Известные люди

»

Дмитрий Григорович

Григорович до срока лишился отца, устроившего семью в Каширском уезде Тульской губернии, и вырос на руках матери и бабушки, которые дали ему чисто французское воспитание. 8 лет его отвезли в Москву, где он пробыл возле 3 лет во французском же пансионе Монигетти, а в середине 30-х годов поступил в санкт-петербургское инженерное училище. Его товарищами были в этом месте Достоевский, Тотлебен, Радецкий. К точным наукам, составлявшим первый предмет преподавания, Григорович не имел ни малейшего призвания. Его влекло к себе искусство, и, помимо рисования, к которому у него был гений, он негусто чем занимался в училище. Случай помог ему сагитировать мамаша дозволить ему покинуть учебное заведение, настолько самое малое соответствовавшее всему складу его способностей. Гуляя раз по улице, он не заметил проезжавшего мимо великого князя Михаила Павловича и не отдал ему чести. Это повлекло за собой строй трагикомических последствий, крайне забавно рассказанных в "Воспоминаниях" Григоровича. Рассеянного кадета посадили на неопределенное время в карцер и только по болезни перевели на некоторое время в лазарет. Испуганная такими строгостями, мама Григоровича поддалась позже этого настояниям сына, и он променял инженерное училище на Академию Художеств. Но и тут Григорович оставался весьма короткое время, в силу того что что серьезного художественного дарования у него не было. К тому же его здорово начинала привлекать к себе литература. Еще будучи "кондуктором" инженерного училища, он рядом 1841 г. познакомился с Некрасовым, в то время издававшим разные юмористические сборники: "Первое апреля", "Физиология Петербурга" и др. В них появились пробы пера молодого писателя - "Штука полотна" и "Петербургские шарманщики". Кроме того, он переводил разные книжки для Плюшара, писал небольшие очерки в "Литературной Газете" и театральные фельетоны в "Северной Пчеле". В конце 1846 г. была напечатана (в "Отечественных Записках") "Деревня", безотлагательно давшая Григоровичу литературное имя, а в 1847 г. в "Современнике" - известный "Антон Горемыка". За ним последовал строй небольших повестей из петербургской жизни - "Капельмейстер Сусликов" (1848), "Похождения Накатова" (1849), "Свистулькин", "Школа гостеприимства" и др.; романы "Проселочные дороги" (1852) и "Два генерала" (1864), два романа из народной жизни - "Рыбаки" (1852) и "Переселенцы" (1855) и многое другое. В 1858 - 59 г. Григорович, по поручению морского министерства, совершил турне кругом Европы и описал его в ряде очерков, носящих общее заглавие: "Корабль Ретвизан". В начале 60-х годов литературная дело Григоровича без малого прекращается, и он, в качестве секретаря общества поощрения художеств, всецело отдает себя делу споспешествования русскому искусству. Благодаря его энергии, великолепно организована при обществе рисовальная учебное заведение, в которой получают первоначальное художественное образование многие сотни учеников; его же стараниями устроен отличный художественный музей при обществе, мастерские, библиотека и, в конце концов, пожалован обществу бывший жилище градоначальника на Большой Морской. За долголетние труды по обществу Григоровичу были пожалованы ранг действительного статского советника и пожизненная пенсионная выплата. Со средины 80-х годов Григорович сызнова берется за перышко и пишет повести: "Гутаперчевый мальчик", "Акробаты благотворительности" и "Воспоминания" (1893). Кроме отдельных произведений, полные собрания сочинений Григоровича были издаваемы в 1859 г., в 1872 г., в 1890 г. (Н. Г. Мартыновым, в 10 т.), в 1896 г. даны в качестве приложения к "Ниве" (12 томов). Литературная занятие Григоровича служит изумительно яркой иллюстрацией того без малого стихийного влияния, которое оказывают на всякого писателя основные течения эпохи формирования его духовно-нравственного существа. Если мы, в самом деле, обратимся к "Воспоминаниям" Григоровича, в которых он шибко в деталях знакомит нас с душевной жизнью первой половины своей деятельности, мы не преминем увериться, что тяжко было бы изобрести человека менее подходящего к тому, чтобы сделаться отцом русской "мужицкой" беллетристики. Полуфранцуз не только по крови, но и по воспитанию, Григорович в

ранней молодости до такой степени неудовлетворительно владел русским языком, что более того продолжительно говорит с французским акцентом. Когда двадцати трех лет от роду он начал свою первую большую повесть "Деревня", ему жутко нелегко было сладить с самим процессом подбора подходящих слов и выражений. Не менее любопытным фактом биографии Григоровича является и то, что он, в сущности, крайне чуть-чуть знал деревню и народонаселение. Отрочество и молодость он провел в Москве и Петербурге, а наезды в деревню были и весьма редки, и весьма непродолжительны. Но самое главное - по всему складу своих вкусов и наклонностей Григорович сильно чуть-чуть подходил для роли выразителя той пламенной заботы о благе народа, которой характеризуется миросозерцание эпохи Белинского. Из тех же "Воспоминаний" видно, что всю свою бытие он был типичнейшим "эстетиком", поклонником "чистой красоты" и т. д. Чтение его ограничивалось только романами и повестями; не увлекался он, аналогично большинству своих литературных сверстников, ни Гегелем, ни Фурье, ни французским движением, подготовившим 1848 г., ни вообще какими бы то ни было теоретическими вопросами. Но таково неотразимое действо идей, составляющих суть эпохи, что они как бы носятся в воздухе и впитываются юный душой без малого инстинктивно. Достаточно было Григоровичу сойтись с кружком братьев Бекетовых (химика и ботаника), где собиралось навалом хорошей молодежи, чтобы пережить, по собственному его выражению, все "легкомыслие" своего прежнего умственного строя, когда его "общественные вопросы совершенно не занимали". Ему стало больно "за отсталость", его охватило неудержимое возделение намарать что-нибудь серьезное - и он одно за другим пишет "Деревню" и "Антона Горемыку". Этими двумя повестями определяется положение Григоровича в истории русской литературы. Значение первой из них - в том, что в этом месте "натуральная школа" впервой направила родное творчество на изображение народа в тесном смысле слова. До того литературная молодая поросль довольствовалась возбуждением симпатии к мелкому мещанству и бедному чиновничеству. Ниже она ещё не опускалась. Григорович начальный посвятил целую повесть ежедневному быту самого серого простонародья - не того, говорящего постоянно шутками да прибаутками простонародья, которое фигурирует в повестях Даля, и не того "народа", тот, что является в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" окутанным в поэтическую дымку легенд и поверий, а народа во всей неприглядности его ежедневной обстановки. Жизненность, с которой в "Деревне" обрисован всенародный быт, была так необычна для того времени, что славянофилы, любившие народонаселение только в прославлениях его величавости, усмотрели в повести Григоровича унижение народа. Но если "Деревня" имеет выдающееся важность как первая попытка новой русской литературы пробудить заинтересованность к реальному народному быту, то ещё несравненно большую важность имел "Антон Горемыка", где заинтересованность перешел в самую горячую симпатию и где так рельефно обрисовано тягостное и бесправное положение крепостного крестьянина. "По прочтении этой трогательной повести, - говорил Белинский, - в голове читателя поневоле теснятся мысли грустные и важные". Сколько-нибудь определеннее немалый критик не мог выразиться; но в те времена умели впитывать текст между строк, и "важные" мысли о крепостном праве реально теснились в голове всякого читателя "Антона Горемыки", хотя прямого протеста в нем нет и быть не могло по цензурным условиям. Сам автор, истина, закончил повесть тем, что выведенные из терпения крестьяне поджигают жилище ненавистного управляющего и его самого бросают в жар. Но просвещеннейший из цензоров 40-х годов, Никитенко, переделал финал и безупречно несообразно с общим складом характера главного героя заставил его пристать к конокрадам и опосля каяться миру перед отправлением в Сибирь. Скомканный и неестественный финал повести нимало, и все-таки, не ослабил общего смысла повести, которая производила потрясающее ощущение. Историческое важность "Антона Горемыки", вообще, не меньше, чем "Записок охотника". Уступая им в художественных достоинствах и в глубине народной психологии, "Антон Горемыка" яснее и непосредственнее

обрисовывал ужасы крепостного права. Если возводить 19-е февраля к его литературному генезису, то слезы, пролитые над "Антоном Горемыкой", занимают в нем такое же почетное местоположение, как ощущение глубокого уважения к народу, которое читателя "Записок охотника" приводило к убеждению, что население достоин свободы. В "Деревне" и "Антоне Горемыке" Григорович безотложно добился кульминационного пункта своего творчества. Талант, по художественным достоинствам своим, второстепенный, Григорович только потому что создал эти две перворазрядные по своему историческому значению вещи, что в них ему удалось ловить "момент" и вынудить колотиться, соответственно с собственным сердцем, сердца всего, что было в русском обществе хорошего и честного. Но стоило одолеть путь "моменту", стоило общественному сознанию вступить в дальнейший фазис своего поступательного движения - и Григорович, нимало не утратив основных свойств своего дарования, уже не мог ступать в первых рядах. Все остальные бесчисленные произведения Григоровича из народной жизни написаны с не ослабевшей симпатией к народу; но уже не было надобности возбуждать эту симпатию в читателе. Семена, брошенные "Антоном Горемыкой", взошли пышным цветом, и оттого "Рыбаки", "Переселенцы" и др. уже немного кого волновали. Следует добавить, хотя вообще-то, что и в чисто художественном отношении пространные народные романы Григоровича уступают первым его повестям. Правда, язык в них по-прежнему прост и естественен, прекрасные описания природы соответствуют реальности, фабула интересна, но в общем романы растянуты и страдают мелодраматизмом и искусственными эффектами. Упреки в "пейзанстве", т. е. в том, что российским незамысловатым мужичкам приданы Григоровичем безупречно несвойственные им французско-романтические качества, в известной степени справедливы по отношению к большим его народным романам. Идеализации в них реально много. Вне изображения народной жизни произведения Григоровича не представляют собой литературного интереса. Его "петербургские" повести, в которых обыкновенно фигурируют мелкие франты и люди, неудачно лезущие в располагать информацией, его натянуто-юмористические очерки и более того изображение путешествия - все это, говоря кудреватым выражением Белинского, ничего не прибавило к "тоталитету" известности Григоровича. Некоторое изъятие составляет только позднейшая повесть Григоровича "Акробаты благотворительности", где точно схвачены типичные черты петербургской карьеристской филантропии.

Так же читайте биографии известных людей:

Дмитрий Каралис Dmitry Karalis

Лауреат Международного Ялтинского кинофорума за лучший сценарий документально-исторического фильма Коридором бессмертия (2005г.).
читать далее →

Дмитрий Кедрин Dmitry Kedrin

Дмитрий Кедрин - в начале Великой Отечественной войны добровольцем уходит на фронт, становится корреспондентом авиационной газеты Сокол Родины..
читать далее →

Дмитрий Кленовский Dmitry Klenovsky

Нина Берберова назвала его последний царскосел. Но царскоселы в пушкинском понимании были люди ренессансные, веселые. А я вижу его невеселым..
читать далее →

Дмитрий Пригов Dmitry Prigov

Московский поэт, скульптор, художник, перформансист, которого часто называют "отцом русского концептуализма".
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий