Известные люди

»

Рэй Брэдбери

Блюститель древних американских традиций Говард Филлипс Лавкрафт считал идеальным и изначальным временем вторую половину XVIII века. Двухсотлетние дома в его рассказах - это строения без малого немыслимой древности...

Для меня, выросшего практически на руинах Херсонеса (а его возраст переваливает за две с половиной тысячи лет), до того неглубокие представления о древности выглядят забавно и необычно. Древность - это скифские нашествия, войны Митридата, клейменые гераклейские амфоры... Даже осада Херсонеса киевским язычником Владимиром, предшествовавшая крещению Руси, по времени ближе к нам, чем к моменту основания первых греческих колоний в Крыму.

Американская история укладывается в до того небольшое численность поколений, что древность оказывается поразительно близка.

Молодой Рэй Брэдбери был современником Эдгара Райса Берроуза. А Эдгар Райс Берроуз был сыном отставного офицера американской Гражданской войны, современника Эдгара Аллана По.

Как поразительно коротка эта вереница - всего два-три поколения, неполный столетний период...

Но потому как Рэй Брэдбери - свойский современник. Он врос в эту временную цепочку, добавил к ней близкое звено, стал ещё одной активный машиной времени, которая связывает нас с легендарным сейчас миром пионеров журнальной фантастики - Хьюго Гернсбеком, Абрахамом Мерритом, Доком Смитом, Джоном Кэмпбеллом...

Неужели все эти исторические персонажи - на практике наши современники? Джек Уильямсон родился, когда Эдгар Берроуз ещё не начал чиркать, опубликовал начальный расклад в том же 1928 году, когда вышел Космический Жаворонок Дока Смита, стал популярен в то же самое время, что и Джон Кэмпбелл, печатался в тех же журналах, что и Хайнлайн, Азимов и Старджон, получал те же премии, что и Филип Дик, Роджер Желязны, Урсула Ле Гуин и Уильям Гибсон... Сейчас, когда пишутся эти строки, Джек Уильямсон жив, пишет, преподает...

Одна бытие - между легендой и современностью. Это кажется немыслимым. Невозможным.

Брэдбери был прав: люди - это живые машины времени.

Стоит осмыслить, как коротка история жанровой фантастики - и становится очевиден размах перемен, произошедших в культуре на протяжении XX века. То, что называли фантастической литературой во времена Гернсбека, разительно отличается от того, что называется фантастической литературой в текущий момент. Но мы привычно кладем эти всего ничего чем схожие литературные направления в одну и ту же корзину, не задумываясь, что тем самым лишаем термин фантастика всякого внятного смысла. Грандиозная эволюция, которую прошла за это время литература свободного воображения, как подобно как скрыта за одним окаменевшим словом, из-под которого гиганты единственный за другим выбирались из гетто масскульта в общепризнанные классики.

Рэй Дуглас Брэдбери родился 22 августа 1920 года в Уокигане, штат Иллинойс. Связь с американской древностью Рэю была обеспечена - английские предки его отца обосновались на новом континенте ещё в 1630 году. Его мама была по национальности шведкой, так что по материнской линии Рэй Дуглас совершенно может считывать себя потомком викингов (наша агрегатина времени уходит в прошлое все глубже и глубже). С ней у мальчика неизменно было полное взаимопонимание. Отец, напротив, держал его на некотором расстоянии. Позже, уже когда Рэй повзрослеет, их отношения наладятся, и тогда в сборнике Лекарство от меланхолии появится необычное посвящение: Моему папе, чья влюбленность, хоть и настолько запоздалая, так весело меня изумила...

Радостное изумление - пожалуй, как раз этими словами позволительно обрисовать мироощущение многих произведений Брэдбери, посвященных детству. Кажется, что он ни при каких обстоятельствах не переставал игрывать с этим миром.

Но его фантазерство будоражили и детские страхи. В раннем автобиографическом эссе он писал:

Среди моих первых воспоминаний есть и такие: я поднимаюсь ночью по лестнице и вижу мерзкое чудовище, поджидающее меня на предпоследней ступеньке. Я вскрикиваю и бегу изо всех сил к маме. Затем мы поднимаемся по лестнице вкупе с ней. Чудовище неизменно прячется. Маме так ни разу не удалось его увидать. Временами мне было более того неприятно, что ей не хватает воображения... Все первые десять лет моей жизни призраки, скелеты, и прочие детские страхи стабильно квартировали в моей голове.

Но в этой голове квартировали не только детские страшилки - с самого раннего детства у Рэя была неодолимая тяга к волшебному вымыслу. Он с упоением слушал, как матушка читала ему Волшебника страны Оз, и с метко таким же восторгом внимал тетушке, которая сказкам предпочитала рассказы Эдгара По. Взрослые хватали мальчика с собой в кино, где он смотрел Призрак оперы и Затерянный мир. Однажды он попал на выступление знаменитого иллюзиониста Блэкстона. Магия произвела на Рэя безупречно неизгладимое ощущение. Он захотел сделаться фокусником.

В 1928 году (в том самом, тот, что сквозь немало лет станет волшебным годом Вина из одуванчиков) мир восьмилетнего Рэя повернулся раз и насовсем - безупречно невзначай к нему в руки попал номер Amazing Stories Quarterly - толстого ежеквартального журнала фантастики. Это было бумажное сокровище, преисполненное магии. На ярко-желтой обложке гигантские, больше двух метров ростом, красные муравьи преследовали человека. Какой хлопчик смог бы постепенно глядеть на такое? Обложка обещала невероятные похождения. Обложка будила как раз то, что стало чуть ли не главным достоинством ранней журнальной фантастики - чувство Чуда. Восторг перед этим чудом нетрудно перекрывал боязнь перед чудовищами. Точнее, чудовища сами собой становились частью пронизывающего мир волшебства...

Словно фрагменты сложной головоломки, щелкнув, встали на свои места, и с этого момента бытие Рэя пошла в жестко предопределенном направлении. Впрочем, в то время как он об этом не догадывался.

Но рок уже разгонял маховик его судьбы. В 1932 году бедствия Великой Депрессии сорвали семью Брэдбери с места. Из Иллинойса они переехали в Аризону.

За день до отъезда Рэй вновь попал под действо магии. Мистер Электрико, иллюзионист из бродячего цирка, разбившего шатры на берегу озера Мичиган, сказал мальчику, что узнает в нем старого друга, тот, что погиб в 1918 году в Арденнах. По словам мага, Рэй унаследовал его душу. Это было не на представлении, фокусник несложно разговаривал с ним.

Почему он сказал это? Не знаю. Может быть, он увидел во мне подготовленность принять какую-то новую судьбу? Откуда мне быть в курсе... Но я помню, что он сказал мне Живи все время - и подарил мне мое предстоящее, а попутно и мое прошлое - невпроворот лет жизни до того дня, когда его дружбан погиб во Франции...

Сам Брэдбери уверен, что начал чиркать аккурат благодаря встрече с Мистером Электрико. Почему бы нам не уверовать ему?..

В Аризоне Рэя ждал подлинный клад: единственный из местных ребят собрал единый ящик журналов фантастики, и Рэй прочитал их все. Истории о Тарзане и марсианские эпопеи Эгара Райса Берроуза до такой степени сразили его фантазерство, что он, не в силах одолеть жажду новых приключений, взялся творить их сам.

Тем летом его настоящей Машиной Чудес стала игрушечная пишущая машинка, у которой были одни только заглавные буквы.

Еще двумя годами позже, в 1934 году, судьбина и Депрессия переносят его семью в Лос-Анджелес. К этому времени Рэй превращается в полноватого очкарика, традиционного школьного изгоя, которого сверстники ни при каких обстоятельствах не зовут игрывать в бейсбол. Что ему остается? Только читка. И фантастические рассказы, порожденные его воображением...

Сейчас, семь десятилетий через (неужто семь десятилетий? - проклятая агрегатина времени, с ней безупречно нельзя уследить за годами!), он остается таким же толстячком в очках, с по-детски чистой и не по-детски печальной улыбкой. В 1950 году он напишет: Никто не может постареть, в то время как не осознает совершенно, сколь он одинок в этом мире.

Еще сквозь немного десятилетий станет ясно, что сам он этого так совершенно и не понял.

Тогда, в середине 30-х годов (наша агрегатина времени отправляется в прошлое), он только начинал чувствовать одиночество, но был не в силах его постичь. Это было нелегкое ощущение. Он, открытый для чудес, погибал в повседневности. Мама его понимала, но ликовать чудесам не могла - ей по-прежнему не дано было видать чудовищ, засевших на предпоследней ступеньке ночной лестницы.

Возможно, со временем Рэй также научился бы не направлять на них внимания, забросил журналы и стал обычным работягой. К тому шло, и к тому бы пришло, если бы рок не продолжал раскручивать свой маховик - если бы не чудеса.

В Калифорнии было быть может все. Однажды он заехал на роликах в Голливуд и приехал домой в лимузине бывшей кинозвезды и будущей королевы голливудских сплетен Луэллы Парсонс.

Рэй вечно был там - в неуловимом промежутке между прошлым и будущим, и ни в жизнь не терял способности объять взглядом и то, что уже было, и то, что ещё не сбылось.

В первых числах сентября 1937 года Брэдбери ненароком познакомился в букинистическом магазине с каким-то парнем, тот, что обратил внимательность на его слабость к фантастическим журналам и пригласил... куда? Не может быть. Его пригласили на очередное ежемесячное совещание местного отделения Научно-Фантастической Лиги.

Брэдбери пережил то же потрясение, которое эдак тогда же обрушилось на нью-йоркского любителя фантастики Фредерика Пола и на сотни (всего только сотни - на всю страну) других: он, неудачник, заблудившийся в воображаемых мирах, нашел таких же, как он, нашел единомышленников - и нашел их в идеально реальном, вещественном, повседневном мире! Не может быть.

Во-первых, чудес не бывает.

Во-вторых, попробуйте-ка воспроизвести это ещё раз - потом такого несомненного чуда!

5 сентября 1937 года Рэй Брэдбери, в конце концов, вышел на скоростное шоссе, по которому его фатум рванула вперед - без светофоров и остановок на дозаправку.

Именно на том заседании кто-то вручил ему основополагающий номер самодеятельного клубного журнала Imagination (отпечатанного на машинке, размноженного на ротаторе и пробитого у корешка тремя скрепками), где были опубликованы рассказы и статьи членов Лиги. Брэдбери неожиданно постиг, что в таком журнале могли бы публиковаться и его рассказы. Предложить их в натуральный журнал он бы не осмелился, но в таковой - отчего бы и нет?..

Его первая фэнская публикация состоялась уже посредством четыре месяца - в январе 1938 года в очередном выпуске Imagination появился расклад Дилемма Холлербокена. Рассказ был старательно снабжен всеми недостатками любительской прозы, но как самое меньшее сюжетная его мысль была свежа: герой накопил невероятное численность энергии благодаря тому, что сумел встать во времени, и эта энергия должна была тотчас высвободиться, если бы он вновь начал передвигаться.

Время, энергия времени, джентльмен и время - все это было уже в самом первом его опубликованном рассказе!

Три года через на поразительно похожей идее построит начальный из рассказов своего оружейного цикла Альфред Ван Вогт - профессиональный литератор и единственный из любимцев Джона Кэмпбелла. Было что-то?.. или?.. Как бы то ни было, фантастический мир оставался невероятно тесен.

Но Брэдбери был в этом мире покуда что без малого никем. Он был Шутом. Джокером. Записным остряком, тот, что хохмил в журналах, на встречах, на улице, постоянно и по любому поводу. Он бурно общался. Он рассылал юморески и заметки во все любительские журналы, до которых мог дотянуться. Но под всем этим неуправляемым весельем, - писал через всего только пять лет его близкий дружбан Брюс Йерке, - скрывалось глубокое постижение человеческой природы, и уже видны были зарубки, оставленные временем...

Тогда же клубная бытие познакомила Брэдбери и с некоторыми писателями-профессионалами из Лос-Анджелеса. На заседания Лиги приходили Генри Каттнер, Артур Барнс, Ли Бреккет, Роберт Хайнлайн. Энергичный и ненасытно жаждущий общения улыбчивый младой дядя временами стращал их своей импульсивностью, а уж бесконечными расспросами о том, как сделаться профессиональным и успешным писателем, мог довести без затей до белого каления.

К тому времени он как раз закончил школу и начал разыскивать, чем заняться во взрослой жизни. Театр? Графика? Литература?..

Юморески вскоре перестали его утрясать и он перешел к больше серьезным формам. Но любительские журналы, привыкшие обретать от Брэдбери легкие хохмы, серьезные его рассказы хватали не слишком-то с охотой. Рэй великолепно знал, что такие издания всю дорогу испытывают дефицит материалов, и отказам в первую очередь нетрудно удивлялся, а следом с обидой начал подозревать чуток ли не заговор...

Но из этой ситуации выход был найден - летом 1939 года Брэдбери выпустил первостепеннный номер своего собственного фэнзина Futuria Fantasia. В этом журнале ему, как правило, в публикациях не отказывали...

С подготовкой первого номера (всего Брэдбери сделал четыре выпуска) совпало первое (и последнее) политическое затмение, постигшее будущего классика - он увлекся идеями технократии. В 1930-х годах это было сильно моднячее поветрие, этакая новая химера, рожденная в болотах всеобщего уныния от брака Депрессии с техническим прогрессом. Технократы утверждали, что научные методы управления экономикой позволят свершить ее максимально эффективной, и у общества не останется другого выхода, помимо как сразу же процвесть. Для этого нужно было дожидаться, когда неэффективная капиталистическая экономика сама себя скушает. Депрессия - это только начало, говорили идеологи технократии. Если все пойдет так, как предсказывает суровая логика, то к 1945 году Америка будет покоиться в руинах. У народа несложно не будет иного выхода, помимо как вручить свою судьбу в руки наиболее продвинутых инженеров, ученых и мыслителей, которые смогут подняться над сиюминутными проблемами и объединенными силами найти решение задачу построения идеально устроенного общества.

Брэдбери в те времена ещё совершенно бодро принимал предложения по воплощению в бытие всяческих утопий. Но (агрегатина времени - щелк, щелк, щелк) - уже сквозь немного лет он будет понимать технический прогресс как одно из многих фантастических чудовищ, выпестованных человеческой недальновидностью. А уж утопии, в особенности воплощенные в бытие, станут для него еле-еле ли не главным кошмаром...

Потому что утопии - это те же детские мечты. Став былью, они немедля оказываются не нужны и погибают.

Но тогда, в 1930-х годах, писатели и любители фантастики относилась к социальным экспериментам без особенных предубеждений - если разрешено было фантазировать в области науки и техники, то зачем бы не пофантазировать и по части социального устройства? Некоторые из молодых фэнов, помогая совершить сказку былью, более того решались на следущий шаг и становились членами компартии США - хотя вообще-то, позже подписания пакта Молотова-Риббентропа и резкой смены этой партией генеральной линии (от тотальной критики фашизма к объявлению Гитлера главным союзником) все они, за редким исключением, партбилеты сдали. При всей любви к фантастике (и, может быть, как раз благодаря ей), они все-таки не были вовсе уж наивными юношами.

Технократия, хотя и предлагала до того же академический, как и коммунистическая система, подход к общественному переустройству, была для американцев все-таки меньшим пугалом, чем красная опасность. Это был не сильно ужасный страх. Кое-кому из молодежи нравилось.

Мне кажется, - писал тогда Брэдбери, - что технократия сочетает в себе все мечты и надежды фантастики. Именно об этом мы мечтали столь лет - и резво наши мечты могут воплотиться в действительность...

Через десять лет, перечитывая эти строки, он испытывал перед некогда превозносимыми им идеями только страх.

Брэдбери игрался с технократической утопией непродолжительно - в первых номерах Futuria Fantasia ей уделялось достаточно страсть сколько места, но мало-помалу предмет сошла на нет. Публиковать фантастические рассказы ему было интереснее, чем социальные прожекты. К тому же, тут наблюдались определенные достижения: в частности, для четвертого (и, увы, последнего) номера фэнзина Брэдбери выпросил расклад у самого Роберта Хайнлайна - без малого невероятная фортуна, более того с учетом того, что Хайнлайн поставил главным условием публикацию рассказа под псевдонимом Лайл Монро. Обложки для журнала рисовал Ханнес Бок - ещё единственный товарищь Брэдбери по Лиге, художник-любитель, тогда ещё никому незнаемый.

Именно его рисунки Брэдбери захватил с собой, когда летом 1939 года отправился в Нью-Йорк на самый-самый начальный в мире WorldCon - всемирный съезд любителей фантастики. Всемирным тот самый съезд назывался, скажем прямо, с целью красного словца, съехались на него только американцы, но ничего подобного нигде в мире тогда больше не проводилось. Помимо участия в съезде, Брэдбери предпринял в Нью-Йорке ещё одно важное для истории деяние - он зашел в редакцию ежемесячника Weird Tales и встретился с редактором журнала Фэрнсуортом Райтом. Во-первых, он хотел узнать, есть ли какие-то перспективы публикации в журнале его собственных рассказов (перспектив, хотя вообще-то, тогда не нашлось). Во-вторых, он предложил Райту кинуть взор работы Ханнеса Бока - и тут попадание было точным. Райту манера иллюстраций понравился, и вскоре с подачи Брэдбери графика Ханнеса Бока стала постоянно являться в журнале, а сам он одним духом сделался одним из популярнейших художников-фантастов.

Сам же Брэдбери нашел в Нью-Йорке нечто большее, чем вероятность издаться: он нашел себе литературного агента. Джулиус Шварц был тогда одним из немногих активистов, кто тратил время на пристраивание чужих рассказов в журналы. (Позже он найдет себе больше престижное и творческое дело и останется в истории массовой культуры как ведущий редактор комиксов про Супермена и Бэтмена).

Брэдбери отдал Шварцу свои рукописи и вернулся в Лос-Анджелес - трудиться.

За неимением других средств к существованию, он работал разносчиком газет. Будущий классик носился по улицам с криком Последние новости! добрых четыре года, с 1938 по 1942, вместе с тем придумывая новые рассказы, наблюдая за людьми, подмечая яркие детали... Если у него хватало на это сил. Вы ни в жизнь не бегали по улицам с тяжеленной пачкой газет? Попробуйте. Очень способствует творческому росту, если удастся сберечь дыхание.

Через полно лет он написал об этом времени: Когда я продавал газеты, друзья спрашивали меня: Что ты тут делаешь? Я отвечал: Становлюсь писателем. Ты выглядишь не по-писательски, - говорили они. Зато я чувствую себя как сочинитель! - возражал я.

Только в 1941 году (посредством полтора года позже знакомства с Брэдбери) Шварцу впервой удалось отдать его расклад. Мятник, написанный ещё в 1939 году и позже переписанный приятелем Брэдбери Генри Хассе, принес соавторам на двоих 27 с половиной долларов (минус причитавшийся агенту процент). Это была история ученого, тот, что во время демонстрации своего изобретения нечаянно угробил два десятка ведущих светил важный науки и был за это наказан бессмертием - и созерцанием бесконечной смены эпох. Рассказ был открыто слаб в литературном отношении, но, по какому-то странному стечению обстоятельств, это вновь был расклад о времени.

Время не отпускало его.

В 1942 году Брэдбери решил, что хватит с него газетной работы. Он выбрал из своих рукописей все, что разрешается было уяснять текст без риска для рассудка, и отправился в Нью-Йорк к Шварцу, рассчитывая на его дружеский совет.

Шварц, уже имевший к тому времени немаловажный навык общения с редакторами журналов, помог не только советом. Несколько дней они на пару жили за пишущей машинкой - Шварц критиковал то, что Брэдбери писал, а Брэдбери раз за разом послушно переписывал, раз в день выбегая на улицу, чтобы приобрести молоко и гамбургер - большего он дозволить себе не мог, да и у Шварца дела были не до такой степени блестящи, чтобы кормиться удавалось за его счет.

Может быть, помогла диета, может быть - советы мудрого Шварца, но расклад Дудочник, написанный Брэдбери во время их совместного сидения, удалось пристроить достаточно скоро. Это был начальный опубликованный марсианский расклад Брэдбери - довольно прилично сделанный для профессиональной публикации, но не до такой степени хоть куда, чтобы удостоиться включения в какой-нибудь из его важных авторских сборников.

Отойдя от машинописной лихорадки, Брэдбери посмотрел на свой контент со стороны и остался недоволен. Он видел, как, что и на что он сделал, он сознавал, что расклад приобрел больше обычный для издателей картина - но был ясно, что вместе с тем Дудочник что-то потерял. Исчезли странные и ни на что не похожие марсианские города. Исчезла юношеская поэтическая приподнятость. Исчезла... магия?

Брэдбери засел за машинку и взялся сочинять - единственный расклад за другим, не давая себе ни малейшей поблажки и выдавая контент десятками страниц в день. Ни единственный из этих рассказов не был принят ни в одном журнале фантастики.

Но он неотступно продолжал разыскивать свой звук, и монолитная суровость редакторов стала одаривать трещины. Рассказик в Thrilling Wonder Stories, прочий в Weird Tales- изредка подражая другим, порой изобретая что-то близкое. Ветер он писал, держа в голове стилистику Хэмингуэя. Толпа выросла из стилистики Эдгара По...

К середине 1943 года его упорство принесло первые успехи. Его рассказы стали систематично являться в Weird Tales, реже - в других изданиях, менее значимых. Самым известным журналом фантастики оставался Astounding Джона Кэмпбелла - тот первым читал любой новоиспеченный расклад Брэдбери, но не показывал ни малейшего желания их публиковать. Такая фантастика ему не подходила.

Поэтому Брэдбери мало-помалу стал дрейфовать в сторону литературы ужасов. Детские страхи были ему памятны, и его пишущая машинка превращала их в стильные и необычные истории. В Weird Tales его уже числили постоянным автором. А в 1947 году у него более того вышел авторский сборник Темный карнавал в издательстве Arkham House - вышел и разошелся достаточно большим для этого издательства тиражом в три с небольшим тысячи экземпляров.

Но, конечно, для мира большущий литературы это покуда ещё не было Настоящей Книгой.

В 1945 году Джулиус Шварц предложил единственный из рассказов Брэдбери в журнал New Detective и как снег на голову получил совсем восторженный отзыв. Редактор Райерсон Джонсон писал: Вне всяких сомнений, Брэдбери - самый-самый занимательный начинающий автор из всех, кого мне доводилось уяснять текст. Присылайте мне все, что он напишет.

Стена жанрового загона была сломана, мустанги могли отправляться в прерию. Рассказы Брэдбери расходились по детективным журналам, журналам мистики, да и по части научной фантастики наметился прорыв - в 1946 году журнал Planet Stories опубликовал Пикник на миллион лет - основополагающий фрагмент того, что сквозь немного лет соберется под обложкой с заголовком Марсианские хроники, - и новеллу Забытые временем (которая позже получит новое наименование Лед и пламя), историю взбесившегося времени (вновь времени!), за немного дней пожирающего целые поколения...

Еще важнее было то, что прозой Брэдбери заинтересовались внежанровые популярные журналы. Его рассказы появились в American Mercury, Charm, Collier's, Mademoiselle. Один из этих рассказов Марта Фоули включила в ежегодную антологию Лучших рассказов года. Другой был выдвинут на премию О.Генри.

Когда предложения прислать расклад стали прибывать от престижных New-Yorker и Harper's, Джулиус Шварц написал Брэдбери, что больше ничем не сможет ему подсобить. В том, что касалось пристраивания рассказов в фантастические журналы, Шварц был бесспорным специалистом. Но опыта работы на больше ответственных и дорогих рынках у него не было. Здесь он поддержать не мог - ничем...

Брэдбери вырос на фантастике, он был ее прямым литературным потомком, ее следующим поколением и ее гордостью. Но мир фантастики в настоящий момент уже не был единственным доступным для него миром. Теперь для него были открыты все пути. При этом его любимая фантастика по-прежнему оставалась с ним, но самим своим сущестованием он сумел изменить и ее саму, и ее восприятие внешним миром. Подумать только - глянцевые журналы с миллионными тиражами не считали зазорным перепечатывать его рассказы, уже опубликованные когда-то в Weird Tales! О его прозе спорили серьезные критики. Его книги выпускали крупнейшие издательства. Его приглашали чиркать сценарии для Голливуда...

Мальчик, запоем читавший Принцессу Марса, сейчас написал Марсианские хроники.

Преисполненный восторга подросток, любовавшийся в цирковых шатрах на живые диковинки, создал Человека в картинках.

Юноша, увлекавшийся технократическими идеями, стал автором ярчайшего антитехнократического романа 451 по Фаренгейту.

Писатель, некогда зарабатывавший на существование рассказами ужасов, вырастил Золотые яблоки солнца...

В 1950 году, когда вышли Марсианские хроники - больше полувека обратно! - Рэю Брэдбери было всего тридцать лет. Впереди были долгие годы жизни, увлекательной работы, неизменного успеха, неувядающей популярности. Премии, переводы на все языки, признание современников, слава живого классика...

В 1950 году он оставался тем же мальчишкой, тот, что зачитывался Тарзаном. В том же 1950 году он по-мальчишески плакал, узнав о смерти его автора...

В нем поразительно сочетаются боязнь перед тьмой и умение ликовать свету. Его обожаемый торжество - Хэллоуин. Его наилучший супостат - время. Хрупкое, как крылышко бабочки. Безжалостное, как юный звук по телефону. Равнодушное, как прилив, тот, что каждую темное время суток слизывает с песка шедевры старого художника...

Пройдет ещё полвека (щелк, щелк, щелк - это на самом деле отсчет лет, или же колесики легко бессильно цокают приятель о друга?), и он напишет: Когда я гляжу в зеркало, я встречаю точка зрения мальчишки, чьи башка и сердце переполнены мечтами, восторгом и неистребимой любовью к жизни. Да, у него совершенно седая шевелюра - но что с того? Люди зачастую спрашивают, как мне удается оставаться таким юным, как удается сберечь чувство молодости. Все просто: нехай ваша бытие преисполнится всеми возможными рифмами, всеми возможными занятиями, всей возможной любовью. И непременно находите время для смеха - помните о том, что дарит вам фортуна - всякий день, без исключения. Именно так я и поступаю с самого раннего детства.

Я читаю эти строки и лихорадочно думаю - главное, главное, где же главное? Ведь чего-то тут определенно не хватает!

Потом я переворачиваю страницу - и вижу его физиономия. Лицо человека, тот, что жил и в мире науки, и в мире магии, здоровался за руку с далеким прошлым - и невероятным будущим.

Лицо человека, которому суждено существовать всю дорогу.

Так же читайте биографии известных людей:

Рэй Каммингс Ray Cummings

Имя Рэя Каммингса (Ray Cummings) было в 20-30-х годах, пожалуй, самым громким в списке американских писателей, работавших в области фантастики.
читать далее →

Рэй Аллен Ray Allen

Американский профессиональный баскетболист.
читать далее →

Рэй Чарльз Ray Charles

Рэй Чарльз - американский соул, джаз и ритм-энд-блюз слепой музыкант. Родился 23 сентября 1930 года.Рэй Чарль один из известнейших в мире..
читать далее →

Рэй Лиотта Ray Liotta

Родился в г.Ньюарке, штат Нью-Джерси, США. Темноволосый, привлекательный артист с черными, большими бровями начал на телевидении в мыльной опере..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий