Известные люди

»

Евгений Преображенский

Родился в семье сельского учителя. Русский. Окончил три курса Череповецкого педагогического техникума.

В РККА с 1927 г. В декабре 1927 г. поступил в Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, которую окончил в марте 1929 г. Сразу же поступил в Севастопольскую высшую школу красных морских лётчиков. В первостепеннный независимый полет его выпустил начальник отряда авиашколы Молоков В.М.

После окончания авиашколы с июля 1930 г. служил младшим летчиком 62-й отдельной авиационной эскадрильи, а с декабря 1931 г. исполнял обязанности командира воздушного корабля.

В июне 1932 - июне 1933 гг. учился на Курсах усовершенствования командного состава при ВВА им. Жуковского.

С июня 1933 г. - начальник авиаотряда 121-й авиационной эскадрильи, с июня 1936 г. - начальник 25-й авиационной эскадрильи, с апреля 1938 г. - помощник командира 1-го мтап.

Участвовал в советско-финской войне. Был помощником командира 1-го мтап, а с декабря 1939 г. - командиром 57-го бап ВВС БФ. Награжден орденом Ленина.

Член ВКП(б) с 1940 года.

Участвовал в Великой Отечественной войне с июня 1941 г. Был командиром 57-го бомбардировочного авиаполка 8-й бомбардировочной авиабригады ВВС Балтийского флота.

Ранним утром 24.06.41 г. на выполнение первой боевой задачи - истребление немецкого морского десанта, обнаруженного в двадцати милях севернее Либавы, в полном составе вылетели 1-й мтап и 57-й бап. К сожалению, разведданные оказались не точными, морской десант противника летчиками обнаружен не был, и тогда все семьдесят бомбардировщиков и торпедоносцев нанесли потрясение по запасной цели - порту Мемель, где базировались немецкие корабли. На аэровокзал не вернулись два самолета.

С 26.06.41 г. и до конца месяца 57-й бап наносил бомбардировочные удары по аэродромам Финляндии, на которых базировались самолеты 5-го воздушного флота Люфтваффе, бомбил пушечный предприятие в Турку.

30.06.41 г. участвовал в уничтожении немецкой переправы посредством Даугаву.

В первой половине июля в интересах Северо-Западного фронта 57-й бап наносил бомбовые удары по танковым и механизированным войскам противника в районе Луги, Осьмино, Кингисеппа, Гдова, озера Самро.

13.07.41 г. полк участвовал в разгроме вражеского конвоя в составе сорока вымпелов, идущего с войсками, вооружением и боеприпасами из Лиепаи в Ригу. Шесть транспортов были потоплены и четыре повреждены.

22.7.41 г. полковник Преображенский был назначен командиром 1-го минно-торпедного авиаполка 8-й баб ВВС БФ.

Преображенский крайне резво освоился со своей новой должностью - его в полку ещё не забыли. Личный состав верил своему у командиру, тот, что, в различие от прежнего, сам благополучно водил эскадрильи на бомбардировки боевых порядков немецких войск, рвущихся к Ленинграду. Под его командованием 1-й мтап наносил бомбовые удары в интересах сухопутных частей главным образом по боевым порядкам противника в районах Пскова, Порхова, Гдова и Луги. Бомбил танковые колонны, артиллерию и скопления немецких войск на крупных магистралях.

29.07.41 г. по приказу Ставки ВГК на базе 1-го мтап ВВС БФ была создана авиагруппа особого назначения, командиром которой был назначен полковник Преображенский.

Двухдневные сборы по подготовке к новому заданию проводили в лесу, в трех километрах от аэродрома Беззаботное. Штаб авиагруппы особого назначения разместился в доме лесника, летчики и штурманы жили в палатках, по звеньям. Из Москвы, из штаба военно-воздушных сил ВМФ, прилетели флагманские специалисты для проведения занятий с летным составом.

2.08.41 г. тринадцать бомбардировщиков авиагруппы во главе с полковником Преображенским прибыли на аэропорт Кагул на острове Сааремаа.

Летчики и штурманы готовились к удару по Берлину. Занятия проводили начальник авиагруппы и флагманский штурман.

Особое внимательность полковник Преображенский обратил на исследование целей. Каждому самолету он выделил армейский предмет, с тем, чтобы как разрешается шире рассредоточиться над Берлином и объять бомбардировкой весь городок.

5.07.41 г. авиагруппа особого назначения была на сто процентов готова к выполнению боевой задачи. К этому времени из Беззаботного в Кагул прилетели оставшиеся семь самолетов.

В темное время суток с 5 на 6.08.41 г. пять бомбардировщиков во главе с капитаном Ефремовым совершили пробный полет по маршруту, тот, что, в общем, закончился благополучно, хотя единственный авиалайнер и разбился во время посадки.

Первый потрясение по Берлину было решено причинить в темное время суток на восьмое августа.

7.08.41 гг. в 21.00 тринадцать советских бомбардировщиков взлетели с аэродрома Кагул на острове Саремаа и взяли вектор движения на Берлин.

Вспоминает генерал-лейтенант авиации Хохлов: Стрелки часов приближались к цифре 9. Я открыл астролюк и с ракетницей в руке поднялся над своей кабиной. Е.Н. Преображенский кивнул мне головой, что означало - давай знак. Зеленая ракета прочертила воздух в предвечерних сумерках...

Флагманский судно, нелегко двигаясь по рулежной дорожке, вышел на простор аэродрома и подрулил к старту. Здесь с двумя флажками в руках стоял генерал Жаворонков. Помахав нам рукой, он протянул белый флажок вдоль взлетной полосы, это - позволение на взлет. И я занес в бортовой журнал первую запись: Взлет - в 21 час.

Самолет двинулся по взлетной дорожке. Пробежал без малого все взлетное поле, перескочил малый кустарник и поднялся в воздух

Через час полета мы пробили облачность. Высота 4500 метров. Пришлось нахлобучить кислородные маски...

Я прошу Преображенского поточнее выдерживать заданный вектор движения, зная, что выход на контрольный ориентир на южном берегу Балтийского моря будет трудным. Его придется проходить в темноте, на огромный высоте и при наличии значительной облачности. Евгений Николаевич мог выдерживать навигационные элементы полета. И в настоящее время я сызнова убеждаюсь в этом. С удовлетворением смотрю на свой компас. Его магнитная стрелка колеблется всего на единственный два градуса направо или налево от генерального курса полета.

Летим уже два с половиной часа. Высота 6000 метров. Температура в кабине 38 градусов ниже нуля. Появилась тягота в голове, в руках, апатия. Трудно ненужный раз поворотиться, произвести движение рукой. Это знак нехватки кислорода. Открываем всецело подачу кислорода. Сразу становится легче.

По расчету времени мы должны бы уже подлетать к южной береговой черте Балтийского моря. Облачность по-прежнему значительная, и шибко тяжко приметить береговую черту. Но внезапно нам приходит на подмога... противовоздушная оборона противника. Через просветы облаков прорезались лучи прожекторов. Следовало дожидаться разрывов зенитных снарядов, но их нет. Мы поняли, что пролетаем береговую черту и фашисты принимают нас за своих.

К нашему удовлетворению, мы в аккурат вышли с моря на намеченный контрольный ориентир, опознали его и в настоящее время взяли вектор движения на Штеттин, от которого рукой вручить до Берлина...

Над сушей облачность грубо уменьшилась. Видимость - превосходная, Казалось бы, все благоприятствует нам.

Впереди по курсу замечаем функционирующий ночной аэровокзал. Так и есть, Штеттин. На летном поле то и занятие вспыхивают и гаснут посадочные прожекторные огни. Вероятно, возвращаются из своих варварских полетов воздушные разбойники гитлеровского Люфтваффе.

Наши самолеты смирно проходят над аэродромом. С высоты полета добро видны силуэты рулящих самолетов, движение автотранспорта. При нашем появлении над аэродромом замигали неоновые огни, засветились посадочные прожекторы. По всему видно, аэродромная работа приняла нас за своих.

Руки тянулись к бомбосбрасывателю. Так хотелось направить вниз десяток-другой авиабомб. Но нас ждала другая, ещё больше важная мишень. И до нее оставалось только 30 мин лету

Погода окончательно улучшилась. На небе ни облачка. И Берлин мы увидели издаля. Сначала на горизонте появилось светлое пятнышко. Оно с каждой минутой увеличивалось, разрасталось. Наконец превратилось в зарево на полнеба.

От неожиданности я оторопел - фашистская столица освещена. А мы у себя на Родине уже сколь времени не видели огней городов.

Передаю командиру полка:

- Перед нами - Берлин.

- Вижу, - взволнованно отвечает он. Аэронавигационными огнями Преображенский подает идущим за флагманом экипажам команду: рассредоточиться, вылезать на цели независимо.

Я вывожу флагманский авиалайнер к Штеттинскому железнодорожному вокзалу. Конфигурация освещенных улиц, площадей толково различима с воздуха. Видно более того, как искрят дуги трамваев, скользящие по электрическим проводам. Отсвечивает в огнях гладь реки Шпрее. Тут не заблудишься, не перепутаешь выбранный предмет.

Освещенный град молчит. Ни одного выстрела, ни одного прожекторного луча, устремленного в небосвод. Значит, противовоздушная оборона и в этом месте принимает наши самолеты за свои.

Цель! Теперь только мишень. И вот она перед нами. Вот вокзал, опоясанный паутиной рельсовых путей, забитых железнодорожными составами.

- Так удерживать! - передаю я в микрофон командиру корабля. Открываю бомболюки. Снимаю бомбы с предохранителей. Берусь рукой за бомбосбрасыватель. И когда авиалайнер подошел к цели на уголок бомбосброса, я нажал кнопку. Бомбы, одна за прочий, пошли вниз...

Вспоминаю о листовках. Спрашиваю в микрофон стрелка-радиста сержанта Кротенко:

- Листовки?

Он отвечает:

- Сброшены совместно с бомбами.

Вот уже сорок секунд как сброшен смертоносный груз. И тут мы видим внизу, на земле, огненные всплески. В одном, в другом месте. Во многих местах. Видим, как от них расползается полымя где тонкими ручейками, где широкими полосами. В разных секторах города видим круги и квадраты огня.

Освещенный Берлин как снег на голову погружается во тьму ночи. Но при этом ещё ярче видятся зажженные нами костры.

Наконец воздух пронизывают прожекторные лучи. Их море. Они шарят по небу, пытаясь схватить в свои щупальца наши самолеты. И посреди лучей на разных высотах рвутся зенитные снаряды. Орудия выбрасывают их сотнями. Большое численность трассирующих снарядов оставляют за гобой разноцветные трассы, и по ним видно, как снаряды, достигнув определенной высоты, уходят вниз, оставляя за собой пламенеющий след. Если бы не битва, позволительно было бы раскинуть умом, что над Берлином громадный фейерверк. Все небосклон в огнях. А городок погружен во тьму

Тридцать минут полета до Штеттина оказались для нас нелегкими. Фашистские истребители неистовствовали в воздухе, пытались во что бы то ни стало перехватить советские бомбардировщики. И, очевидно, вследствие этого стрелок-радист флагмана Кротенко спешно передал на свой аэропорт радиограмму с заблаговременно условленным текстом: Мое местоположение Берлин. Задачу выполнил. Возвращаюсь. Она должна бы быть передана с нашим выходом в море. Но Кротенко рассудил так: а как гром среди ясного неба собьют авиалайнер, и думай-гадай после этого, были мы над Берлином или нет, сшибли нас над целью или на подходе к ней?..

Судя по времени полета и остатку горючего в баках, как словно бы все стандартно, и мы держали вектор движения на Кагул. Заалел горизонт, забрезжил рассвет. Над морем стояла густая дымка. Стала тревожить дума, не закроет ли туман остров Сааремаа к нашему прилету?

По радио запрашиваем метеосводку и позволение на посадку. Через немного минут нам отвечают: Над аэродромом густая дымка. Видимость 600800 метров. Посадку разрешаю. Все с облегчением вздохнули. Хотя и тяжело будет, но сядем дома.

Через шесть часов пятьдесят минут позже нашего взлета Евгений Николаевич Преображенский с первого захода отменно посадил флагманский самолет.

Из тринадцати советских бомбардировщиков к Берлину прорвались пять, остальные отбомбились по Штеттину.

На следующий день по Берлину был нанесен второй потрясение. Его, как и все последующие, возглавлял полковник Преображенский.

10.08.41 г. в целях распространения опыта первых полетов были проведены занятия с летным и техническим составом авиагруппы на темы: Взлет самолета с здоровенный нагрузкой (полковник Преображенский), Ориентировка в сложных метеоусловиях и вождение самолета по приборам (капитан Хохлов), Маневрирование в зоне зенитного огня (капитан Ефремов), Эксплуатация самолета и мотора в дальних полетах (военинженер 2-го ранга Баранов).

13.08.41 г. полковнику Преображенскому Евгению Николаевичу было присвоено звание Герой Советского Союза. Ему была вручена медаль Золотая Звезда 530.

5.09.41 г. состоялся крайний, девятый налет морской авиагруппы особого назначения на Берлин.

Рассказывает литератор Виноградов: К этому времени инженеры, техники и мотористы отремонтировали двигатели на всех самолетах. Половина из них брала на внешнюю подвеску по одной ФАБ-500, другие - по ФАБ-250, а зажигательные пятидесятки и фугасные сотки загружали в бомболюки.

Взлетали за 30 мин до темноты, опасаясь появления вражеской авиации. Два звена чаек поднялись заблаговременно в воздух, достигли Рижского залива. От них поступило сообщение: Немецких истребителей и бомбардировщиков не обнаружено. Можно взлетать.

На взлет шли звеньями с промежутками в двадцать минут - с тем чтобы как разрешено дольше воздействовать на Берлин...

- Иду на Берлин! - сообщили по радио с флагманской машины, и первое звено взяло вектор движения на юго-запад.

Взлетело второе звено и одним духом скрылось в сгущающихся сумерках...

Все было как и при прежних налетах на Берлин. Противовоздушная оборона немцев находилась в полной готовности и шквалом огня дальнобойной зенитной артиллерии встретила советские самолеты, чуть те оказались в воздушном пространстве над территорией Германии. Особенно доставалось флагманскому дальнему бомбардировщику. Именно по нему был сосредоточен первейший потрясение. Полчаса полета от Штеттина до Берлина авиалайнер как как будто не летел в воздухе, а мчался с бешеной скоростью по ухабистой дороге. Его беспрестанно трясло и бросало то вверх, то в стороны взрывными волнами от плотно и зачастую рвущихся поблизости от фюзеляжа и плоскостей зенитных снарядов. Серые шапки разрывов, подсвеченные с земли лучами прожекторов, были недурственно видны... Гораздо опаснее для него была саммит с немецкими ночными истребителями-перехватчиками, которые, как будто быстрокрылые осы, сновали кругом бомбардировщика, лучами фар-прожекторов нащупывая в темноте свою жертву. И на тот самый раз не удалось пройти их заслоны. Зенитная артиллерия как черт из табакерки в то же время прекратила новости жар, боясь огорошить свои истребители, и от стрелка-радиста сержанта Кротенко и воздушного стрелка старшего сержанта Рудакова тут же поступили доклады:

- Ночник с правой стороны в верхней полусфере!

- Немецкий истребитель слева в нижней полусфере!..

В иссиня-темном небе немецких ночных истребителей было нетрудно выявить по движущимся длинным полоскам яркого света: они летали в поисках советских бомбардировщиков с включенными фарами-прожекторами. Таких полосок оказалось хоть отбавляй, видимо, немецким летчикам был дан правильный директива во что бы то ни стало преградить стезя советским самолетам к Берлину и в особенности не пропустить идущий головным бомбардировщик.

- Командир, Евгений Николаевич, да ночников в эти дни тьма-тьмущая! - воскликнул изумленный Хохлов.

Преображенский и сам понимал, что проскочить незамеченным посреди барражирующих на высоте ДБ-3 немецких ночных истребителей чуть ли удастся. Слишком их страсть сколько. Достаточно одному нащупать своим лучом далекий бомбардировщик, как остальные увидят мишень и вцепятся в нее со всех сторон.

- Попробуем проскочить под ночниками, - произнес Преображенский, что означало понижение до пяти с половиной тысяч метров. Ниже нисходить воспрещено - напорешься на поднятые немцами аэростаты заграждения. Истребители на такую высоту не пойдут, опасаясь столкновения с собственным заграждением. На это и рассчитывал Преображенский, хотя и сам рисковал быть зацепленным аэростатом...

Флагманский отдаленный бомбардировщик грубо пошел на понижение. Маневр удался, ночные истребители роем продолжали кружить на прежней высоте. Однако как только ночники остались вдалеке сзади, с притаившейся земли часто-часто замигали точки огней: открыли пламень зенитные батареи. Преображенский тут же начал набирать спасительную высоту - семь тысяч метров, на которой вероятность попадания в авиалайнер относительно не велика.

И на тот самый раз маневр удался, немецким летчикам и зенитчикам тяжко было разгадать проект советского пилота.

- Подходим к Берлину! - повеселел Хохлов, радуясь, что так удачно Преображенский преодолел заградительную зону, выставленную немецкой противовоздушной обороной на подступах к своей столице.

- Поточнее бы в настоящее время, Петр Ильич, - попросил Преображенский. - Ни одна взрывчатка не должна улечься в стороне от цели

Цель флагманскому ДБ-3, как и раньше, предназначалась особенно важная - правительственный микрорайон с резиденцией Гитлера. Задание Сталина Преображенский обязан был претворить в жизнь...

Слишком сложны условия для бомбардировки, потому как по сути дела бомбометание по резиденции Гитлера производится вслепую. Прежние бомбардировки правительственного квартала, скорее всего, результатов никаких не дали. Может быть, повезет нынче, и ФАБ-500 взорвется посреди зданий?

- Под нами Берлин! - радостно, с задором сообщил Хохлов..

Последние минуты до подхода к цели... Хохлов весь внимательность, от него одного зависел вывод ДБ-3 точь-в-точь на мишень. Преображенский моментально выполнял передаваемые им коррективы; в текущее время строжайше необходимо снести рассчитанные штурманом вектор движения, прыть и высоту полета.

- Боевой!

- Есть боевой!

- Так удерживать!

Полминуты боевого курса, нечаянно хочется не двигаться, затаить дыхание, вроде бы от этого бомбы точнее лягут на мишень.

- Цель! - донесся правильный звук Хохлова, и бомбардировщик содрогнулся, подпрыгнул вверх, освободившись от тяжелого груза. Одна ФАБ-500 и четыре ЗАБ-50 понеслись к скрытой темнотой земле.

Еще сорок секунд напряженного ожидания, и вздох облегчения ненамеренно вырвался из груди каждого члена экипажа.

- Есть мишень! Есть! - крикнул Хохлов, увидев на черной земле пять оранжевых точек-взрывов. - Командир, Евгений Николаевич, позволительно укладываться и на задний вектор движения...

Приятное ощущение радости, гордости и полного удовлетворения охватило Преображенского. Боевое поручение выполнено, это главное, а уж до аэродрома Кагул ныне они обязаны достичь, хотя их далекий бомбардировщик и будет ещё подстерегать опасность.

За месяц авиагруппа особого назначения совершила девять налетов на Берлин. Тридцать три советских бомбардировщика достигли цели, пятьдесят три - нанесли удары по военным объектам в глубоком тылу противника. Погибло восемь экипажей.

6.09.41 г. оставшиеся самолеты авиагруппы вернулись на аэропорт Беззаботное.

Вскоре 1-й минно-торпедный авиаполк, пополненный техникой и людьми, включился в боевую работу по защите Ленинграда.

Летные экипажи наносили удары по обстреливавшим град артиллерийским батареям противника, уничтожали его живую силу и технику на линии фронта, топили боевые корабли и транспорты в Финском заливе и Балтийском море, ставили мины на морских фарватерах.

16.09.41 г. воздушная разведка полка донесла, что на станции Кириши обнаружено большое скопление войск и техники противника. На выполнение боевого задания вылетело шесть бомбардировщиков 1-го мтап. Отбомбились они удачно, но на отходе от цели были атакованы истребителями противника и были сбиты все, единственный за другим. Из-за линии фронта сумел выскочить только экипаж капитана Борзова.

24.10.41 г. огненный таран совершил Герой Советского Союза капитан Гречишников.

9.01.42 г. во время бомбардировки Луги авиалайнер полковника Преображенского был поврежден зенитным огнем, и ему пришлось ходить на вынужденную посадку. Их искали трое суток и уже потеряли надежду

Вспоминает генерал-лейтенант авиации Хохлов: Шел январь 1942 года. Трудное время для Ленинграда. В городе не хватало хлеба, воды, топлива. Все, что доставлялось по ледовой трассе посредством Ладожское озерко и самолетами, не могло хотя бы в минимальной степени снабдить нужды населения и фронта. Ленинградцы переживали тяжелые дни блокады.

Наш 1-й минно-торпедный авиаполк вел напряженные боевые действия на Ленинградском фронте и в Балтийском море. Но шибко сказывалась нехватка топлива и боеприпасов на аэродроме Ленинграда. В результате количество экипажей иной раз была вынуждена перелетать на тыловой аэровокзал, где самолеты заправлялись бензином, снаряжались бомбами и оттуда шли на выполнение боевых задач.

В связи с большими трудностями доставки продовольствия в блокированный врагом град, в полку был установлен таковой строй, что ни единственный авиалайнер не улетал на тыловой аэровокзал, не сдав бортовой продуктовый неприкосновенный запас

Отсутствие НЗ на борту самолета, вскоре дорого обошлось нам.

Взлетели привычно. Разницы в работе моторов не чувствовалось... Летим с набором высоты. Скорость небольшая - 230240 километров в час. Температура в кабинах падает. На высоте 3000 метров термометр показывает 38 градусов ниже нуля.

В 20 часов пересекли линию фронта - она проходила по реке Волхов. Впереди по курсу появилась сплошная облачность с высотой нижнего края 2500 метров. Решили ступать к цели под облаками.

В 20 часов 20 минут подошли к Луге. Наш авиалайнер попал в лучи зенитных прожекторов и не смог вылезть из них, покуда не сбросили бомбы на мишень. Экипажи выполнили задачу. Внизу пылали вражеские эшелоны.

Упрогуливаться от Луги оказалось делом нелегким. С земли к самолетам тянулись разноцветные трассы. Возможно, от стального осколка или по иной причине в самолете отказал движок. Но не левый, на тот, что мы не возлагали больших надежд, а правый. Причем отказал немедленно и на все сто. Правый винт вращался вхолостую, а левый не давал полных оборотов. Мы не летели, а неторопливо скользили по воздуху, непрерывно теряя высоту.

Бпища, как говорится, не приходит в одиночку. На высоте на глаз 600 метров авиалайнер попал в плотный туман. Пилотировать стало сильно тяжко. Самолет не выдерживал ни скорости, ни высоты, ни направления полета. Обстановка создалась опасная.

- Можем продержаться в воздухе от силы десять - двенадцать минут, - сообщает Преображенский. - Давайте, Петр Ильич, совместно со стрелком и радистом, покуда есть высота, покидайте авиалайнер на парашютах. Я потяну машину единственный. Меньше риска.

Я ответил за всех:

- Никто не покинет авиалайнер!

Преображенский продолжал настаивать. Я возражал:

- Куда сигать? На территорию, занятую противником. В лютый морозец. Прыгать в основательный снег, ночью. Мы же не найдем дружбан друга! Нет, будем сообща до конца, что бы там ни было.

Преображенский замолчал. Началась баталия за всякий метр высоты. Затем он поминутно стал спрашивать:

- Скоро ли граница фронта?.. Где граница фронта? Я едва удерживаю авиалайнер... Видно ли что-нибудь внизу?

С высоты 50 метров, напрягая зрение, в разрывах между клочьями тумана я различил белую полоску реки.

- Под нами Волхов, черта фронта, - крикнул я командиру. В реакция услышал:

- Продержимся в воздухе не больше минуты. Высматривай местоположение для посадки.

Но что высматривать, если под нами абсолютный чаща, а идет последняя минута. К счастью, лесной массив внизу прервался, появилась белая поляна. Я в один момент передал об этом Преображенскому. Он безотлагательно же убрал газ чуть работающего мотора, и авиалайнер стал задевать плоскостями низкорослый сухостой. Затем последовал мощный потрясение и ещё немного толчков. Потом все стихло.

В кабине ничего не видно. Снег залепил глаза, все лик человеческий. В первое миг я подумал, что авиалайнер взорвался и меня выбросило наружу. Но нет. Развел руки в стороны и почувствовал, что нахожусь в кабине. На ощупь нашел астролюк и открыл его. Выбрался ввысь, спрыгнул - и погрузился по грудь в рыхлый сугроб. Я не мог подвинуться с места, не то что вылезти на поверхность. Наоборот, оседал все ниже.

Слышу звук Преображенского:

- Жив, Петр Ильич? Где ты?

- Нахожусь у передней кабины, - отвечаю, - но не могу выкарабкаться из снега.

Евгений Николаевич помог мне вылезти из сугроба и взобраться на плоскость. Со стрелком-радистом и стрелком занятие обстояло хуже они не могли вылезти из своей кабины, нижняя ворота осела сильно в снег. Верхнюю доля кабины, где установлена турель с пулеметами, заклинило при посадке. Пришлось расшибить стеклышко кабины и таким образом высвободить оставшийся экипаж.

Вчетвером на плоскости самолета стали осматриваться...

Преображенский спросил меня, где мы произвели посадку. Я доложил, что линию фронта перетянули и настоящее наше местонахождение - Спасские болота, в 1012 километрах севернее Малой Вишеры.

Стрелок-радист сержант Логинов, не ожидая вопроса командира о состоянии связи, доложил, что с остановкой правого мотора вышла из строя и самолетная радиостанция и он ничего не мог передать на землю ни о полете, ни о вынужденной посадке. Его извещение было для всех нас как гром посреди ясного неба. Это, сказал Преображенский, самое неприятное в сложившейся обстановке.

- Нас будут разыскивать в обширном районе и могут не откопать. Тем больше что над землей - густая морозная дымка.

Часы показывали 21.30. Темно. Безветренно. Трескучий морозец.

Побывав в сугробе, я понял, что снег лежит на гнилом теплом болоте и не твердеет. Идти по такому покрову вряд ли удастся.

На нас меховые комбинезоны, унты, шлемы, перчатки. У всех - пистолеты, финские ножи, ручные компасы и карты с нанесенным на них маршрутом полета. У меня, помимо того, - тюбик с мазью от обморожения. Плохо, что ничего нет из продуктов питания, более того куска хлеба. К тому же на четверых один спичечный коробок и в нем семнадцать деревянных одноразовых зажигалок.

Учитывая, что продираться так или по иному придется по глубокому снегу, мы обрезаем стропы от парашютов и твердо обвязываем ими унты, перчатки, воротники комбинезонов. Часть строп и полотнищ берем про припас. Решаем - передвигаться на восток: больше уверенности, что не попадем к гитлеровцам.

Командир приказал прихватить единственный из турельных пулеметов, ленту с патронами, ракетницу с набором разноцветных ракет...

Сползли с плоскости и немедленно погрузились по поясок в снег. Пулемет и патроны тут же опустили в сугроб. Движение начали ползком, но из этого ничего не получилось... Оставалось одно - перекатываться по снегу всем корпусом, след в след. Установили очередность. Ведущий (первый) перекатывался с боку на бок эдак десять метров, а далее откатывался в сторону и ведущим становился второй, а основополагающий - четвертым (последним) и т. д.

Пробивать след переднему неимоверно тяжело. Но иного выхода не было.

С 21 часа 30 минут до 9 часов утра мы удалились от самолета не больше чем на километр. Все очень устали, выдохлись. Несмотря на тридцатиградусный холод, от нас шел пар...

Евгений Николаевич забрался на одиноко стоявшее дерево. С пятиметровой высоты сообщил нам, что на восток, сколь хватает зрачок, тянется заснеженное болотце и никаких признаков жизни.

Решили возвратиться к самолету и от него передвигаться в южном направлении, чтобы вылезти на железную дорогу Москва - Ленинград... Кроме того, двигаясь на юг, мы должны увидать Спасский монастырь.

Обратный тракт к самолету был легче: мы катились по укатанной уже тропе и преодолели ее за два часа.

Невдалеке от самолета развели кострище. Для этого пробили единственный из бензобаков, намочили в горючем немного парашютных полотнищ, с помощью строп наломали дров из сухостоя. Делали это так: единственный из четверых подкатывался к засохшему дереву, накидывал на его верхушку финал стропы, закреплял его, а трое тянули стропу на себя. Отламывалась либо верхушка, либо все дерево. Предварительно на месте будущего костра разгребли снег. Получилась большая снежная яма, в которой могли разместиться и кострище и - около него - мы, четверо неудачников. Экономя спичечки, расщепляли их на две половинки. Одну из них с крупный осторожностью зажигали, полымя переносили на бумагу, потом поджигали древесную стружку, обрывки намоченных в самолетном топливе полотнищ, позже чего клали дровишки.

Чтобы вскипятить воду из снега, нужна была какая-нибудь посудина. Мы сняли дюралюминиевую крышку с самолетной аптечки, приладили к ней ручку, и чайник готов. Эту посудину непреклонно набивали снегом, держали над огнем, покуда не закипала влага. Потом крышка ходила по кругу. Каждый делал три-четыре глотка и передавал соседу. Согрелись. Утолили жажду. Кипяток стал и нашей едой...

Обогревшись, мы заново двинулись в дорога. Только сейчас на юг. Способ передвижения оставался прежним катились единственный за другим по снегу. Примерно в 16 часов услышали шум самолета, потом увидели и сам авиалайнер. Это был ИЛ-4, несомненно из нашего полка. Он очевидно искал нас. Я пальнул три красные ракеты, но, как видно, экипаж не заметил их - уж шибко густая дымка висела в воздухе. К нашему огорчению, авиалайнер ушел курсом на запад.

В 19 часов стали подготавливаться к ночлегу. Как и в начальный раз, развели кострище, вскипятили снежную воду. Каждый жался ближе к костру. Чтобы не загорелась одежка во время сна, установили дежурство - по кругу, по часу на каждого члена экипажа. Так и скоротали темное время суток. А ранним утром, чуть разгибая окоченевшие от холода спины и ноги, вновь двинулись перекатами.

Примерно в 14 часов второго дня нашего снежного единоборства, катясь спереди товарищей, я увидел слева, на удалении полутора-двух километров, церковь с двумя куполами и сегодня же спросил Преображенского, что он видит спереди слева? Он поднял голову, посмотрел и ответил: Церковь с двумя куполами. Радист и стрелок видели то же самое. И все мы подумали, что, по всей вероятности, это и есть Спасский собор. Изменили ориентация движения - левее на 30 градусов. В течение часа спереди виднелась церковь. Но вот она вдруг исчезла с горизонта и больше не появлялась. Настроение испортилось.

Ночь у костра провели тревожно. У меня прогорел комбинезон на коленях, у Преображенского - на спине. Пришлось прогоревшие места обвернуть парашютными полотнищами и обвязать стропами.

С рассветом вновь начали перекаты...

К исходу третьих суток в коробке оставалось три спички Третья темное время суток у костра оказалась для нас сплошным мучением. Все обмундирование обледенело. Сидишь лицом к огню, одежка спереди начинает оттаивать, но стоит поворотиться спиной к костру, как мерзнет грудь и образуется лед.

Мы уже нимало ослабли. Днем разгребали снег в надежде разыскать клюкву, но все бесполезно, под снегом только мокрый мох. Пропадала уверенность, что мы доберемся до железной дороги или населенного пункта. Появилась вялость и жалость к себе. Страшно оскорбительно было сознавать, что придется так бессмысленно пропасть - в снегу...

Утром на четвертые сутки мы обнаружили, что снега на болоте стало меньше. Он доходил немного выше колен. Можно идти, а не струиться. Но, к несчастью, на пути попался незамерзающий ручеек с красноватой, гнилой водой. Ширина-то всего два метра, но никто из нас не был в состоянии перепрыгнуть это узкое русло, а объехать - не обойдешь. Выход единственный - несложно перейти ручеек. И мы по грудь в воде, единственный за другим перешли эту водную преграду. Сразу же облипли снегом. На подошвах унтов образовались пудовые ледяные колоды. Одежда превратилась в мерзлый панцирь. Идти нельзя.

В полдень на горизонте обозначилась большая церковь...

Солнце клонилось к закату, до собора оставалось 250, от силы 300 метров. Но силы покидали нас. Страшно клонило в дрёма. Стоило на секунду прикрыть глаза - и ты погружался в блаженное тепло, в радужные грезы.

Я открыл глаза от сильных толчков. Меня тряс Преображенский и смачно ругался.

- Если в текущее время же не подойдем к собору, то погибнем. Понимаешь?!

Я безразлично отвечал: больше не могу передвигаться, буду ночь проводить тут. Радист и стрелок также отказывались ходить.

Евгений Николаевич, сам чуть державшийся на ногах, взывал к нашему чувству и разуму:

- Вот он, собор. Там - наше избавление. Иначе бесславная погибель...

С огромным трудом мы начали кое-как переставлять ноги. Шаг, прочий, третий...

К собору подошли, когда на землю ложились полумглы. Внутри увидели погасший кострище с тлевшими кое-где угольками. Вокруг разбросанные банки из-под консервов с этикетками на немецком языке, бутылки из-под шнапса, окурки и иной мусор. Все это говорило о том, что днем в этом месте находились гитлеровцы...

На дороге явственно вырисовывался след автомобильных шин. Снег не успел запорошить его. Значит, не больше как 30 мин вспять в этом месте прошла автомашина

Зову своих товарищей. Вместе заходим в стоящий у обочины деревянный сарайчик с сорванными дверями...

Прошло минут двадцать. Мороз крепчал. А чем развести кострище? Становилось невыносимо от страшного холода...

Послышался гул мотора - с запада шел грузовик, покрытый брезентом, поверх которого дымила труба. Значит, в кузове люди... Метров за пятьдесят от нас она сама остановилась перед встречной машиной. Им нелегко было разминуться на узкой проезжей полоске между сугробами. Кому-то из шоферов надобно было уступать дорогу, но, видно, ни тот, ни иной не хотел вручить задний ход

Мы решились приблизиться к машине с крытым кузовом. При нашем появлении спор шоферов прекратился. На нас с нескрываемой подозрительностью смотрели джентльмен пять военных, посреди которых два офицера.

- Кто вы и откель? - грубо спросил единственный из них.

- Мы - советские летчики с Ленинградского фронта, - ответил Преображенский. - Совершили вынужденную посадку в Спасских болотах. Оттуда и выбираемся уже четвертые сутки.

- Документы! - потребовал офицер

Но как их достать из кармана?.. Все наше обмундирование насквозь обледенело, и мы ничего не могли сделать.

Тем временем единственный из служивый поспешил подбросить фразу сомнения:

- Как быть в курсе, а может, они парашютисты-диверсанты?

Действительно, обличье у нас был жуткий. Обросшие и опухшие лица, покрытые копотью костров. Изорванное и прожженное обмундирование. Все четверо едва держались на ногах.

Евгений Николаевич Преображенский, оставив тщетные попытки достать из кармана документы, решительно и властно заявил офицерам:

- Вам не ясно, кто мы? Повторяю - летчики Ленинградского фронта. Двое из нас - Герои Советского Союза. Нас разыскивает руководство. Прошу обладать в виду, вы лично отвечаете за доставку нас по назначению.

После этих слов касательство к нам офицеров и служивый грубо изменилось.

- Можете забираться в кузов машины, - распорядился, как видно, старшой по званию офицер.

Но подняться в кузов независимо никто из нас не мог. Тогда помогли солдаты. И мы разом оказались в тепле. В кузове излучала пламень чугунная печурка. Нам налили по два-три глотка спирту, дали по кусочку хлеба. И мы погрузились в основательный дрёма.

В первом встретившемся на пути населенном пункте под названием Спас офицеры затащили нас в единственный из уцелевших домиков. Попросили хозяйку-старушку топить печь до тех пор, в то время как мы не проснемся. А сами уехали по своему заданию, пообещав утром заехать за нами.

Ничего этого мы сами не видели и не слышали. Даже не почувствовали, как нас снимали с машины и укладывали в домике на русскую печь. Все это нам рассказали на прочий день...

Кое-как мы привели себя в строй... Знакомые нам офицеры и солдаты одним духом сварили гороховый первое блюдо из концентратов. Налили каждому из нас по три столовые ложки - не больше. В просьбе о добавке категорически отказали: Нельзя. Может сделаться худо.

Мы ещё облачились в свои летные доспехи и поехали в Малую Вишеру, где находился штаб одной из армий. Там нас первым делом направили в баню, выдав чистое белье, побрили и накормили, устроили на роздых.

К исходу дня за нами прилетел боевой авиалайнер из нашего полка.

Так же читайте биографии известных людей:

Евгений Птухин Eugene Ptuhin

Герой Советского Союза (21.03.40). Награжден двумя орденами Ленина, орденами Красного Знамени и Красной Звезды, медалью ХХ лет РККА.
читать далее →

Евгений Савицкий Eugene Savitskiy

В годы Великой Отечественной войны командовал истребительной авиадивизией, авиагруппой, а с декабря 1942 года 3-м истребительным авиакорпусом...
читать далее →

Евгений Степанов Eugene Stepanov

Герой Советского Союза (29.08.39). Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени,..
читать далее →

Евгений Туренко Eugene Turenko

Герой Советского Союза (21.03.40). Награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Кутузова 2-й степени, Красной Звезды,..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий