Известные люди

»

Лев Зильбер

Жизнь Льва Александровича Зильбера (18941966) охватила, несомненно, самый-самый трагический отрезок времени истории России, включивший события русско-японской войны, революции 1905 г., двух революций 1917 г., двух мировых и гражданской войн, сталинского террора 3050-х годов, ГУЛАГ, сессию ВАСХНИЛ (1948), Павловскую сессию (1950), "занятие врачей" (1952), разгул антисемитизма, борьбу с космополитизмом. Только два коротких периода его жизни разрешено считывать сравнительно нормальными: до 1917 и потом 1953 г., а между этими датами было семь с половиной лет тюрем и лагерей.

Наш очерк о трагической (и счастливой!) судьбе ученого мы начнем с краткой характеристики его личности, в силу того что что это позволит значительно лучше осмыслить его творческий тракт. Десятилетия ежедневного общения с Л.А.Зильбером дают нам на это право.

Лев Александрович был натурой страстной, отдававшейся любому делу, каждый идее, которая его захватила всецело, без остатка, с невероятной энергией, напором, нетерпением и неистовством. В его жизни не было ничего, что он бы делал по обязанности, по службе, наполовину, кое-как. У него было любимое выражение, не шибко правильное с точки зрения нормативной грамматики, но шибко для него характерное: "Как следует быть". Это могло трогать и опыта, тот, что должен быть поставлен "как следует быть", и водопровода на даче, тот, что он делал "как следует быть", и вообще всего окружающего.

Казалось бы, страстность натуры и неуемная жизненная энергия должны были бы порождать торопливость, спешку, нежелание заниматься одним и тем же долгое время. На самом деле Зильбер обладал редкостным терпением и настойчивостью в достижении целей, хотя на это уходили годы. Так, последние 20 лет его жизни ушли на розыск безупречного доказательства разработанной им вирусогенетической теории возникновения опухолей.

Лев Александрович ставил перед собой цели, которые ни при каких обстоятельствах не были частными, узкими, второстепенными, его ни при каких обстоятельствах не интересовало "пришивание последней пуговицы к сшитому мундиру" (выражение Зильбера). Его влекли к себе цели, которые либо были нетрудно не видны окружающим, либо казались недостижимыми. Этот максимализм, нежелание трудиться в сложившихся областях науки, резкий уход из одной области и вторжение в другую, сперва выглядевшие иррациональными, следовали на самом деле внутренней логике, где ведущими были романтика неизведанного, сопротивление материала, нелегкость достижения результата.

Когда в микробиологии и бактериологии ему не осталось, как он тогда считал, сверхтрудных задач, он ушел в вирусологию, которой в то время как сложившейся науки без затей не было, и как раз это его привлекало. Когда медицинская инфекционная вирусология как наука обрела очертания, она уже стала неинтересной для Зильбера, и он начал сооружать неинфекционную онковирусологию. Меняя не направления в одной науке, а сами науки, он пронес сквозь всю свою бытие постоянную привязанность к иммунологии. С первых шагов в науке под руководством В.А.Барыкина* и до последних лет, когда он работал над вакциной супротив опухолей, его увлечение проблемами иммунитета не ослабевало, а иммунологическими методами он пользовался всю существование. Нам кажется, что это также не ненароком. Иммунология одна из наиболее сложных областей биологии и медицины, которая весь XX в. оставалась в фокусе внимания исследователей. Безусловно, иммунология одна из самых, если так разрешено заявить, биологических дисциплин посреди многих наук о жизни, пограничная с медициной, а если пользоваться современной терминологией, как раз биомедицина была стержнем всей научной жизни Зильбера, имевшего два законченных высших образования естественно-научное (Петербургский университет) и медицинское (Московский университет). Небезынтересно, что он родился в семье музыкантов, где до него не было ни одного человека науки, а папа категорически возражал супротив его поступления в вуз, так как хотел всенепременно произвести из сына скрипача.Вирусологические интересы Зильбера практически выросли из его работ по микробиологии, потому что и бактерии и вирусы, сосуществуя в высших организмах, должны были, по мнению Льва Александровича, взаимодействовать между собой, причем это взаимодействие могло быть как симбиотическим, так и антагонистическим. Опыты начали с изучения адсорбции вируса оспенной вакцины in vitro на клетках дрожжей (совместно с Е.Воструховой, а позднее с А.Беляевой). Было доказано, что живые дрожжевые клетки способны адсорбировать значительные количества вируса осповакцины. Сотрудники Зильбера наблюдали аналогичное явление в опытах с другими вирусами и установили, что, кроме дрожжей, некоторые бактерии и простейшие (одноклеточные эукариоты) могут ещё адсорбировать вирусы.

Все эти данные привели Льва Александровича к концепции, постулировавшей симбиоз вирусов и микробов. Она получила наименование вирофории, а в больше широком смысле аллобиофории (термин Зильбера). Лев Александрович подчеркивал, что это явление имеет не только общебиологическое, но и важное практическое роль, так как может основательно влиять на эпидемиологию некоторых вирусных инфекций [1]. Он считал, что в отдельных случаях вирус проникает в клетки микроорганизмов и в них размножается, так как опыты указывали на такую вероятность. Эти воззрения Зильбера в такой степени обогнали близкое время, что на долгий срок оказались за пределами поля зрения современных ему исследователей.

Развитие отечественной вирусологии, в особенности медицинской, было мощно стимулировано Всесоюзным совещанием по проблеме ультравирусов (1935). На совещании Зильбер выступил с программным докладом, где образ вирусов рассматривалась в самом широком теоретическом и практическом плане в биологии, медицине, сельском хозяйстве. Поразительно, но уже в этом докладе он сформулировал совершенно явственно перспективу вирусологического подхода к проблеме происхождения опухолей. Более того, в нем упоминалась вероятность существования в опухолях чужеродных антигенов как маркеров присутствия опухолеродных вирусов. Доклад бесспорно свидетельствует о том, что при вхождении в вирусологию Зильбера уже волновали проблемы вирусологии и иммунологии рака.

В это же время он создает Центральную вирусную лабораторию Наркомздрава РСФСР. Лаборатория стала первым самостоятельным вирусологическим учреждением нашей страны, чье вынужденно краткое (19341937) и блестящее наличие навечно осталось в истории отечественной науки. В Институте микробиологии АН СССР Лев Александрович организует отдел вирусологии. Характерно, что Зильбер вечно стремился к гармоническому развитию вирусологии и как части биологии, и как части медицины. В лаборатории упор делался на медицинские аспекты вирусологии, а в отделе на общебиологические. Этот подход, заложенный Зильбером, до сих пор сохраняется в отечественной вирусологии, в трудах известных вирусологов.В работах Центральной вирусной лаборатории ослепительно проявился интегральный подход ученого к вирусологическим проблемам: исследуются не нетрудно вирусы (в первую очередность вирус гриппа), но и иммунитет к ним. Обширные знания Зильбера в области иммунологии находят в этом месте новое приложение к очень малоизученным объектам. Важнейшей задачей первых вирусологических учреждений в стране была подготовка кадров. Лев Александрович всю дорогу предпочитал трудиться с молодежью, полной энтузиазма и способной несложно понимать новые идеи и методы. Лаборатория состояла из крайне молодых людей, да и их руководителю исполнилось только 40 лет. Поворотным пунктом в истории отечественной медицинской вирусологии и в судьбе большинства сотрудников Центральной вирусной лаборатории, триумфом и трагедией ее руководителя Льва Александровича Зильбера стала легендарная экспедиция на Дальний Восток в 1937 г.С начала 30-х годов в ряде мест Дальнего Востока врачи обнаруживали тяжелые острые заболевания, нередко заканчивавшиеся смертью больных, так как поражалась центральная нервная организация. Болезнь была совсем не изучена и классифицировалась местными врачами как "токсический грипп". В 1935 г. доктор А.Г.Панов, работавший на Дальнем Востоке, впервой установил, что эта немощь энцефалит; он считал ее уже известным в то время японским энцефалитом. В 1936 г. врачи дальневосточной Пастеровской станции, вводя мышам в разум эмульсию мозга погибших от энцефалита людей, пытались выделить возбудителя, при всем при том попытка не привела к успеху. Стало ясно, что местные медики не в силах совладать с этой болезнью и необходима подмога из центра.

Спустя невпроворот лет Зильбер вспоминал: "Когда Наркомздрав того времени формировал экспедицию, он хотел произвести комплексную группу, в которой должно было быть 10 профессоров. Я абсолютно отказался от участия в таковой экспедиции и сказал, что что-нибудь одно или я беру на себя всю ответственность и формирую экспедицию, или устраивайте, как считаете нужным. После крупного разговора мне отказали. Но Военно-санитарное управление было кровно заинтересовано в борьбе с энцефалитом. Вспомните то время это был отрезок времени не только широкого хозяйственного освоения Дальнего Востока, но и время, когда мы вынуждены были удерживать там крупные войсковые части, которые стояли прямо в тайге. Поэтому Военно-санитарное управление обратилось к Наркому обороны, и по его прямому распоряжению я единоначально возглавил экспедицию. Я мог подбирать в эту экспедицию кого угодно и действовать так, как мы считали нужным. Я взял только молодая поросль, и сделал это идеально сознательно. Конечно, я их собрал и предупредил об опасностях и трудностях и обо всем остальном; молодые люди имели в моих глазах огромное превосходство они не были связаны старыми заблуждениями в отношении этого заболевания. До нас местные невропатологи утверждали, что это хворь является японским летним энцефалитом, и более того в наших официальных документах, когда мы отправлялись на Дальний Восток, так и было написано что мы отправляемся для изучения летнего энцефалита. Я не был убежден в этом, и мы составили три научных плана. Первый проект на тот происшествие, если это воистину летний энцефалит, второй проект если это какой-нибудь иной энцефалит. И, в конце концов, третий проект на происшествие, если это вообще не энцефалит. Планы эти были детально разработаны. С самого начала я насаждал параллелизм в этой работе. Дело было поставлено таким образом, что мои сотрудники были разделены на два отряда, которые делали одно и то же для того, чтобы быть уверенными в результате, и для того, чтобы сократить время исследований. Эта организация в тех, конечно, конкретных условиях, когда нужно было принять решение проблему шибко резво, себя оправдала полностью" [2, с. 48].

Дальнейшее написано разом следом экспедиции. "При первом же выезде 19 мая 1937 г. с группой сотрудников в тайгу в северный район заболеваний я столкнулся с фактами, которые заставили меня схватить под колебание существующую концепцию об эпидемиологии этого заболевания. В маленький больничке расположенного в тайге леспромхоза я нашел истории болезни за последние три года. Их просмотр показал, что энцефалитом болеют преимущественно весной и только люди, работающие в тайге и зачастую не имеющие никакого контакта между собой. Эти данные никак не увязывались с теорией контактной или капельной инфекции. В этой же таежной больничке 19 мая я нашел больную энцефалитом, которая захворала 4 мая и уже поправлялась к моменту моего посещения. Она была первой болезненный этого сезона, и установление источника ее заражения могло иметь в распоряжении решающее значимость для последующих исследований. Больная оказалась домашней хозяйкой, никуда не выезжавшей в течение двух лет из таежного поселка, где она жила, и не имевшей контакта ни с больными, ни с их семьями. Долго не удавалось определить хотя бы какую-нибудь вероятность происхождения этого заболевания. Оно опровергало и контактную теорию, и летнюю сезонность, и предположение о возможности переноса заболевания комарами, так как никаких комаров в это время в этом районе не было. После длительного расспроса больная вспомнила, что за 1014 дней до заболевания она собирала в тайге прошлогодние кедровые орехи и, вернувшись домой, обнаружила у себя впившихся клещей. Этот один факт, с которым разрешается было связать ее недуг, вестимо, привлек мое внимание" [3, с. 125, 126]. "Я полетел во Владивосток, чтобы хоть мало познать что-то о клещах (я ничего не понимал в них тогда)... Там мне помогли, истина, только литературой, и я нашел в работе одного ветеринара кривую укуса коров клещами, которая идеально совпадала с косой нарастания заболевания у людей, только с опозданием на две недели; ясно, что это был инкубационный период" [4, с. 162]. "Вероятность переноса заболевания этим путем была для меня настолько очевидной, что уже в конце мая я направил строй врачей, в том числе и сотрудников экспедиции, в тайгу к партиям лиц, работающих только в тайге, чтобы проинструктировать их об опасности укуса клещей. В последующем оказалось, что из этих лиц в 1937 г. захворал только единственный мужчина, хотя в предыдущие годы это были наиболее поражаемые группы. Вместе со сбором эпидемиологических данных была организована и экспериментальная ревизия клещевой теории. Соответствующие опыты, порученные мной М.П.Чумакову, увенчались полным успехом, и им была экспериментально доказана вероятность передачи заболевания иксодовыми клещами. Эти и все последующие работы, в особенности последующие обширные исследования академика Е.Н.Павловского и его сотрудников, всецело подтвердили выдвинутую мной теорию о передаче заболевания иксодовыми клещами" [5, с. 9].

Клещевая система, выдвинутая Зильбером, обоснованная его сотрудниками и им самим, поражает нас более того через 65 лет после этого этих событий многими связанными с ней обстоятельствами. Идея появилась 19 мая 1937 г. посредством два дня (!) затем начала непосредственной работы в очаге заболевания, а уже через 20 (!) дней: "Я взял на себя ответственность, пишет Зильбер, предложить на сознательно созванном 10 июня совещании местных органов здравоохранения в корне изменить все мероприятия по борьбе с этими заболеваниями, сосредоточив основное чуткость на противоклещевой профилактике" [2, с. 126]. Только мужчина, обладающий сочетанием многих качеств научной интуицией, решительностью действий, чувством ответственности, быстротой мысли, внутренней убежденностью, гуманностью мог в до того фантастические сроки одолеть путь тракт от научной гипотезы, возникшей практически на пустом месте, до энергичных практических мер по спасению людей в тайге. Конечно, тут в полной мере проявился манера и нрав Зильбера, всю дорогу склонного к "стремительным" обобщениям. Однако было бы неверно и наивно размышлять, что одна больная, одно озарение, одна догадка обеспечили фарт экспедиции. Сам Лев Александрович считал, что громадную образ в научном поиске играет подготовка исследования. Когда я думаю о той роли, которую играет подготовка исследований, я всю дорогу вспоминаю нашу экспедицию 1937 г." [2, с. 51]. Все, от самого совершенного аппарата до последнего гвоздика, было предусмотрено при снаряжении экспедиции, не хватало только тропических обезьян. И из Японии навстречу экспедиции были отправлены спешно закупленные обезьяны. Они были нужны для решающих опытов.

Клещевая доктрина ответила на вопросительный мотив о переносчике заболевания и путях его распространения, так что она имела, кроме теоретического, огромное практическое значимость. Разумеется, она не отвечала на вопросительный мотив о природе возбудителя болезни: клещи, в принципе, могли переносить и бактерии, и риккетсии, и вирусы. Только скрупулезно поставленные опыты (нелишне освежить память, что речь идет о дикой тайге, бездорожье, деревянных домишках, а ни капли не о стерильных "боксах" и "ламинарах"!) могли вручить реакция на тот самый вопросительный мотив. Придерживаясь исторической точности, предоставим словечко первоисточнику: "...первые же летальные случаи заболевания дали материал, с помощью которого без малого в то же время мной и Шубладзе на юге и Левкович и Чумаковым на севере был выделен возбудитель заболевания, оказавшийся ультравирусом, имеющим некоторое сходство с вирусами японского и американского энцефалитов. Несколько позже подобные же штаммы были выделены Соловьевым. В июне и июле 1937 г. мной и Шубладзе поставлены опыты заражения обезьян эмульсией мозга погибших от энцефалита людей и полученным к тому времени пассажным вирусом. Эти опыты ещё подтвердили этиологическое важность выделенных нами штаммов, но нейтрализация этих штаммов сыворотками реконвалесцентов, то есть людей, перенесших энцефалит, долговременно нам не удавалась, что исключало признание выделенного вируса возбудителем заболевания. Только потом того, как в опыты были взяты сыворотки больше поздних сроков реконвалесценции, мы получили отчетливые положительные результаты, и стало ясным, что в наших руках находится возбудитель заболевания" [2,с. 127].

А ныне приведем оценку работы экспедиции "со стороны". Собственно, вся служба по изучению таежного энцефалита была подвигом наших ученых. Подвиг стал как бы их повседневным бытом. Но хочется изречь особенно о некоторых из ряда вон выходящих эпизодах, напоминающих о героизме бойцов на поле боя. Как-то в что ни на есть разгар работ начались проливные дожди. Разбушевавшаяся реченька прорвала плотину. Вода проникла в виварий помещение, где находились животные. Нужно было их спасти во что бы то ни стало, спасти всех. Ученые объявили аврал. Работая по поясок в воде, они выталкивали на сушу клетки с напуганными мышами и обезьянами. Животные были спасены. Вскоре захворал лекарь Чумаков. Невзирая на сильные мышечные боли и слабость, он продолжал вкалывать. Но температуpa ползла вверх. Появились первые признаки заболевания мозга. Чумаков слег. Товарищей охватила напряженность, но он их успокаивал. "Пустяки, обойдется, говорил он. Это мой пожилой ревматизм проснулся". Однако это было не так: он заразился энцефалитом. Чумаков мужественно смотрел в глаза опасности и просил товарищей только об одном довести их общее занятие до конца [6, с. 12,13]. Огромная свобода и мощь духа позволили М.П.Чумакову устоять перед страшной болезнью. Другой участник экспедиции В.Д.Соловьев ещё перенес энцефалит, к счастью, в больше легкой форме.

Нелишне привести взгляд одного из руководителей второй экспедиции на Дальний Восток (1938) А.А.Смородинцева, попозже ведущего вирусолога, академика АМН СССР (оно относится к 1984 г.): "Надо проговорить, что больше подходящей кандидатуры, конечно, чем Л.А.Зильбер, для решения до того сложной задачи, в эту пору поднять было невозможно"; "Лев Александрович Зильбер в буквальном смысле шел на неведомое и блестяще обосновал вирусную природу возбудителя клещевого энцефалита" [7, с. 18]. Эти свидетельства представляют особую ценность, потому как Смородинцев не только неплохо знал все связанные с экспедицией 1937 г. обстоятельства, но и был не согласен с Зильбером по многим вопросам общей вирусологии, которые ими открыто дискутировались в послевоенные годы.

Зильбер со свойственным ему лаконизмом подвел итоги экспедиции: "К 15 августа [1937 г.] служба экспедиции на месте была закончена. В течение трех месяцев нами было установлено наличие новой, не известной прежде формы энцефалита, выделено 29 штаммов ее возбудителя, установлена эпидемиология заболевания и ее переносчик, в основном изучены клиника, патологическая анатомия и гистология заболевания. Этот фарт был омрачен лабораторными заражениями сотрудников... Трудно определить обстоятельства, при которых они заразились. Все меры обычной профилактики при работе с заразным материалом скрупулезно проводились всеми сотрудниками. Наиболее опасные опыты с назальным заражением обезьян были проведены лично мной с помощью Шубладзе. Невозможно было допустить, что вирус обладает какой-то особой экстраординарной инфекциозностью. В конце концов мы были пионерами в этой области, мы были первыми людьми на Земле, которые держали в руках тот самый незнакомый раньше вирус. Возможно, что некоторое важность имели относительно примитивные условия, в которых велась служба, и большое утомление от ежедневной работы по 12 и больше часов в течение трех месяцев с единственным за это время выходным днем. Но я не мог удержать моих сотрудников от этой напряженной работы: все они работали с исключительным увлечением и подлинным энтузиазмом. В последующие годы смертельные заражения имели местоположение при работе с нашим вирусом в Москве в специальных вирусологических лабораториях, когда принимали сознательно разработанные меры для предупреждения заражений. Эти факты заставляют раздумывать о необычайно высокой инфекциозности нашего вируса, и неудивительно, что первое знакомство с ним не обошлось без жертв. Они могли быть значительно больше значительными" [3, с.128].

Казалось бы, люди, в течение трех месяцев практически ежечасно рисковавшие жизнью, вправе полагать хотя бы на признательность за то, что было ими совершено. Однако шел 1937 г., и по чудовищному, абсурдному и кощунственному доносу арестовали руководителя экспедиции и двух его близких сотрудников А.Д.Шеболдаеву и Т.М.Сафонову. В отсутствие арестованных и без их фамилий публикуется первое научное извещение об этиологии клещевого энцефалита. Ряд участников зильберовской экспедиции, а кроме того руководители и участники второй и третьей экспедиций 1938 и 1939 гг. (Е.Н.Павловский, А.А.Смородинцев, П.А.Петрищева) были награждены Сталинской премией 1-й степени. Среди лауреатов нет Л.А.Зильбера, А.Д.Шеболдае вой, Т.М.Сафоновой.

О периоде с 1937 по 1939 г. Лев Александрович без малого ни в жизнь не рассказывал, и все-таки редко упоминались Лефортово, Лубянка, Бутырки, Суханово для сотен тысяч граждан нашей страны эти названия тюрем означали чудовищные физические и душевные страдания, без малого неизбежную погибель. Зильбер прошел посредством все это, не подписав признания в несуществующих преступлениях. Много лет через он был на ежегодном медицинском освидетельствовании, и юная женщина-врач, глядя на фото его грудной клетки, воскликнула: "У вас же сломаны ребра! А в карточке об этом не написано". "Да, ответил Зильбер, до войны я попал в тяжелую автомобильную катастрофу". Он был весьма доволен, как хватко провел доверчивую молодую женщину.

В 1939 г. Зильбер был освобожден. Мы не можем заявить в текущий момент, что было решающим в этом освобождении: абсурдность ли обвинений, энергичные ли и бесстрашные действия преданных друзей или "пересменка" в НКВД, когда вместо кровавого палача Ежова пришел новоиспеченный палач Берия, начавший свою дело с освобождения сильно мелкий части заключенных. Выйдя на свободу, Зильбер публикует классическую, основополагающую работу по клещевому энцефалиту [5], написанную по свежим следам экспедиции ещё в 1937 г., пишет монографию по энцефалитам, сдает ее в издательство в декабре 1939 г. Книга набрана, должна вылезти в свет в следующем году, но в 1940 г. последовал второй арест. К счастью, сохранился единственный экземпляр этой книги.Было бы отчаянно поразительно, позволительно более того проронить, "ненормально", если бы такая яркая персона, как Лев Зильбер, остался бы в то время на свободе. Поразительно другое как он выжил, уцелел, сберег интеллект и волю к жизни и научному творчеству. Мы думаем, что Зильбера спасло то, что он не подписал признаний своей "вины", несмотря на пытки, а его друзья, несмотря на террор НКВД, не убоялись письменно сообщить о его полной невиновности. Безусловно, они совершили цивильный геройский поступок, если вспомянуть, что это было военное время, а Зильбер обвинялся ни больше ни меньше, как в "измене Родине". Поэтому избавление Зильбера, его возвращение на свободу не итог "восстановления истины", "признания ошибки" теми, кто его мучил и держал за решеткой, а крайний плод его мужества, силы воли, с одной стороны, и дружеской, профессиональной солидарности с прочий. Это был не дар судьбы, а исход борьбы нескольких людей со сталинской машиной смерти. В этом, может быть, основной моральный наука жизни Зильбера, имеющий непреходящую, абсолютную ценность.

Может появиться вопрос: отчего, рассказывая об открытии вируса и переносчика клещевого энцефалита, мы пользовались обширными цитатами из работ Зильбера? Причина проста: история этого открытия долгое время искажалась до неузнаваемости, а оттого мы считаем себя обязанными в интересах научной истины обращаться к "показаниям" главного участника событий.

В школьных учебниках 19501970-х годов по биологии открытие переносчика энцефалита связывалось только с именем Е.Н.Павловского, фамилия Зильбера не упоминалась вообще, хотя имена некоторых участников первой экспедиции (М.П.Чумаков, Е.Н.Левкович, В.Д.Соловьев, А.К.Шубладзе) кое-где фигурировали. Ни в коей мере не умаляя ценности работ экспедиций 1938 и 1939 гг., следует выделить, что честь открытия вируса как новой, самостоятельной позологической единицы и честь обнаружения переносчика вируса клеща, безраздельно принадлежат участникам экспедиции 1937 г. Последующие экспедиции на сто процентов подтвердили ее результаты, дополнили их, детализировали, углубили, но ни в чем не опровергли. Такова историческая истина.

Почему мы считаем экспедицию 1937 г. под руководством Зильбера вехой в истории отечественной вирусологии?

Во-первых, потом открытия вируса табачной мозаики Д.И.Ивановским, положившим начало вирусологии как науки и, к стыду России того времени и Нобелевского комитета, не отмеченного Нобелевской премией, обнаружение вируса и переносчика клещевого энцефалита стало самым ярким достижением отечественной вирусологии. Ни до, ни позже не было, к сожалению, настолько бесспорного и значительного по своим научным и практическим последствиям открытия в истории российской вирусологии.

Во-вторых, экспедиция оказала решающее воздействие на создание отечественной школы медицинских вирусологов, ее быстрое становление и формирование. Напомним, что участники первой экспедиции М.П.Чумаков, А.К.Шубладзе, Е.Н.Левкович, В.Д.Соловьев стали ведущими вирусологами страны, которые создали позже свои научные направления, подготовили своих учеников. Медицинская вирусология в СССР после этого экспедиции 1937 г. получила дюжий импульс к развитию, возникла сеть вирусологических учреждений, играющих сегодня существенную образ в отечественной вирусологии.

В-третьих, последующие исследования как самого Льва Александровича и его учеников, так и других исследователей доказали, что клещевой энцефалит не эндемичен для Дальнего Востока, а распространен значительно шире не только в Сибири, но и в Европе повсюду, где в природе встречаются иксодовые клещи. Поэтому достижения участников экспедиции 1937 г. выходят неблизко за пределы первичного очага заболевания, где были получены первые результаты, и имеют значительно больше широкое географическое роль. Поэтому в текущий момент, разумеется, следует отступиться от названия "дальневосточный весенне-летний энцефалит", и в дальнейшем пользоваться названием "клещевой энцефалит", подчеркивая его важнейшую характерную черта природу переносчика.

В-четвертых, история первой экспедиции, пожалуй, уникальна тем, сколь ничтожно малым был интервал между исследовательской работой и непосредственным выходом в практику. Задолго до окончания экспедиции (хотя три месяца для настолько сложной работы жутко краткий срок!) практические рекомендации по борьбе с клещами привели к резкому падению заболеваемости не только населения, но и военнослужащих, что в 19371939 гг. спасло тысячи жизней.

Экспедиция 1937 г. хрестоматийный образец эффективности фундаментальной науки как средства решения практических проблем страны.

Находясь в заключении (19371939, 19401944), Зильбер доля срока отбывал в лагерях на Печоре. Здесь в условиях тундры он создал порошок супротив пеллагры и спас существование сотням заключенных, погибавших от полного авитаминоза (им более того получено авторское подтверждение на изобретение, и это в нечеловеческих условиях лагерного заключения!). Во время второго заключения он работал в так называемой шарашке закрытом учреждении НКВД, в котором арестованные ученые трудились под постоянным и бдительным контролем. Тем не менее, служба в "шарашке" была отдушиной, позволившей хотя бы частично возвратиться в науку, без которой Лев Александрович быть не мог. Как он позже писал, "обстоятельства сложились так, что у меня было довольно времени, для того чтобы подумать". Действительно, служба в "шарашке" дала эту вероятность, там не вызывали на допросы, не истязали.

Завершением таежной эпопеи разрешается считывать выход в свет в 1946 г. монографии Зильбера, написанной шестью годами раньше. Она не только обобщает навык изучения клещевого энцефалита, но и рассматривает проблему эпидемических энцефалитов в целом. Эта монография была удостоена в 1946 г. Сталинской премии 2-й степени. В том же году достижения отечественной вирусологии в изучении клещевого энцефалита становятся известны англоязычному читателю: публикуется здоровущий обзор Зильбера, написанный совместно с В.Д.Соловьевым.

Вернувшись в свою лабораторию в Центральном институте эпидемиологии и микробиологии (сегодня Институт эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф.Гамалеи РАМН), Лев Александрович поополжил випусологические исследования, в частности, по западному энцефалиту, гриппу, противовирусному иммунитету, при всем при том середина его научных интересов явственно смещается в область онковирусологии.

Почему Зильбер, ставший при жизни классиком инфекционной (эпидемической) вирусологии, создавший первую и лучшую в стране школу медицинских вирусологов, после этого освобождения из тюрьмы в марте 1944 г. не возвращается в ту область, где его ждала легкая существование пожинателя заслуженных лавров и "стрижка купонов" с выдающегося открытия? Нам кажется, что причин было немного. Во-первых, больше семи лет тюрем и лагерей, последовавших за успехом экспедиции 1937 г., а потом наглая фальсификация истории открытия клещевого энцефалита, которую до 1953 г. никто не торопился исправить, не могли не причинить тяжелейшей моральной травмы более того такому мужественному человеку, как Зильбер.

Во-вторых, как это ни парадоксально, клещевой энцефалит не был в планах Центральной вирусной лаборатории, задача возникла в отклик на острую надобность практической медицины и военных. Она не вписывалась в стратегические планы Зильбера, как он их изложил на собрании вирусологов в 1935 г. Таежная эпопея в этом смысле была проявлением азарта исследователя, жаждой борьбы с неизвестностью и опасностью, и напоминала подавление вспышки чумы в Нагорном Карабахе в 1930 г., которое Зильбер блестяще осуществил и после этого рассказал об этом с присущим ему мастерством. Кроме того, клещевой энцефалит был в принципе побежден (чураться клещей!), а заниматься детализацией Лев Александрович не хотел, это ему было нетрудно неинтересно.

В-третьих, тюремные опыты, о которых мы расскажем ниже, ещё больше укрепили его уверенность в том, что вирусы и рак понятия совместимые и поддающиеся экспериментальной атаке. Как мы уже упоминали, ещё в 1935 г. Зильбер в докладе на совещании вирусологов говорил о вирусной теории происхождения рака.

Учитывая все эти факторы, сообща взятые, уход в онковирусологию и онкоиммунологию представляется логичным для Зильбера: область абсолютно не разработана, трудности кажутся непреодолимыми, научное сообщество настроено скептически все это не отталкивает, а привлекает Льва Александровича.Нельзя проронить, что Зильбер был первым, кто заявил идею о вирусах как этиологических факторах при возникновении неоплазий. К тому времени были выделены вирусы, способные оживлять опухоли у животных и птиц вирус саркомы кур (П.Раус, 1911), вирус папилломы кроликов (Р.Шоуп, 1932), вирус опухолей молочных желез мышей (Дж.Битнер, 1936) [11]. Естественно, что в те годы опыты проводили только на экспериментальных животных, приём культуры тканей и клеток появился на 15 лет позже. Но где достать этих животных в условиях тюрьмы? Лев Александрович одним духом находит выход. Он договаривается с заключенными, и те начинают ловить ему мышей и крыс, которых в "шарашке" хватало, а расплачивается за эту работу табаком, выдававшемся заключенным.

В начале 1940-х годов было известно, что опухоли у экспериментальных животных разрешается активизировать обработкой канцерогенными веществами, несколькими вирусами и имплантацией им живых опухолевых клеток. Что же предпринимает Зильбер? Он вызывает опухоли у грызунов канцерогенами, а потом с помощью бесклеточных экстрактов из этих опухолей, то есть разрушенных клеток, пропущенных посредством фильтр Зейца, пытается начать опухоли у взрослых мышей. Эти опыты (за исключением двух) дали негативный плод, тогда как клеточные гомогенаты, не пропущенные сквозь фильтр Зейца, сохраняли способность к образованию опухолей.

Однако два случая привлекли участливость Зильбера. В одном у погибшей невзначай (а не в результате развития опухолевого процесса) крысы, которой были инокулированы бесклеточные экстракты, обнаружили мелкий опухолевый узелок ("молодая" опухоль). Экстракт этой опухоли, в свою очередность, индуцировал опухоль у другого, реципиентного животного. Во втором случае вероятный вирусный агент кроме того присутствовал в "молодой" опухоли. Все это навело Зильбера на дума, что вирус может наличествовать только в опухолях на ранних стадиях ("молодых"). Таким образом, вирус только запускает неопластический ход, а в дальнейшем опухолевая клетка в вирусе не нуждается. Лев Александрович проверяет близкое предположение, используя пропущенные сквозь фильтр Зейца экстракты "молодых" опухолей, которые были получены в результате обработки канцерогенами. Эти бесклеточные экстракты вводили животным. Последних обрабатывали малыми дозами канцерогенов, не вызывающими сами по себе образования опухолей. Позитивные результаты, отмеченные у 15% животных, позволили Льву Александровичу сформулировать новую концепцию происхождения опухолей. В своем первоначальном виде (19441945) она базировалась на двух основных положениях: опухоли имеют вирусное происхождение, но вирус выполняет только инициирующие функции в опухолевой прогрессии.

Лев Александрович считал, что эти идеи должны быть доведены до исследователей. Он добился приема у одного из высоких чинов НКВД и просил издать свои результаты в научном журнале, хотя бы и под вымышленной фамилией. Ему было с издевкой в этом отказано. Тем не менее он сумел (несмотря на неусыпный догляд) изложить свои мысли микроскопическими буквами на папиросной бумаге и, обманув бдительность тюремщиков, передать контент З.В.Ермольевой во время короткого свиданияВ марте 1944 г., намедни 50-летия Зильбера, его освободили из мест заключения. Причиной тому, по-видимому, стало сообщение о невиновности ученого, направленное Сталину и подписанное Главным хирургом Красной Армии Н.Н.Бурденко, вице-президентом АН СССР Л.А.Орбели, писателем В.А.Кавериным (младшим братом Зильбера), биохимиком В.А.Энгельгардтом и, конечно, З.В.Ермольевой, которая приложила гигантские усилия к тому, чтобы сообщение достигло высоких кабинетов. К тому времени З.В.Ермольева организовала фабрика отечественного пенициллина, и ее имя было просторно известно. Первое, что делает Лев Александрович, выйдя из тюрьмы, публикует свою научную концепцию в газете "Известия".

Летом 1945 г. он узнает, что чудом уцелела его семейство (супруга, сестра жены и двое сыновей), которая провела в немецких рабочих лагерях три с половиной года. Лев Александрович находит и вывозит семью на родину. В 1945 г. его избирают действительным членом только что созданной Академии медицинских наук, он становится научным руководителем Института вирусологии АМН СССР и возглавляет отдел вирусологии и иммунологии опухолей Института эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф.Гамалеи, где и работал все последующие годы.

Так же читайте биографии известных людей:

Лев Арцимович Lev Arcimovich

Во время Второй мировой войны Арцимович занимался разработкой электронно-оптических систем ночного видения с использованием инфракрасной области..
читать далее →

Лев Ландау Lev Landau

Лев Ландау - легендарный советскийученый, физик-теоретик. Родился 22 января 1908 года.Лев Ландау являлся Лауреатом Нобелевской премии, медали имени..
читать далее →

Лев Лебедянский Lev Lebedyanskiy

Выдающийся советский инженер-локомотивостроитель.
читать далее →

Лев Шубников Lev Shubnikov

Советский физик.
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий