Известные люди

»

Сергей Петров

Сергей Петров Sergey Petrov Карьера: Поэт
Рождение: Россия» Татарстан» Казань
Два тома Сергея Петрова это торжество профессионализма, это две крепости, выстроенные из прочнейшего, звонкого русского слова. Е. Евтушенко.

Загадочная фигура Сергея Петрова впервой забрезжила передо мной в начале девяностых, когда академический редактор антологии Строфы века Евгений Витковский предложил для публикации четыре стихотворения под этим неизвестным мне именем. Я был поражен на редкость рассвобожденным, сочным, гибким, звонко переливчатым языком неведомого автора:

Слушай, душенька, спи или кушай,

не любуйся, голуба, со мной,

не кидайся на шею кликушей:

я по самые губы сумной.

А вот как говорил у него Гаврила Державин:

Шагаю по стерне шершавой,

хлебаю живописны щи

А что там слышно за Варшавой?

Европа ропщет? Ну, ропщи!

(Какая современная во все времена интонация русского человека, покровительственно-снисходительного к европейской надменности, желающей и по этот день сберечь покровительственность за собой, несмотря на то что Соединенные Штаты, в свою очередность, считают, что привилегия покровительственности только за ними. Но это к слову.)

Стихи были перепечатаны на машинке, подписи не было, и это натолкнуло меня на некоторые подозрения.

Слушай, а по-честному это не ты сам написал? спросил я Витковского. Ты ибо любишь поюморить. Да и вирши твои, которые я едва выцарапал для антологии, по стилю достаточно близки:

Всё прочее

побоку, на фиг.

Не было речи.

Снеги да вьюги.

Ветер на круги.

Вечность, до встречи.

Был бы счастлив, если бы его вирши были моими. Но пожал плечами Витковский.

Мне ничего не оставалось, как уверовать на словечко, и я деловито спросил:

Кстати, сколь лет этому твоему Петрову? И нет ли у тебя других его стихов? Мы могли бы напечатать их в антологии, если они на том же уровне, подсобить ему

Поздно подсоблять. Его уже нет на белом свете. Три года тюрьмы и семнадцать ссылки, вздохнул Витковский. Я, истина, успел пообщаться с ним. А знаете, он был уникальным лингвистом. Переводил с пятнадцати языков. Особенно здорово поэзию скальдов. Латышскому языку научился у соседа по камере, неграмотного хуторянина. Петровский перевод Часослова Рильке это шедевр. Кстати, вы обратили внимательность на его, как он называл, углубленные рифмы? Он начал их разрабатывать, когда вы ещё в одной рубашонке по двору на станции Зима ползали, в тридцатых годах. К сожалению, сегодня у меня в руках только эти четыре стихотворения. Да и их-то я еле-еле разобрал на любительской пленке. Но я непременно разыщу его остальные вирши и выпущу книгой.

Евгений Витковский оказался человеком слова.

Два первых тома по шестьсот страниц любой, выпущенные издательством Витковского Водолей Publishers, я возил с собой всю сумасшедшую выступательную неделю от Мурманска до Запорожья, восхищенно декламируя вирши Петрова всем, кто попадался под руку, и захватил в Америку, где и пишу эту статью.

Гляжу на фотографии автора и диву даюсь. В облике его как будто и намека нет на то, что тот самый мужчина может быть поэтом.

На обложке первого тома какой-то предпенсионного возраста провинциальный заготпромхозовский бухгалтер с без малого догоревшим чинариком, определенно выглядящим как единственный из гвоздиков, которыми я в конце войны торговал на углу Сретенки и Колхозной площади врассыпную, надорвав пачку с краю. Правда, он к чему-то прислушивается. Кажется, к чему-то исходящему с неба. Глаза-то подняты. Малость сумасшедшие, да нет, скорей блаженненькие. Может, с бодуна. Да нет, они все-таки просветленные. Соловья, что ли, учуял? Помощник Н.С. Хрущева Владимир Семенович Лебедев, тот, что помог напечатать в Правде Наследников Сталина, показал мне у себя в кабинете предмет своей гордости как фотографа фотография Хрущева и его жены, Нины Петровны, трепетно слушающих соловья. Наверно, соловьи как-то облагораживают людей Может, и мы, поэты, также, хотя временами и нам самим не мешало бы облагородиться.

Я помню, какое нравственное очищение испытал, прочитав вирши дотоле неизвестного мне Михаила Анищенко из Самары, а вслед за тем он канул, подобно как в чару чащобную. Такое же ощущение очищения испытал я, войдя, как в чаща неизвестный, в вирши Сергея Петрова но отнюдь не в силу того что, что он на меня немедленно с проповедями навалился. Он больше исповедующийся, чем проповедующий, и уж кто-кто, а он не прикидывается чистюленькой, и соленым словцом не брезгует, и в ревнючести дремучей зубами поскрежещивает, а вот меня, также греховодника, все-таки лучше сделал, словно бы ничего не делая для этого. Даже не поймешь, как это у него получилось.

А опосля я вспомнил, как Борис Леонидович Пастернак мне говорил, что истинный профессионализм в искусстве неизменно каким-то причудливым образом с нравственностью связан. Да зачем, собственно, причудливым? Ведь профессионализм и начинается с любви к профессии, а какая же настоящая влюбленность безнравственна? Так вот, когда читаешь славно написанные вирши, или смотришь пригожий спектакль, или замираешь, завороженный перед картиной, которую уже ни в жизнь не забудешь, в тебе продолжается творческий ход, начавшийся с самоочищения самих творцов. Профессионализм без опоры на совесть немыслим. Но и без шаловливых игр с формой, напускающий на чело вселенскую скорбь, немалый мастер невозможен.

Два тома Сергея Петрова это торжество профессионализма, это две крепости, выстроенные из прочнейшего, звонкого русского слова. Сам Сергей Петров, его вдова Александра Александровна, спасшая эти вирши, и Евгений Витковский сделали пригожий гостинец России вдогонку Году русского языка, объявленному ЮНЕСКО, празднику, тот, что уж извините за первостепеннный раз употребляемую мной печатно стилистическую виньетку позорно про воронили наши чиновники от культуры, не организовавшие ни одного фестиваля отечественной поэзии и прозы, ни одного международного симпозиума лучших писателей мира, посвященного русскому слову.

А в текущий момент такое засилье заунывности и занудства в поэзии! Если раньше была показная гражданственность, в текущий момент царит показная безгражданственность.

Сергей Петров своей жизнью доказал непобедимость свободного человеческого духа при каждый, более того самой жестокой несвободе. Он был до такой степени свободен внутренне, что не счел нужным политически полемизировать с теми, кто швырнул стольких талантливейших русских людей за колючую проволоку во время беспримерного антинародного самогеноцида. Он игнорировал палачей и это было не жестом отчуждения, а формой презрения, и отмщением служила собственная тайная воля, воспетая ещё Пушкиным.

Жизнь Сергея Петрова достойна монографий и диссертаций. Она явление, я бы сказал, лингвистически-литературное. Поэт мастерски лепил новые слова или так оживлял архаизмы, что они становились современными.

Не прижился и ещё не прожит,

дребезжа, бежит, как трень да брень,

грохнется и рожу растворожит

сам себе о лужу в тот самый день.

Или:

Да, раздумался шар земной,

аж вокруг идет голова-то!

Перед ним простор как хмельной,

но в просторе том головато!

В составных рифмах он был абсолютным шестидесятником:

Ты истина кривая, с занозой изъян,

и тебя я как будто ножа жду.

По глотка я сыт и до удали пьян,

но того, что сломано, жажду.

Или:

Рестораном выпер дрёма,

совершенный столик на сто персон.

Или:

Ну и кобель с ней, с этой песней!

Надоела мне до слез.

Но и дома, и в толпе с ней

буду мыкаться, как кобель.

Или:

Богач благодушно на роскоши лег

безмерною тушей. На мир же,

всем золотом злобствуя, рос кошелек,

жирея от битвы на бирже.

Страшновато, когда он обнажает душу, срывая с нее всё, что прикрывает страдания за других, и отстаивает посреди веселоребятовского оптимизма право не присоединяться к общему веселью:

Не хочется мне быть ни сильну, ни красиву,

похмелья не хочу ни на каком пиру,

и, право, тошно мне веселье сквозь силу.

Позвольте мрачным быть, покуда не умру!

Как мастерски ввинчена сюда по природе своей фольклорная строчка, с этими по-северному обрубленными прилагательными: ни сильну, ни красиву. Уж чего-чего, а мастерства или, как говаривали, рукомесла этому казанскому сироте Петрову не занимать.

Это будет где-нибудь

в Будапеште, в Пензе ль.

Припадет ко мне на грудь

мелодический вензель.

Иногда стихотворчество напоминает музыкальные упражнения, чтобы пальцы не огрубели, что ли:

Ты, царица моя, не капризничай!

Будь по-прежнему тихой и маленькой!

Я тебя, как епископа ризничий,

облачаю в божественной спаленке.

Иль ложе вспоминаешь бездонную?

Или я тебе с ядом флакон даю?

Чем ты станешь? Дитятей? Мадонною?

Иль бессовестно сонной Джокондою?

Нет! Тебя сотворил Тициан из того

Тела, что олимпийцы алкали.

Спи, дитя, посинев от цианистого

кали.

Тут уже перехлест всё жертвуется для того, чтоб пригоже получилось. Но рифмочки-то какие!

Петров знает силу своего формального волшебства, и иной раз оно поглощает его до такой степени, что он в нем, как в чаре, барахтается.

Ты в ладонях ладанка эмалевая,

образок, где лика цел овал.

И, тебя у Господа вымаливая,

ни в жизнь б тебя не целовал.

Но потому как как побаловаться хочется, поплескаться в звуках таковой наслаждец!

Избави Бог меня от сплина

и от брюзжанья старика,

покуда невестится калина,

покуда ребячится реченька.

А не от пастернаковского ли это Сколько нужно отваги, Чтоб игрывать на века, Как играют овраги, Как играет река? И волшебники на пустом месте не растут.

В тебе, замызганный домишко,

примкнусь к окну ли?

Тебе, как перышко, дымишко

в трубу воткнули.

Но демонстрация пересгущенной инструментовки может у Петрова абсолютно нежданно сменяться чем-то обезоруживающе доходчивым, простым, как мычание, и это также супермастерство:

Очень нежной тишиной

окружен я, как женой.

Или:

Я иду на озерко с рассветом

и за ветром девичьим слежу,

говорю с самим собой и в этом

нехорошего не нахожу.

Или:

И я ползу на радостных карачках

по краю смерти, сквозь грязища, как трусишка,

иль о булыжник теплым брюхом трусь,

с утра до вечера приподнимаюсь,

от вечности и по в эти дни маюсь,

и пачкаюсь, и всё ещё смеюсь.

Шедевр целомудренной нестеровской простоты у Петрова это, конечно, его Спас-Нередица. Но он не пошел в этом направлении, от простоты тянуло в усложененку.

Я обнаружил и воздействие Столбцов Николая Заболоцкого:

Один мужчина, от пота ряб,

стоял посреди душистых баб,

распахнутых, как ворота,

от ручек и густого рта.

И их, всецело безбородых,

водили на желанный отдых

и доводили до лесов,

как водят на прогулку псов.

А там уж тот самый летний праздник

сам вел себя, как безобразник,

и, погоняя по задам,

укладывал он в позы дам

Не без приятности, что и мы пригодились ему, увидел написанное Петровым в 1968 году стихотворение, где есть явное воздействие и мое, и Андрея Вознесенского:

Пусть залапанней, пускай залатанней!

Стыну я! Только чем же была ты мне?

Нет, не милочкой и не елочкой,

не заколочкой, не иголочкой,

не любовницей, не любимицей,

не таинственной нелюдимицей

и ни чуточки не трагической

без затей ножик ты хирургический.

Но если такие влияния и проскальзывают, то о них несложно забываешь, когда возникает свой звук с хриплецой, тот, что воспрещено спутать ни с кем:

Я с горя всё сожру. А правды мне натерли

мозоли на глазах, и плачет желчью озлобленность.

Я истинку пустил не на простор ли?

Но горлинкой она застряла в горле.

Ведь в каждой истине своя бывает кость.

Долгожданный выход стихов выдающегося поэта Сергея Петрова напоминает, что у нас ещё есть нераспознанный резерв открытий, и не только в архивах ушедших от нас людей старшего поколения, но и в рукописях упрямо не замечаемой молодежи. Незамечаемость талантливых одиночек это стратегия тусовок. А верность тусовкам и верность литературе вещи несовместные.

Так же читайте биографии известных людей:
Сергей Потехин Sergey Potehin

Один классик заметил, что влюбленные, безумцы и поэты сотканы из воображения. Ну а если первый, второй и третий существуют в одном лице?.
читать далее

Сергей Чекмарев Sergey Checmarev

Первая книга Сергея Чекмарева вышла в свет через 23 года после его смерти. Стихи,письма, дневники дотоле неизвестного поэта с середины 1950-х гг.до..
читать далее

Сергей Аксаков Sergey Aksakov

В 1847 опубликовал "Записки об уженье рыбы", имевшие большой успех. В 1849 вышли "Записки ружейного охотника", в которых автор проявил себя как..
читать далее

Сергей Алексеев Sergey Alekseev

Сергей Алексеев - русский писатель. Родился 20 января 1952 года.Наиболее известными произведениями Сергея Алексеева являются такие сборники..
читать далее

Ваши комментарии
добавить комментарий