Известные люди

»

Тамара Иванова

Война и экзамены в школы. Вот, как мне это приснится, это как ужасный дрёма! Я думаю, ну сколь же разрешается грезиться этим страхам

Мне было десять лет когда началась битва. Мы жили в Анапе на улице Нижегородской, в текущее время это улочка Сабурова. Было воскресенье, мы с подружками в кино побежали. Кинотеатр Спартак был там, где в текущий момент начинается санаторий Голубая волна. Мы пришли в кинотеатр, но до сеанса было ещё навалом времени, и мы спустились к морю. Там, на пристани в лодке я нашла наган. Я подумала, что это игрушечка, взяла его, а он нелегкий. Я испугалась и бросила в воду. Это было, как знамение Почему мне попался тот самый револьвер?

Я закричала подружкам, они подбежали. Мы попытались его достать со дна, влага чистая была, его было видно, но не смогли. Потом побежали мы в кинотеатр, и там нам объявили, что началась махаловка. Я прибежала домой, сказала папе. Он уже знал, что началась махаловка. Бомбили Киев, Севастополь. Я ему говорю: Ой, хоть бы одна взрывчатка упала у нас, мы бы посмотрели, что это такое. Он говорит: Если хочешь бросить взгляд, то посмотри на снаряд. А у нас во дворе был турецкий снаряд. Он наполовину в землю ушел, а донце торчало. Папа там вечно колотил какие-то металлические детали, а я на нем орехи колола. Потом папа повел меня в музей на улице Пушкина, где в текущий момент пансионат Луч. Там мы смотрели на круглые снаряды, бомбы. Из чего они были сделаны не помню. Были там длинные снаряды, папа мне все это показал и сказал, что это весьма жутко.

Весь 1941 и 1942 годы мы жили в напряжении войны. Было крайне тяжко с хлебом, стояли мы в огромных очередях. Ночью дежурили. Считались. Нас милиция гоняла, но мы все одинаково стояли возле магазина, дежурили, чтобы утром, когда откроется маркет, мы успели достать. Карточки ещё не ввели. С продуктами было крайне нелегко, но с хлебом было ещё хуже. Все продукты были помимо хлеба. Нам тогда говорили, что якобы весь хлеб Россия продала Германии. Мы истинно столкнулись с нашим хлебом, когда была немецкая оккупация. Летом (дату я не помню) Анапу крайне здорово бомбили. Сначала, в основном, они летали посредством Анапу на Новороссийск. Бомбили нас порой на обратном пути. Видимо, у них там срывалась бомбежка, и они сюда скидывали бомбы. А после этого, перед наступлением на Анапу, они уже усиленно бомбили как раз нас.

Мой папа работал на Анапском винзаводе. Директор завода был бывший председатель горисполкома. Как образец могу привести. Наш председатель горисполкома ездил на линейке, легкая облегченная линейка и лошадь. А шеф винзавода ездил на Эмке. Мой папа был механиком на заводе. Он возил директора на этой Эмке.

Когда немцы уже подступали к Анапе, в городе сформировали три партизанских отряда. Одним из них возглавлял управляющий винзавода Дмитрий Алексеевич Кравченко. Он оставил отца на заводе, дав ему бронь. В итоге отца в армию не забрали, оставили в городе для связи с партизанами. Папа знал германский язык. Партизанский отряды ушли в горы, а папа остался тут, в Анапе. Перед самой сдачей города наши начали развирать весь предприятие, чтобы немцы не могли его возродить. Наиболее важные детали они спратали и закопали где-то в лесах. Мой папа участвовал в этом. Кроме того, он помогал организовывать склады с продуктами для партизан.

Когда пришли немцы, то что получилось? В городе остался основной механик завода Тершуков и узловой винодел по фамилии Скрипник. Они были предателями. Сразу, когда пришли немцы, единственный из них стал управляющим завода, прочий главным виноделом. Они стали восстанавливать анапский предприятие, но так и не смогли этого совершить, вследствие того что что им не хватало каких-то деталей. Хотя им помогали. Например, у отца в подчинении был грузчик-грек, по имени Сократ. Он стал полицаем.

В то время винцо делали в бочках. Когда наши отступали, то солдаты из автоматов расстреливали эти бочки и винцо текло прямо по улице. Мы жили в микрорайоне от винзавода. Вино текло по канавкам по Нижегородской и по улице Шевченко. Солдаты шли по ним и черпали винцо прямо касками. А что? Настоящее, хорошее винцо!

Завод свойский тогда был в большом почете, потому что что виноград в долине Сукко, Варваровке и Павловке был весьма качественный. Тогда за свойство шибко боролись. И шампанские виноматериалы были самыми качественными в нашем Анапском районе.

Кравченко активно курировал эти виноградники. Он ездил с отцом на машине, проверял, как обработаны виноградники, какой урожай будет. Не так делали винцо, как в текущий момент в этих металлических лодочках: нагрузят их валом и везут, там и ягоды и листья вповалку. А раньше виноград собирали гроздями и клали в плетеные корзины, которые пунктуально устанавливали на длинных подводах. По дороге не трясли, чтобы сок не тек. Везли это все старательно. После первичной обработки и печать, винцо шло в дубовые бочки и там выдерживалось. Бочки были дубовые, мылись теплой водой крайне скрупулезно двумя рабочими. А опосля обмывались холодной водой. Потом лаборант шел с лампочкой, опускал в каждую бочку. Так принималась от рабочего каждая бочка, смотрелось, не остался ли там винный булыжник, нет ли там запаха.

Был этакий винодел. Он работал в Саук Дере, дед Абалдуев. Я помню, как я ходила на предприятие, нередко там бывала. У меня была овчарка, и когда папа задерживался на обед, то бабулька говорила: Бери Рекса и за отцом. Пусть идет обедать. Я там была частным гостем, сквозь проходную проходила с собакой и искала папу. Так вот, тот самый дед Абалдуев, когда он приезжал, то следил за качеством вина, которое подается в Абрау-Дюрсо. Сейчас потому как на заводах такие огромные эмалированные емкости, в которых винцо окончательно не дышит. Конечно, они там запускают кислород. Но это уже все в массе, это уже безупречно не то свойство! Дедушка Абалдуй приезжал и проверял пипеткой: набирал себе из бочки в стопочку и дегустировал каждую из них. Всегда говорили "Абалдуй приехал, сегодня все бочки обосыт. Он вевдь из стопочки выливал винцо прямо на бочку. Это был известный винодел в Краснодарском крае. Он неизменно перед виноделием объезжал Абрау-Дюрсо, Саук Дере, Анапу, Малую Землю.

Когда немцы отступали, они также решили взорвать то, что они воссоздали, все, что сделали за год. Они же тут был год и два или четыре месяца. Ушли они отседова 22 сентября. Они уже готовились к виноделию, но их отседова вышибли.

И вот они взорвали завод: забетонированная емкость со спиртом ка-ак взорвалась! От завода полетели кирпичи и черепица на все близлежащие кварталы. Там была большая емкость со спиртом. Сколько чего, я, конечно, не знаю. Но помню: был весьма здоровый взрыв и огромный столбик пламени. И вся черепица, раньше же все было крыто черепицей, полетела к нам во двор. И это было весьма страшное представление!

В последней день бомбежки, перед оккупацией, было 25 самолетов. Это я запомнила. Они не все немедленно, а по 5, 6, 7, в общем, звеньями они летали. Очень шибко они в это время расквасили Анапу. Этот окончательный день бомбежки перед оккупацией был крайне тяжелым. Семьи партизан вывезли в горы, в село Варваровка. Я помню, что нас было 24 человека. Нам завезли туда продукты. Нам туда и мясцо, всякую всячину привезли туда. И хозяйка, понимаете, была такая неразбериха, все время говорили, без паники, без паники, не паникуйте, никто никуда не уезжает, все сидят на местах. А следом была такая Гусева, не знаю, кто она была в горисполкоме, то ли председателем в то время. Помню эту фамилию Гусева. Она разъезжала на линейке по городу и говорила: Уходим в горы, уходим в горы. Всех она предупреждала. И все обитатели несложно плелись с котомками по этой Супсехской дороге в горы, чтобы оставить от немцев, от бомбежки, от всего этого страшного. Мы не шли, а папа нас вез на машине, была такая агрегатина полуторка, мы на ней ехали. По обе стороны дороги лежал прихлопнутый скот. Там были колхозы, перегоняли скот, все это было разбито, все это было убито, все это было вздутое. Такое тяжелое представление было. Машины стояли разбитые. Отступление было в в сторону гор.

Когда нас поселили у этой хозяйки, она нам сказала: Что же вы думаете себе, немцы сегодня придут, вас всех расстреляют и сообща с вами расстреляют и нас. Куда хотите, туда и уходите. И вот мы тогда ушли в поселок Павловку. Некоторые ушли в Варваровку. Некоторые ушли туда дальше в горы, в Суко, в Ташхаданку. Все семьи разбрелись. А в этом месте в Анапе в нашем доме осталась моя бабуля. Мы ночью приходили сюда. Бабушка сказала, что на нашем доме написано приходил тот самый грек Сократ и написал красным на доме: Партизаны возвращайтесь или будете расстреляны! Папа, матушка и я были в Павловке. А бабуля была дома. И мы все вернулись, может быть, посредством неделю. Когда шли румыны, то они не в особенности трогали, не убивали, не расстреливали, ничего. Я помню, как единственный румын зашел к нам и забрал немедленно папин велосипед. У папы был велосипед, думал, будет колесить туда сюда. Забрал велосипед и бинокль. Сказал, добро, что бинокль беру я, румын. Если германец бы забрал, то он тебя бы и расстрелял за тот самый бинокль. Это я помню.

Все мы вернулись в град. И когда вернулись, то безотлагательно же всех мужчин полицая стала забирать. Очень лютовали гастогаевские казачки. Вот тут у нас есть казацкий поселок Гастогай. Вот эти казаки были крайне обижены советской властью. Вы знаете, казачество тогда шибко пострадало. Они все ушли в полицию. И затем, может быть, сыграло образ, что когда наши отступали, то особенных наших войск мы не видели, но зато мы видели власовскую армию. Власовские казаки все были в этом месте. Они проходили сквозь Анапу. Я помню, как единственный власовец проходил сквозь свой двор, папа у меня был небольшого роста, у него были темные вьющиеся волосы. Некоторые люди его называли еврейчик. А у нас была большая овчарка. И тот самый власовец, когда шел сквозь свой двор, собака кинулась на него, он выхватил шашку, хотел зарубить собаку. Но папа ему не дал. Папа его остановил. Был этакий миг. И когда пришли немцы, то вот тот самый власовец приходил в свойский жилище и спрашивал: Где тот самый еврей? Но папа был уже в Гестапо. Его хватали в Гестапо единственный раз, допрашивали по заводу. Потому что это Сократ говорил, что Анатолий Николаевич все знает. И следом эти Тершуков и Скрипник также давили на папу, чтобы папа что-то сказал. Но папа, может быть, не знал. Он же не все знал. Он не все возил, и не все прятал. Первый раз его отпустили. У моей бабушки супруг был батюшка, в 1937 году он погиб. А когда пришли немцы, они разрешили раскрыть церковь, и откуда-то появился священнослужитель папа Василий. Не знаю откель он, кто он этакий был, но он служил в церкви. И у него была дочка, которая жила с начальником гестапо. Она была его походной женой. И вот бабулька на службе, побеседовала с этим священником, с отцом Василием. Он приходил к нам, ему накрывали столик, и бабуля просила, чтобы он походатайствовал перед немцем чтобы его сына из Гестапо освободили. Она ему отдала дедушкин золотой крест, он был где-то у нее закопан. Отдала какие-то кожаные свертки.

Этот гестаповец отпустил папу. И заставили папу вкалывать в порту, ремонтировать моторы катеров.

Немцы приходили к нам, делали облаву. Они приезжали на машине. В доме все проверяли и забирали все, что им нравилось. Во дворе они искали щупом. А у нас были закопаны в тазах два сервиза. Они выкопали эти сервизы. С ними был переводчик. И у бабушки лежала дедушкина трость в коробочке. Она развинчивалась и была без затей сложена. Он ее собрал и вышел на крылечко, а мы стояли. Папа, мать, я стояли. Бабушка сидела на мусорном ведре. Он вышел с этой тростью, она была именная, дарственная. Он говорит: Так мы с вами земляки. Я из Челябинска, а я из Екатеринбурга. Вы мне подарите эту трость и жонглирует этой тростью. Бабушка говорит: Возьмите и вспомните, как вы трясли русскую бабку. Как вам не стыдно! Папа ее остановил: Мама замолчи Он забрал эту трость себе в гостинец.

Обыски проводили в основном немцы. У нас была картина Анапы, то ли в Турецкие или в Греческие времена. Вот эта малая бухта была вымощена мрамором, там такие лежаки были, такие красивые женщины лежали на этих лежаках, тигриные шкуры. И вот тот самый спуск к морю. Когда они пришли, увидели эту картину, безотлагательно ее сняли, забрали. Она наведывали к нам достаточно нередко, может быть, в месяц раз.

5 декабря папу забрали в Гестапо. И уже больше его не отпустили расстреляли. Немцы в Анапе расстреляли 3,5 тысяч людей. Комсомольцев, коммунистов, неблагонадежных. В основном полицаями были гастагаевские казаки. Сейчас, видите, как у нас развито казачество. Очень весьма себя показывает. Но в то время они были опасными людьми. Когда началась эта перестройка, и казаки подняли головы и подняли форму, а я шла в маркет раньше времени утром, и мне навстречу шел казак. Я оторопела, я испугалась, как в войну, не смотря на то, что я была уже пожилым человеком. Я испугалась. Он идет навстречу и говорит, а это был день выборов. Он мне говорит: Доброе начало дня, бабуся. С праздничком вас. Я поздоровалась, думаю, может быть, он и недурной дядя, но было досадно, что он был в этой казацкой форме. Мы их крайне боялись. Они же ездили в Крымскую. Эта Крымская и Обливская, там проходила Голубая линия, там укрепления такие строили, и все народ туда сгоняли, женщин, подростков. Казаки ездили на лошадях и из каждого дома нагайкой выгоняли и сажали в машины и везли туда. И там люди работали на строительстве укреплений. Делали рвы. Мама моя туда не попала. Когда папу в крайний раз забрали в гестапо, то и маму забрали. Мама пришла в гестапо, принесла ему передачу. Они спросили, кто такая, они и маму забрали. Маму выпустили. А соседей наших еврейку, завлабораторией, а мужа ее русского, винодела, спиртовика с двумя детьми и его матерью всех расстреляли. Когда маму забрали, ее в камеру втолкнули туда, там была эта дама Наталья Ивановна. Она говорит: Мария Сергеевна, я Томочке не одела калошки. А мамаша взяла да и сказала: Наверное, уже и не оденете. А что нас расстреляют? Расстреливали на старом аэродроме в ангарах. На Кирове сегодня ребяческий садик, там было гестапо и там также во дворе расстреливали. Потом расстреливали на повороте, раньше как ступать в Джемете, сегодня это летняя эстрада, там была стезя. Там по обе стороны были рвы, и там также расстреливали. Когда наши пришли, стали совершать раскопки, разыскивать наших погибших, то маменька не нашла папу, а нашла Наталью Ивановну с двумя детьми. Нашла по волосам и по сохранившимся кускам кашемировой шали. Она увидела, что двое детей примерно нее. Всех этих расстрелянных людей, все эти кости, все эти трупы, все собирали и хоронили в братской могиле на кладбище. Кого обнаружили, кого нет Мама папу не на нашла, может быть, вследствие того что что на нем была кожаная одежка. У него были по тем временам дорогие кожаные штаны, кожаная курточка. Могли раздеть перед расстрелом и взять. По волосам, его вьющемся было тяжко установить. Говорили нам люди: Найдите хоть кого-нибудь, будет хоть дочь обретать пособие от государства. Укажите на любого, что это ваш мужчина, и будете обретать пособие. Но моя бабуля не согласилась, сказала, не нужно этого действовать, что мы будем обманным путем обретать пособие. И ещё было колебание. Когда бабуля пошла в Гестапо, там где-то перед зеркалом в какой-то комнате, она увидела немца. Она спросила: Где мой наследник? А тот самый германец, повернулся к ней и сказал: Кто он этакий? Она назвала. Он говорит: Мы специалистов не расстреливаем, а отправляем на Украину. И бабушки зародилось такое колебание, что может быть, он и активный, может быть, его и не отправили. Первое время мы ждали, думали, что может быть, он активный, может быть, воистину они его не расстреляли.

А. Д. Но постое у вас никого не было?

- Были. Немцы Анапу поделили. Высокий берег они укрепляли. По берегу всюду ДЗОТы, ДОТы всякие. По улицам Протапова и Крепостная шел вал. Тут стояли такие огромные ежи, была натянута проволока. И немцы занимали до улицы Ленина, это была их территория. А туда ниже там румыны. Немцы не пускали румын к себе. Вначале когда пришли немцы, они забрали все продукты у нас ничего не осталось покушать. Сразу заняли у нас комнаты. У нас был хоть куда жилище. Две спальни и две большие комнаты. Они заняли половину дома. И принесли бабушке постирать нижние белье. Бабушка им выстирала, выгладила и принесла. Им крайне понравилось. Все было сделано весьма качественно. И когда немцы выселяли все народ, мы остались, как прачки. Мама с бабушкой остались в этом доме, нас никуда не выслали. Они обстирывали немецких летчиков, которые служили на аэродроме, транспортная авиация. Эти летчики приносили белье, кусок мыла и булку хлеба. Бабушка мылом не стирала. Мы ходили в поле, выдергивали там стебли подсолнечника, этим мы отапливали жилье, а золу заливали горячей водой в чугуне. Она настаивалась. Была такая весьма щелочная мыльная влага. И вот этой щелочной водой, бабуся все это белье стирала. А мыло ходили по селам и меняли на всякие продукты, кто, что даст. Мы так и жили. Долго, по всей видимости, с полгода жили одни и те же. Эти летчики. Они были достаточно культурными людьми. Генрих был интеллигентный парнишка, по-моему, радист.

Поспевали абрикосы во дворе. Он шел из туалета и поднял немного штук этих абрикосов. Пошел в комнату и кушал. Бабушка увидела, что он поднял. Она набрала миску, помыла. И понесла ему. И говорит: Кушай. Он так покраснел, ему стыдно, что он поднял эти абрикосы без ведома хозяйки, что хозяйка заметила и принесла ему. Его это шибко смутило. Я это к примеру привожу. Они ни в жизнь ни чем не обидели. Был эдакий ещё стареющий Ганс, также приносил белье. Вот тот самый Генрих знал, что нашего отца расстреляли, а Ганс, когда приходил к нам, то Генрих бабушке сказал, вы Гансу не говорите, что у вас сына расстреляли. У Ганса сынуля в СС.

А. Д. Они говорили по-немецки?

- По-русски с разговорником. У них у каждого был разговорник. Помню, несли противень с киселем. Адъютант упал, спотыкнулся и обронил тот самый противень. Генрих пришел и говорит маме: Вот там показывает подать. Мама ему и то и другое передать. Что? Оказывается, что там упал, пойдите, соберите тот самый кисель, покушаете. Он ещё славный, его ещё позволительно покушать. Хлеб они неизменно приносили, завернутым в бумаге, особняком от белья. Однажды они принесли булку хлеба, завернутое в грязное белье. Бабушку это весьма дивило. Они стали толковать, что их проверяет патруль, чтобы мы не кормили русских своих хлебом. Он крайне извинялся, говорил, что мы вынуждены завернуть тот самый хлеб в грязное белье, чтобы патруль не увидел. Так бабуся эту булку хлеба вымыла щеткой. Посадила в духовку. Пропекла его, пропарила. Это был таковой чудный хлеб. Это же был российский хлеб. Чистая пшеница. Он таковый густотертый. Они ели хлеб, как каменный. У них делался припас на происшествие войны. Но когда мы его распарили, посмотрели, какой волшебный хлеб и бабуля говорит: Эх, Россия, Россия кормила таким хлебом немецкую армию. Ели свой российский хлеб.

А. Д. Рынок был?

- Да. Ходили тогда немецкие марки и русские рубли. Мы с русскими рублями, а немцы нам давали марки. Я помню, что бабуся ходила продавала тонкие стаканы. Немец купил эти стаканы у нее. И сказал: Это не советские стаканы, это ещё николаевские стаканы. Она продала свой екатеринбургский альбом. Там было сильно немало открыток Урала, и немцы купили. Мою красивую довоенную куклу. Очень была у меня шикарная кукла. Это купил румын за кукурузу. Дал нам кукурузу, забрал эту куклу. Ходили вот так, торговали. Был эпизод, когда немцы нас бомбили. Объявили ярмарку. Прилетели три самолета и бомбили эту ярмарку. И мы увидели, что на этих самолетах были немецкие кресты. Была шибко большая паника. Нас немцы успокаивали, что это оплошность. Но это было злоумышленно.

А. Д. Наши бомбили?

- Да. Наши также ночью прилетали, бомбили. В основном район порта.

В районе больнице, примерно нас была большое больничное инфекционное отделение, и немцы, когда оккупировали нас, то туда они загоняли военнопленных, наших служивый. И мы ходили туда, кормить их. Кто, что мог. Кто вареную картошку, кто кусок хлеба, кто ломоть мамалыги, из кукурузной крупы делали такую крутую кашу, и кидали им. И когда этих пленных отправили в Крымскую рыть укрепления, то на это местоположение привезли население из Новороссийска. Женщин, подростков. Их также должны были направить на какие-то работы. Что они делали? Немцы в трюмы клали раненых немцев, а на палубу сажали русских людей, эти катера шли в Керчь. А наши самолеты спускались невысоко на бреющем полете над катерами, люди махали платками, показывали, что они русские, наши самолеты улетали и не бомбили. Таким образом, немцы переправляли своих раненых с нашими на палубе. И вот привезли туда партию людей из Новороссийска. Женщин, подростков. Мы также бегали туда, носили, кормили. Там все было обнесено колючей проволокой. Ходили часовые. Но они нас не трогали, не обращали участливость на то, что мы кидаем эти продукты. Присматривали, но не гоняли. Потом когда этих женщин построили в колонны, и стали оттуда выводить, как раз в этой толпе была наша соседушка. И из этой колонны выскочила дама с дочерью, ее сию минуту наши прикрыли. И она осталась в этой толпе народа. Народу было страсть сколько. Когда их привозят, тотчас собирается гурьба кругом. И когда увозят также ватага собирается. Кидали одежду, обувь, еду, все кидали, чем разрешается поддержать. И вот эта Надежда Петровка и девица Лиза, их наша соседушка забрала к себе. Когда все ушли, она их забрала к себе. Под большим секретом я об этом узнала, что эти люди оттуда. У нас во дворе был колодец, тогда же водопроводов не было. И эта Лиза приходила к нам за водой, и Генрих ее увидел, он с ней познакомился, и они тайно стали встречаться. Они встречались длительно. Он был у нас полгода или больше. Но мне было категорически было запрещено своим подружкам вещать об этом и вообще присматривать. А мне было весьма любопытно, как тот самый германец ухаживает за Лизой. Лизе было или 17 или 18 лет. Когда немцы стали отходить, или доля перебрасывали, тот самый Генрих взял ее с собой. Надежда Петровна была в истерике, плакала, рыдала, как, за чем, куда. Он сказал, что я тебя увезу в Германию. Она добралась до Керченской переправы, там крайне очень бомбили, и он ее посредством какие-то села отправил назад в Анапу, обратно.

И после этого оказалось, что эта Лиза ждет ребенка. Уже пришли наши, она родила. Когда наши пришли, они уехали с матерью в Новороссийск. Эти наши соседи с ними общались. Этот чувак уже вырос, назвала она его Геннадий. Он учился в Москве в институте. Ее тот самый германец разыскивал. Он жил в Восточной Германии. Был женат, детей у него не было. Он разыскивал посредством наше посольство. Он нашел этого парня, тот уже учился на втором курсе. Этот германец пытался его забрать в Германию по окончанию института. Потом связь прервалась. Мои соседи умерли. Что было дальше, я не знаю. Как сложилась судьбина этих людей. Свиделись они или нет, этого я не знаю. Мне было весьма увлекательно. Одна девица, также соседушка, встречалась с румыном. Она родила от него ребенка уже при наших. Она побоялась позора, и бросила этого ребенка в колодец. Ее судили наши. Дали ей 10 лет за мокрое дело этого ребенка. Она сидела в тюрьме 10 лет. Она была сильно красивой девушкой. Фамилия у нее была Шкром. То ли еврейка, то ли другая нация. Но была весьма красивая барышня. Когда она приехала из тюрьмы, уже отсидев 10 лет, у нее были шрамы сквозь все физиономия. Почему? Так она была изуродована. Что там было в тюрьме, я не знаю. Она побыла некоторое время со своими родителями, и уехала из нашего города насовсем. А одна девица, та также уехала с немцем. Жила в Германии, у его родных, у его матери. И приехала она оттуда, уже когда наши заняли тот самый городок. Она приехала сюда с сильно богатым наследством. Меховые шубы. А тогда потом войны знаете, как необычно было лицезреть роскошно одетую женщину. И пытался на ней жениться свой пилот. Но ему не разрешили жениться, оттого что у нее нехорошее, как считалось, прошлое. Но она никому не уступала. Она вечно была на высоте. Долго жила тут в городе. И уехала уже в годах, пенсионного возраста. Она отлично прожила свою бытие. Ее как-то фатум не чем не проучила за то, что она влюбилась в этого немца, и германец в нее. Не знаю судьбу этого немца, куда он делся. Погиб или что. Я точь-в-точь не знаю. А вот эту Веру Егорову помню. Она процветала у нас, в Анапе. Была неплохо одета, была неизменно на видных местах. Ей постоянно мужчины давали хорошие должности.

А.Д. С приходом войны детские игры изменились? Или так же продолжали встречаться с детьми, или были уже безупречно взрослые заботы?

- Не было игр. Мы общались, но со страхом. Мы же жили в этой запретной зоне в нашем микрорайоне было всего немного семей. Мы общались, но боялись всего. После 6 часов вечера уже не выходили на улицу. У нас был раньше тут санаторий авиаработников, до войны. И там была площадка, на 3-м этаже был сделан танцевальный зал, а над ним висела модель истребителя. Когда начались бомбежки, его сняли. Но тот самый зал, эта площадка осталась. Немцы туда привезли духовой оркестр. Туда приходили девушки. Там они с немцами танцевали, в общем, они там развлекались. Этот свой Генрих говорил, (я все ссылаюсь на Генриха, оттого что он у нас долгое время жил). Так вот тот самый Генрих выходил и говорил: Ой, русская барышня ком, ком и она уже с ним пошла!. Легкие на приглашение. Ему это не нравилось. Он туда ни в жизнь не ходил. Несмотря на то, что он вслед за тем влюбился в русскую девушку. Много там было офицеров, боец. Все они туда ходили, на эту площадку, танцевали там, развлекались. Потом, когда пришли наши, наши летчики стали туда бродить.

А. Д. Во время оккупации была атмосфера страха?

- Да. Боялись и своих предателей и немцев. Кого больше? Своих. Потому что немцы, они и сами говорили, и мы это знали, они же не знали, кто был комсомольцем, кто был коммунистом, кто чем занимался. Вот, в частности, у нас там недалече соседушка была, она взяла лошадей из подсобного винзаводского хозяйства. Лошади у нее стояли во дворе. Когда мы решили из Павловки перебраться в Анапу, нам надобно было перевезти кое-какие вещи. У нас там были и корыто, и ложе была с собой. И мешок с пшеницей был там. Когда нам нужно было сюда перебраться, мамаша пошла, попросила лошадей. Она вышла и сказала: Ось вам, ось вам, кончилась ваша политическая элита!. Конечно, мамаша испугалась. Пришла домой и говорит: Куда же сунуться. Знали, что папа ездил на Эмке с Кравченко. Кравченко в партизанском отряде. Значит, в эти дни скажет немцам, что вот это семейство партизана, значит, придут и расстреляют. Но бог миловал, нас не расстреляли.

А. Д. На что надеялись? На то, что освободят? Чем жили?

- Надеялись, конечно, на отбояривание. Конечно, ждали своих. Я помню, как единственный Ястребок прилетал днем перед отступлением немцев. Он нарисовал на небе дымовую завесу. Вот эдакий мешок завязанный. Он показал нам, что немцы в мешке. Мы все так радовались. Мы там смотрели, боялись, чтобы его не сшибли. Зенитки стреляли. Но он как-то скоро нарисовал такую дымовую завесу, мешок. И главное этакий краешек, что тот самый мешок завязан. И мы поняли, что нас резво освободят. Мы ждали этого.

А. Д. Во время оккупации откель получали информацию?

- Почти никакой информации не было. Только следили по самолетам. Боялись мы, что всецело будет занят Новороссийск. Мы думали так, если возьмут Новороссийск, то это на долгое время. А если не возьмут, значит, что быстро придут наши. Но когда самолеты летят, знали, что Новороссийск ещё у наших. Мы радуемся, хоть его и бомбят, но мы знаем, что там ещё наши.

А. Д. Этот период: начало войны перед приходом немцев, в этом месте невпроворот войск стояло?

- Не хоть отбавляй. Мы их как-то и не видели. Мы же, детвора, досужие были. Все видели всюду. Школы не работали. Все бомбежки. Рады были, что учебное заведение не работает, что нас никто не чем не напрягает. Бегали повсюду по этим развалинам. Наших войск не в особенности полно было. Но когда мы были в Павловке, когда наши отступали, то мы видели, какая черная лавина шла матросов. Моряков в черных бушлатах в бескозырках. Бежали они, там Лысая гора между Павловкой и Варваровкой, там такая гора на ней было самое малое кустарников. И они спускались с этой горы. Переваливали посредством эту гору и уходили. И за ними, может быть, часов сквозь 6, уже по этой беда ползли немцы. Уже была другая форма. Уже была немецкая форма. Румыны.

Когда расстреляли капитана Калинина, был его десант. Тоже мы в Супсех ходили в Павловку. Лежал на дороге прихлопнутый десантник. Как уж там оказался? Немцы не разрешили его хоронить. И он длительно лежал. Накрыли его плащпалаткой. А после этого уже разрешили, когда уже воспрещено было мимо его проходить. Тогда разрешили его захоронить. Так в винограднике его и захоронили. Что с его могилой сделали дальше супсехские обитатели, не знаю. Как они его следом предали земле, с честью, с почестями, не знаю, как было. Мы слышали, что высадился какой-то десант. Что было как собак нерезаных моряков, и что невпроворот погибло. Подробнее мы узнали, когда уже пришли наши. Когда им стали становить монумент. Здесь, где братская могилка, где закопаны наши погибшие обитатели города Анапы, а напротив было кладбище, захороненных немцев. Сейчас там наши могилы. Нет никаких признаков, что там было немецкое кладбище. Там немцы хоронили. Там было похоронено, может быть, до 100 джентльмен было похоронено. Но сегодня там наши русские могилы. Все сравняли. Стояли деревянные кресты. Немцы на каждой могиле ставили крест. Хоронили каждого в отдельности и ставили кресты. Ну а потом, когда пришли наши, все это местоположение сравняли, и там уже наши могилы. А напротив братская могилка наших людей.

А. Д. Вы помните тот самый миг, когда вошли наши?

- Да. В сентябре было прохладно, был таковой туман. Наши, когда пришли, мы безотложно, детвора, рванулись к кухням, к солдатским кухням. Нас кормили кашей. Помню, нам какую-то похлебку наливали. Кто с чем мог, тот и бежал туда. Детей кормили. Взрослые стеснялись сходить. А дети бегали и носили домой. И я в том числе бегала с немецким котелком туда. У нас почему-то оказался германский котелок. И вот с этим котелком я бегала туда. Потом у нас же жили летчики. После отходов немцев, наши уже летали на Керчь. Бомбили туда. Очень хоть отбавляй их погибло. Я помню, что это был 47-й Гвардейский полк. И у нас жили двое летчиков Вениамин и Алексей. Им завсегда в полет давали шоколад, а они когда прилетали, мне на столик клали плитку шоколада. А опосля они не вернулись. Погибли эти парни.

А. Д. Говорят, что что ни на есть нелегкий миг, это между уходом наших и приходом немцев, когда безвластие. Вы как-то с этим столкнулись?

- Нет. Вы знаете, не было безвластия. Люди были крайне дружные. В основном все дружные были. Были те, которые чем-то обижены были советской властью. Были такие ненавистные. Мы уже знали, что эти люди ждут немцев. Я помню, у нас была преподавательница. У нее был сынуля. И я помню, он нам говорил: когда немцы придут, мы будем на хлеб намазывать вот столь масла!. Показывал перст, толщину масла. Он ждал немцев. Значит, у них в семье уже этакий разговорчик был. Я затем пришла и рассказала своим родителям. Когда немцы придут, мы будем, есть масло с хлебом. Да, жди будешь ты есть!. А позже, когда у нас не было ни куска хлеба, нечего было есть. И мы ходили, меняли вещи на продукты. Давали нам кукурузную крупу. Ее жиденько-жиденько разбалтывали. И белые душистые гроздья акации мы обмакивали в эту болтушку и жарили на сковородке, как блинчики. Потому что в этих гроздьях есть сладенькая серединка. И вот тот самый блинчик мы с таким удовольствием ели. Это был парадный обед, когда не возбраняется было покушать эту болтушку, блинчик с акацией. Ели и крапиву. Вот по этому крепостному валу шибко навалом было конского щавеля. Все было заросшее. Анапа была заросшая бурьяном. Все эти дома стояли пустые, людей которые там жили, выселили. Из них вытаскивали все деревянное, все жгли. Отапливались этим. Дома стояли без окон, без дверей. Все это было выдрано, немцы жгли, отапливали помещения. И мы, которые остались, мы также ходили, все эти доски забирали из чужих домов. Дикая была Анапа, вся в траве выше человеческого роста. Домики, где мы жили, у нас, конечно, было опрятно. У нас там убрано было. У нас там жили немцы, мы жили. И соседи наши жили. Их оставили. Они были раньше зажиточные кулаки, как называли. Их раскулачивали при советской власти. У них был жилье на улице Ленина, крупный двухэтажный здание, в котором они жили. Когда была революция, его забрали, и там была милиция. А они жили, у них было на Нижегородской улице три ещё дома. Угловой жилище, виноделка, бандарка, где делали бочки. А в этом месте была конюшня. Вот эти три дома. Бабушка успела взять у них виноделку. И она себе сделала здание. А единственный жилище у них забрали. Это был жактовский здание. А в третьем доме, где была конюшня, они сами жили. Так вот эти люди, наши соседи, они были сильно хорошими людьми. У них три сына были в армии. Все они были офицерами. Полковник, майор и капитан. Все они были офицерами. А отцу, старику, Александру Антоновичу, немцы предложили в Супсехе у них также был раньше обитель, у них было большое подворье, и был садик, были черешни, был громадный виноградник. Ему разрешили занять родное подворье, восстанавливать, и быть там хозяином. И вот матушка, бабулька, Александр Антонович и его благоверная стали восстанавливать. Перекапывали виноградник. Ухватали черешню. Оттуда собирали черешню. Но как-то раз мы поехали туда, и нас румыны обстреляли, забрали у нас все, что было на тачках. Тачки такие были на двух колесах. Ящик с сумочкой, и вот эту тачку мы везли, и мы начали палить в первую очередь в воздух, а позже прямо мы попадали в канаву. Они подъехали на своей коруце, и забрали все, что у нас было на тачках. Помню, была фасоль, кукуруза. Они все наши мешки перебросили и уехали. Мы с тех пор туда больше не ездили. Сказали, будь оно неладно, это ваше состоятельность. Мы сильно перепугались и сказали, бог с ним. И после этого знали, что наши резво придут. Это было где-то перед сентябрем.

А. Д. Чувствовалось, что резво наши придут?

- Конечно, чувствовалось. Активно стали делать. Бомбить стали чаще. Немцы тревожно стали себя чувствовать. Стали изменяться немецкие части. Одни приезжали, другие приезжали. Было движение. Из тылового стали прифронтовыми. Потом примерно нашего дома поставили рацию. Такая крытая агрегатина, там большие антенны. И мы завсегда переживали, что наши будут бомбить как раз эту антенну. На нашей улице возле нашего дома упало две бомбы. Но жилище устоял. Дедушка Александр Антонович сделал крайне крепкую виноделку. Из природного камня. И обиталище тот самый до сих пор стоит. Мы с мужем строили тот самый жилье в 60-е годы. В 58-м начали сооружать в 60-м его закончили сооружать. Он у меня в текущий момент уже трескается. А тот здание на нашем подворье, он стоит, как вылитый. Как как будто сделан из бетона. Он не трескается, не садится, никуда не проваливается, ничего. Я не знаю, может быть, там другая земля. Но факт в том, что он весьма прочно сделан.

Так же читайте биографии известных людей:

Тамара Кошкарова Tamara Koshkarova

На работу гоняли в любую погоду, если мы возмущались, то охранники нас наказывали заставляли мыть туалеты. Охранники ловили рыбу и заставляли нас..
читать далее →

Тамара Джерниган Tamara Jernigan

За 5 рейса в космос налетала 63 дня 1 час 26 минут 38 секунд.
читать далее →

Тамара Константинова Tamara Konstantinova

Лейтенант Т. Ф. Константинова совершила 66 боевых вылетов на штурмовку оборонительных сооружений, скоплений войск противника. 0 года за мужество и..
читать далее →

Тамара Памятных Tamara Pamytnuh

Командир эскадрильи 586-го истребительного авиаполка Старший лейтенант Тамара Устиновна Памятных прошла всю войну. Участвовала ещё в нескольких..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий