расстреливал из пистолета.

Зима 19411942 годов в России была шибко холодная. На фронтах, в особенности на севере страны, стояли страшные морозы. Мерзли немцы, мы также. Хорошо выдерживали морозы только сибиряки. В январе 1942-го под Новгород привезли из Средней Азии пехотную дивизию, состоящую в основном из узбеков. Говорили, что выходя из вагонов, они на ходу замерзали, падали замертво или обмороженными. Как могли биться при таком морозе эти южане? Было громадный глупостью доставить их туда. Некоторые русские солдаты издевались над ними: юлдаш (по-узбекски товарищ) стало без малого ругательным словом. Когда я был в госпитале после этого ранения, видел невпроворот узбеков с обмороженными почерневшими руками и ногами. Это было ужасно.

Помню ещё этакий эпизод. Однажды вечером свой взвод куда-то повели. По дороге мы увидели какую-то скирду и подумали, что это сенцо. Когда приблизились, оказалось, что это замерзшие трупы наших служивый, сложенные похоронной командой.

Через некоторое время нас сняли с места, повели в штурмование. Было полно служивый, может батальон или полк, пошли по лесу. Встречались так называемые кукушки в основном это были финны на лыжах. Они залезали на высокое дерево с обзором. При приближении противника расстреливали многих, сеяли панику, а сами успевали удрать на лыжах. Так кукушка тогда Гришина ранила в ногу, пришлось мне вывести его с поля боя, сдать санитарам.

Наши войска двигались дальше, подошли к какой-то деревне (опосля я узнал, что называлась она Крутики), нам приказано было схватить эту деревню. Перед атакой нам выдали водку и привезли питание. Русский народонаселение пошел проворно, с шумом, руганью. При приближении к деревне нас встретил сильно дюжий пламень из пулеметов и автоматов. Мы были вынуждены залечь. Очень многие тут были убиты и ранены. Мало кто успел хотя бы зарыться в снег. У меня тогда вся одежка была изрешечена пулями, из телогрейки вылезла вата, а одна пулька попала мне в стопу, оттого я выполз вспять, прихрамывая, дошел до медпункта, где разрезали мои валенки и штаны и перевязали рану. Хотя пуля-дура пробила кость, я без труда перенес это ранение. Не знаю, взяли ли наши войска деревню Крутики, но тогда мы были воинственно настроены, это был палящий мордобой, все мы стреляли, стремились вперед.

После больше чем месячного нахождения в боях, у костра, не зная теплого жилья, я оказался на вторых нарах теплого санитарного поезда. Сначала привезли в град Шуя, оттуда в град Свердловск на Урал. Госпиталь был расположен на территории Уралмашзавода в здании школы. Там я лечился до апреля-мая 1942 года.

Много лет через в 1986 году во время зимних школьных каникул я со своей внучкой Ирой поехал в Новгород. В гостинице сказал, что в 1941-м году я в этом месте воевал. Нам дали номер, мы осмотрели городок, были в музее города, нам показали карты, материалы тех боев. 848-й стрелковый полк входил в состав 267-й стрелковой дивизии. Дивизия наступала сквозь Волхов севернее Новгорода. Проехать туда мы не смогли -очень вдали.

Ржевские бои 1942 года

После госпиталя я поехал на пересыльный пункт Свердловска, откель меня повезли с группой красноармейцев в городок Североуральск. В то время где-то в этом месте формировалась новая уральская воинская доля. Это была 129-ая отдельная стрелковая бригада. Я попал в 3-ий отдельный стрелковый батальон рядовым во взвод автоматчиков. Тогда в массовом масштабе войска вооружали автоматами ППШ. Мы изучали тот самый автомат, проходили обычную боевую подготовку, строевое учение, умение рыть окопы. Наш взвод располагался в здоровенный казарме на двухэтажных нарах. Топили печь, необходимо было сушить всю одежду, в особенности портянки. Одеты мы были в ботинки со скатками. Весною растаял снег, всюду была влага, слякоть. Так мы пробыли в этом месте до июня, покуда не были отправлены на Западный фронт. Наша бригада расположилась вблизи от фронта в лесу. Я не знал, в каком месте мы находились, в какой области, нам это было безразлично. Взвод свойский располагался в одной палатке, командиром был юный лейтенант, тот, что приходил к нам с утра, и мы продолжали боевую учебу. Однажды утром всю бригаду повели и выстроили на лесной поляне. Оказалось, что привели нас на показательный расстрел дезертиров. Привели двух мужчина в нижних рубахах и поставили их возле ямы, которая была уже готова. Наш взвод оказался поблизости от них. Выстроили отделение служивый с винтовками, зачитали вердикт. Приговоренные стояли, мне кажется, безразлично. После залпа их не стало. Нам безотлагательно скомандовали куда ни кинь, шагом марш. Впечатление было неприятное, хотя до этого я видел немало смертей. Мне думается, что дезертировали солдаты близлежащих областей Украины и Белоруссии. Там был плотный лесной массив, бурная зелень, прекрасная летняя погода это тянуло людей к свободе.

Общее штурмование наших войск под Ржевом началось 6 июля. Нас вывели на предел атаки вечером в сумерках, а утром на рассвете должна была возникнуть штурмовая вылазка укрепленного района немцев в селе Рябинки. Перед атакой мы сбросили с себя все лишнее, охватывая скатки (скрученные шинели, одетые сквозь плечо) и противогазы.

Каждый служивый остался в каске и плащ-палатке и имел при себе оружие с боеприпасами, две гранаты, саперную лопатку и негусто еды в сумке от противогаза. У каждого должен был быть медальон с указанием имени, фамилии и домашнего адреса, тот, что пришивался к поясу брюк с внутренней стороны.

Помню, мы остановились в редком березовом лесу, сидели под деревьями, была теплая ясная погода. Каждый сидел безмолвно со своими думами, останусь ли жив завтра. Недалеко от меня какой-то сидящий служивый упал. Мы подошли к нему, оказалось, он умер от разрыва сердца, его унесли санитары. Время прямо перед атакой страшное время. Чтобы взять в толк, это нужно испытать.

К утру перед атакой прибежал кто-то из штаба батальона, попросил нашего командира выделить двух автоматчиков для охраны командного пункта батальона. Наш начальник послал меня с кем-то, оттого в этой первой атаке мне участвовать не пришлось. В этом бою погибли и были ранены многие наши бойцы. Не знаю, какая была моя судьбина, если бы я не остался тогда оберегать командный пункт.

С рассветом началась мощная артподготовка, наши войска начали атакование. Много дней шли упорные бои, поголовный гром пушек, мин как с нашей, так и с немецкой стороны. И на тот самый раз не было наших самолетов, летали в основном немецкие. Наши взяли Рябинки и продвинулись дальше. Наш поредевший 3-ий батальон был все время в боях. Я помню, как наступали на деревню Кузнечики. Дело в том, что под этой деревней погиб мой земляк из Тунки по имени Перенлай, фамилию его я тогда знал, а ныне забыл. Раньше он был зачислен во взвод ампулометчиков. Они были вооружены так называемыми ампулами для борьбы с танками противника это поллитровые стеклянные бутылки, наполненные горючей жидкостью. Эти бутылки без труда разбивались, почему сгорали сами ампулометчики. Поэтому тот самый взвод расформировали. Перенлай, существенно старше меня, полноватый, среднего роста дядя, решил перейти ко мне во взвод автоматчиков.

Мы пошли на эту деревню цепью. Когда вышли из леса, показались дома. Мы пошли по плотный траве. Немецкий пулеметчик подпустил нас ближе и резанул очередью. Многих из нашего взвода убило и ранило. Я успел скоро пасть, а Перенлай и ещё немного наших боец не успели, были прошиты пулеметной очередью. Перенлаю прошли по груди четыре пули, он умер безотлагательно. Мы начали палить, заговорили пулеметы. Мы тогда заняли деревню Кузнечики, прогнали немцев. Убитых наших товарищей мы захоронили в лесочке на краю деревни в вырытых окопах и небольших могилах без гроба, без надписей в так называемых братских могилах. Со временем они, надо полагать, сравнивались с землей. Трудно представить, сколь боец осталось возлежать на полях, в лесах, в оврагах и несложно у дорог Смоленщины под Ржевом, Сычевкой, Карманово, Погорелое Городище. После войны я нашел родственников Перенлая в Тунке, более того получил немного писем, но вскоре переписка прекратилась.

В июле и до середины августа свойский батальон невпроворот раз перебрасывали. Я помню бои под деревней Соседово. Мы вырыли там окопы без малого на открытой местности. Нам были видны немецкие позиции, днем постреливали снайперы. Однажды нас бомбили немецкие самолеты, было достаточно ужасно, когда они пикировали на нас. К счастью, на нашу группу не попали. На этом поле под деревней Соседово было убито немало народу. Была жаркая погода, тела убитых начали разлагаться, в поле стоял жуткий аромат крови и разложения трупов. Днем мы не могли вылезти из своих окопов, а ночью ходили в тыл за пищей. Однажды я с термосом возвращался из кухни в свои окопы. Втоварищ я почему-то остановился, и в это время перед моим носом пролетела крупная трассирующая пуля-дура, обожгла мой нос. Я длительно ходил с отметкой от этой пули. Так, очевидно, помог мне мой Бог, молитва моих родителей.

К середине августа в нашем батальоне уже не было деления на взводы. Не помню, кто остался в живых из нашего взвода автоматчиков, но всего из батальона, как говорили из 1500 боец, осталось в строю живыми 3040 мужчина. Командиром батальона остался политрук роты по фамилии Костенко. Очевидно, руководство батальона было выбито. В нашем батальоне до конца боев ещё оставались люди. Солдатская почта (слухи) доносила, что 2-ой батальон нашей бригады в первые дни боев под Ржевом попал под немецкую танковую атаку и без малого на все сто погиб.

Однажды в туманную темное время суток, когда мы сидели в окопах возле деревни Соседово, пришел указание о нашей замене прочий пехотной частью. Ночью нас сменили, мы вышли в тыл. Какая была веселье, что мы остались на тот самый раз живыми. Утром мы увидели себя: все в засохшей крови, грязи, одежка превратилась в лохмотья, а сами измотанные, грязные человеческие тени.

Сейчас вспоминаю, что ближе к авангардный линии становилось больше трупов наших боец. Советское руководство бросило туда шибко полно войск, по дорогам двигалась пехота, кавалерия, полно артиллерии. Позже я узнал, что в 1942 году на Западном фронте под Сычевкой воевали 1-ый и 2-ой кавалерийские корпуса. Мне вспомнилось, как в районе Погорелого Городища они проходили мимо нас. Сидя на обочине дороги, я выросший в степи возле лошадей любовался кавалеристами, скачущими на высоких лошадях и одетыми в красивую форму. Тогда они казались мне легендарными небесными воинами, и я более того представить не мог, что когда-либо окажусь в их рядах.

Лето 1942 года на Западном фронте было ненастным, проливные дожди шли сутками. Дороги были в страшной слякоти. Мы видели невпроворот застрявших наших машин, пушек и более того танков. Очень нелегко было нашим войскам, тут мы не добились больших успехов, но потери людей, материальной части, мне кажется, были ужасными. Под Ржевом и Сычевкой местность овражистая, поросшая лесом, куда ни кинь небольшие речки, почва мокрая. Вода из земли проступала полупрозрачная и красноватая. Говорили, что это наша почва плачет человеческой кровью. Нам давали ампулы с хлором, чтобы мы во флягах хлорировали эту воду и пили. В послевоенные годы я прочитал стихотворение Александра Твардовского:

Я убит подо Ржевом

В безымянном болоте

В пятой роте, на левом

При жестоком налете.

Стихи меня крайне тронули, я представил себе ясную картину жестоких боев 42-го года, вспомнил убитых там друзей.

По сравнению с боями под Новгородом на реке Волхов в этом месте наша вс воевала больше квалифицированно, если так не возбраняется выразиться. Была артподготовка, пехота шла в мордобой цепью. Мне думается, что немцы были больше подготовленными, это мы шли на их пламень, имели большие потери.

Идти в атаку цепью, постреливая, достаточно страшно: не укрыться, не спешить, рядом идут твои товарищи. Если же идешь в мордобой перебежками, то выбираешь, куда резво схорониться от пули. Мне думается, что в Ржевских боях я научился взметать голову и ориентироваться на поле боя, выискивать, откель идет угроза, понял, как известия себя. Это была учеба на практике войны. После выхода из боев при новом формировании мне было присвоено звание меньший сержант. Однако, я не чувствовал себя военным, не освоил как следует строевой шаг, не научился руководить, громко сообщать.

В 1941 году на границе с Манчжурией меня мало учили гулять в строю, в 1942-м на Урале также чуть-чуть учили, а на фронте этого не требовалось. В страшном бою надобно научиться быть спокойным, внимательным, не рваться вперед или спешить вспять, нужно исполнять свою маленькую задачу. Это великая учеба. Были люди, которые казались вначале сильно храбрыми, а на деле оказывались трусливыми. Когда мы ехали на фронт, в нашем взводе автоматчиков был таковой пригожий разбитной чувак с Северного Кавказа. Он напевал, как гулял по темным улицам Махачкалы. А следом мне рассказывали, каким он оказался трусом, убежал обратно во время атаки.

В 2003 году была издана книжка В. В. Бешанова Год 1942 учебный, в которой описывается, как 1-ый Кавалерийский остов Белова был на рейде юго-западнее Вязьмы в тылу немцев. В книге упоминается, что корпусу тогда помог вылезти из трудных условий партизанский полк Жабо, а что это за полк не сказано. Я знаю, что командиром этого партизанского отряда был мой земляк Жабон Бадма Жапович. После войны он вернулся домой скромный джентльмен с несколькими незначительными наградами. Жил он легко, немало лет работал чабаном. В 2001 году, через больше чем полвека, ему пришла награда Герой России, но он не успел ее принять, умер, более того не узнав об этом.

Далее описывается Бешановым, как генерал Сандалов убеждал командира нашего 2-го кавкорпуса В. В. Крюкова сходить на рейд к Вязьме за реку Гжать. Но свой начальник мудро отказался, так как это разумеется означало быть за рекой окруженным и уничтоженным немецкими танковыми войсками. Я думаю, своим отказом он спас свой остов от неминуемой гибели. В книге 1942 год назван учебным. Под Ржевом и Сычевкой тогда погибло 2 миллиона служивый. Очень дорогой ценой досталась народу учеба наших генералов.

Бои под Воронежем

После выхода из боев под Ржевом мы, уцелевшие потом боев, долговременно шли, а раненых везли на конных телегах, т. к. несложно раненые не хотели оторваться от батальона. Где-то нас погрузили в товарные вагоны, привезли в г. Мичуринск Тамбовской области, тот, что расположен на берегу реки Воронеж. Мы, как остатки нашего батальона, расположились в какой-то деревне под городом, сперва нас разместили по двое, трое по домам у хозяев на мягких кроватях. Вскоре наше блаженство закончилось. Нас вывели в деревья это была дубовая роща, мы должны были рыть себе землянки. К нам поступало новое пополнение, появилось новое руководство. Батальон, бригада в настоящее время составляли полноценные боевые части. Меня оставили в штабе батальона в качестве связного. Мы -старожилы, остатки от Ржевских боёв занимали как бы привилегированное положение. Был у меня в этом месте напарник столичный житель юный парнишка, тот, что шибко полно знал, читал вирши, он ещё не участвовал в боях.

В декабре 1942-го года мы были выдвинуты на подступы к городу Воронеж. В деревнях Воронежской области на полях были большие, покрытые землей бурты картофеля и сахарной свеклы. Я помню, как в составе группы от батальона я ездил на рекогносцировку в Воронеж, тот, что был ещё под немцем. Очевидно, искали возможности наступления на град. Под Воронежем наша бригада заняла оборону на какой-то равнинной местности, были выкопаны глубокие окопы. Однажды ночью нас, группу автоматчиков из 5-6-ти джентльмен, послали в разведку с задачей достать языка. Мы -вооруженные автоматами, гранатами и другим оружием, в маскхалатах пробились и немного дней находились в тылу противника, шли по оврагам, редким лесочкам, охотились, искали, кого бы словить. Вот один раз вечером к нам подкатился на телеге с лошадью немец-водовоз. Мы его взяли, целую темное время суток тащили к своим, и утром были в своих окопах, усталые и радостные. Здесь я в первый раз услышал, как кто-то из наших напевал песню В землянке. С тех пор, когда слышу эту песню, представляется мне снежная равнина под Воронежем. Не знаю, какая была полезность от нашего языка-водовоза, но в атакование на городок мы не пошли.

Нашу бригаду вскоре перебросили южнее Воронежа. Мы форсировали реку Дон примерно города Лиски. Здесь мы столкнулись с какой-то венгерской дивизией и погнали её на западу до города Острогожск, занятого этой венгерской дивизией и ещё какой-то немецкой частью. Острогожск расположен в равнинной местности, с северо- востока и востока имеется невысокая безлесная гора, а с юга и запада равнина. В бою по освобождению города помимо нашей бригады участвовала ещё какая-то воинская количество. Они наступали с юга, а мы с востока или северо-востока. Мне кажется, что венгры не оказывали сильного сопротивления. Далее в одной деревне под городом нашим разведчикам сдалась в плен целая рота со своим командиром. Острогожск мы заняли без артподготовки, так что.не причинили городу сильного вреда. Взяли сильно немало пленных венгров, непочатый край трофеев. В одной из церквей города был склад продовольствия, штабелями лежали сало-шпиг, галеты, сахарок, мука и т. д., солдаты забирали, кто сколь мог и что хотел. Немцы и венгры отступили в основном на север. Мы находились в Острогожске немного дней, затем пошли на север вдогонку за отступающими немецкими войсками. В качестве трофеев к нам попало навалом лошадей, телеги, сани. Дело в том, что в том году в Воронежской области выпало страсть сколько снега. Чтобы передвигаться куда-нибудь, надобно было расчищать дорогу. Некоторые наши солдаты взяли себе верховых лошадей, я также выбрал себе одну верховую лошадь с седлом, стал колесить верхом. Когда мы выехали из Острогожска, у нас получился пеше-конно-санный строй. Мы занимали непочатый край деревень, приближаясь к районному центру городу Нижнедевицк. Так мы выходили в тыл немецких войск, находящихся в г. Воронеж.

Однажды в лунную январскую темное время суток свой батальон переезжал в одну деревню, оставленную намедни немцами. Наши разведчики были там днем и убедились, что немцев нет. Мы двигались постепенно, кто пешкодралом, кто на санях, спереди руководство батальона. Местность была безлесная с возвышенностями и холмами, по длинной низине и оврагам размещались дома. Когда мы находились в 200300 метрах от домов, шеф штаба батальона позвал меня, приказал поскакать в деревню, присмотреть жилище, в котором разрешается будет разместить штаб. Я вихрем влетел в деревню вниз по уклону, увидел группу людей, подлетел к ним и спросил: Кто такие?. Они безотлагательно закричали: Рус! Рус!, стали ловить мою лошадь. Я понял, что попал в засаду. В это время кто-то спереди пальнул в меня, и тот самый выстрел в тишине прозвучал так громко, что все от меня отпрянули. Мой мерин встал на дыбы и сбросил меня.

Так же читайте биографии известных людей:

Бахауддин Накшбанд Bahauddin Nakshband

Суфийский учитель, считается основателем самого значительного суфийского ордена Накшбандийа.
читать далее →

Бахтиер Худойназаров Bahtier Hudoynazarov

В РАМКАХ фестиваля культуры Гессен Россия франкфуртский Институт кино устроил очередной показ фильмов современных российских режиссеров, завершила..
читать далее →

Башаков бэнд Bashakov bend

Главное действующее лицо в группе "Башаков Band". Пишет тексты, музыку, поет, играет на гитаре (акустической, изготовленной в мастерских бессмертной..
читать далее →

Башар Асад Bashar Asad

Президент Сирии, генеральный секретарь регионального руководства партии "Баас", член общины алавитов (нусайритов). В 1994 году стал преемником..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий