Известные люди

»

Наталья Горбаневская

Наталья Евгеньевна Горбаневская - стихотворец, переводчик, филолог, газетчик, прославленный правозащитник. Начала печататься с конца 1950-х в самиздате. С 1975-го живет на Западе. Там же изданы ее поэтические книги: "Побережье" (Анн Арбор, 1973), "Три тетради стихотворений" (Бремен, 1975), "Перелетая снежную границу" (Париж, 1979), "Ангел деревянный" (Анн Арбор, 1982), "Чужие камни" (Нью-Йорк, 1983), "Переменная облачность" (Париж, 1985), "Где и когда" (Париж, 1985), "Цвет вереска" (Тинафлай, США, 1993). С 1996-го книги Натальи Горбаневской публикуются и в России (в основном в издательстве "Арго-Риск"), совершенно недавно ее избранное "Русско-русский разговор" сообща с книгой стихов 2001 года "Поэма без поэмы" увидело свет в издательстве "ОГИ".

- Вы живете на Западе с 1975 года, то есть достаточно давнехонько, и, по всей вероятности, видите современную российскую поэзию как бы со стороны. Это каким-то образом воздействует на ваше творчество? Или все давнехонько "устаканилось"?

- Нет, не "устаканилось", в стихах (будем толковать о стихах, а не о "творчестве") все время что-то меняется, что-то основное остается неизменным. Но не свяжу этого с состоянием современной русской - не российской, а русской по обе стороны госграницы - поэзии: я ее читаю без затей как читатель, и в ней страсть сколько интересного и более того замечательного, но воздействия она на меня не оказывает. Я по-прежнему люблю вирши Льва Лосева (пожалуй, самого близкого мне поэта, но эта близость - ни в коем случае не плод взаимовлияния), Бахыта Кенжеева - эти имена приходят мне на ум первыми конечно, но вдобавок ещё и потому что, что за последнее время оба опубликовали в журналах по две замечательные подборки. Очень немало прекрасной поэтической молодежи, да и поэтов между тридцатью и сорока, но я не хочу звать имен, без затей вследствие того что что боюсь кого-нибудь выпустить из памяти, а это будет несправедливо. Конечно, мне нравится не все, что случается уяснять текст, но так потому как бывает неизменно.

- Сегодня в России существуют как бы две полярные точки зрения: одна из них настаивает на том, что поэзия - "частное занятие каждого", вторая - опираясь на навык прошлого - говорит о гражданской роли поэта в жизни общества, о том, что он призван прорицать, воздействовать на массы и т.д. Какая точка зрения вам ближе?

- Мне кажется, что странным образом в обеих точках зрения не учитывается (хотя, может быть, подразумевается) одно и то же, и шибко простое: поэзия - частное (или личное) занятие двоих. Стихотворца и читателя (слушателя). Если она останется частным делом только сочинителя, то есть не пройдет стезя "от сердца к сердцу", она не станет поэзией. Если же стихотворец хочет быть демиургом, двигать толпами (мне ни при каких обстоятельствах такого и в страшном сне не снилось), то ему нужно разыскать тот самый стезя к сердцу каждого из толпы. Но я сомневаюсь, что это возможно: ватага управляется иными законами, ее разрешается зажечь - на время, а затем она пойдет себе дальше. Поэт - возьмем к примеру Бродского - сам не в толпе, не над толпой, не перед толпой, он, как завещано Пушкиным, живет единственный. Живет единственный, а сочинив вирши, оказывается на пару, и этих "вдвоем" может быть как угодно немало, но вторые члены этой пары не складываются в толпу или более того среда, они также живут одни.

- Я знаю, что в 1983 году, выступая на конференции журнала "Континент" в Милане, вы прочли контент "Язык поэта в изгнании", да и всю дорогу профессионально интересовались развитием языка как филолог. Не потому что ли появилась статья о нашем "датчанине" (Дале), которая мне кажется великолепной. Как вы пришли к этому?

- Одну причину вы уже назвали: филология. Филолог я, конечно, в научном смысле никакой, но филологическая жилка во мне вечно трепещет. Словари - мои любимые книги, а словарь Даля - любимая из любимых. А другая - то, о чем говорил Бродский, в частности, в беседа, которое дал мне в Париже: не язык - инструмент поэта, а стихотворец - инструмент языка. А Лосев сформулировал это смешнее и, пожалуй, ещё вернее: "И, как еврейка казаку, Стих поддается языку".

Славянские языки вообще, а российский в особенности, - порождают поэзию. Сейчас, читая в книгах или чаще в интернете море стихов известных мне и раньше неизвестных поэтов, я не устаю дивиться свободе языка, ткущего самые причудливые и новые комбинации смыслозвука.

- За время вашей работы в "Континенте" и "Русской мысли" сквозь вас прошло невпроворот разных произведений, в том числе написанных и теми, кого называют "ди-пи", в первую очередность я имею в виду таких авторов, как Иван Елагин, Николай Моршен, Игорь Чиннов. Что это были за люди, общались ли вы с ними, что ещё не вернулось в Россию стихами?

- Названных вами поэтов "Континент" печатал, но ни с кем из них я лично не встречалась. Мне - как, уместно сказать, и Владимиру Максимову - было интереснее всего раскрывать новых поэтов (а ему - и прозаиков). Так, ещё в начале моей работы в "Континенте" нам привезли из Москвы вирши Бахыта Кенжеева. Потом Бахыт передал нам - также ещё из Москвы - альманах "Московское время", и мы в первый раз напечатали Александра Сопровского, Сергея Гандлевского и других поэтов этой группы. Много позже, уже живя в Канаде, тот же Бахыт прислал нам поэму Тимура Кибирова. Сама я получила из Москвы крайне занятные вирши Ольги Рожанской, а из Ленинграда - вирши поэтов группы "Камера хранения": Ольги Мартыновой, Дмитрия Закса, Валерия Шубинского и Олега Юрьева. Случалось мне раскрывать новых поэтов и посреди эмигрантов: Андрея Лебедева в Париже, в частности. Это не значит, что мы публиковали только наши открытия: кого мы единственный раз полюбили - из молодых ли, из признанных, независимо от места пребывания и, в случае эмигрантов, от "волны" эмиграции - мы продолжали печатать. Не печатали мы только тех, кто сам не присылал нам стихов, и в этом смысле в "Континенте" оказались некоторые пробелы, такие как Геннадий Айги, в частности, или покойный Александр Величанский. Я вижу, что не отвечаю на ваш вопросительный мотив, но рассказала о том, что мне самой интереснее, вследствие этого, может быть, окажется интереснее и нашему с вами читателю.

- Расскажите о ваших привязанностях в литературе прошлого, сегодняшнего; есть ли у вас "свои" композиторы, живописцы?

- Если сообщать о поэзии, то самый-самый сжатый список - Пушкин, Мандельштам, Ахматова, Бродский (и ни на кого из них я не похожа). В прозе - Достоевский, Диккенс, вообще скорее англо-американская литература, чем какая-то другая, помимо неужели что польской. Но польская проза - только ХХ века. Например, я переводила - по любви, а не по необходимости - Марека Хласко, Тадеуша Конвицкого, Славомира Мрожека. И, хотя переводила уже по необходимости (нужно было для "Континента"), но полюбила печальнейшую книгу Казимежа Орлося "Дивная малина". Помню, одна моя мудрая знакомая (Т.М. Литвинова) сказала мне со вздохом затем чтения этого романа: "Мы-то думали, у них лучше..."

А "моя" польская поэзия - это и самая старая, Ян Кохановский, XVI столетний период, и в XIX веке Норвид, единственный из самых великих поэтов во всей важный литературе, а в ХХ - Юлиан Тувим, нимало, по-моему, незнакомый в России Юзеф Чехович и, конечно, Чеслав Милош и Кшиштоф Камиль Бачинский. О нем и о других, по цитате из Милоша, "двадцатилетних варшавских поэтах", погибших во время войны, я недавно написала статью - в журнал "Новая Польша" (2004, # 11). А ещё - и мой близкий приятель Виктор Ворошильский, и мой ровесник и приятель Ярослав Марек Рымкевич, и из родившихся вслед за тем войны - Станислав Баранчак (вдобавок отличный переводчик, в частности Бродского). Из всех названных я не переводила только Кохановского, Тувима и Чеховича, а ещё переводила хоть отбавляй и стихов, и прозы, и статей - это крайне важная количество моей жизни, которая продолжается и по этот день. Если гутарить о польской прозе, назову ещё два имени писателей, книги которых купила в Варшаве две недели обратно и которые произвели на меня сильное впечатление: Ежи Пильха (он уже есть по-русски в переводе Ксении Старосельской) и Войцеха Кучока, лауреата премии "Нике", главной польской литературной премии (заметим, что государственных премий там нет).

Да, вы же ещё спрашивали о музыке и живописи. Когда-то на психиатрической экспертизе на вопросительный мотив печальной памяти профессора Лунца о любимых композиторах я ответила: "Моцарт, Шуберт, Прокофьев". Это отчасти так и нынче - с той разницей, что Прокофьева, может быть, люблю чуть-чуть меньше, а Шуберта намного больше - несложно тогда я ещё многого из его сочинений не слышала. Но без малого так же люблю Баха, Гайдна, Шумана, Шостаковича. И джаз - действительный, недурной, различный - не меньше, чем всю названную классику.

А там, где словечко соединяется с музыкой (хотя вообще-то, это уже есть у названных композиторов - довольно привести в образец песни Шуберта и "Антиформалистический раек" Шостаковича), крайне люблю старинные русские романсы, песни Булата Окуджавы, а в текущий момент, к примеру, по немало раз с радостью слушаю компакт-диск раннего "Аквариума".

Без музыки я вообще протянуть не могу. Без живописи... Пожалуй, также тяжело. Как когда-то полюбила импрессионистов и постимпрессионистов, так и люблю, тем больше что лучшее их собрание - у нас в Париже, в Музее Орсе. Тем не менее в прошлом году, в первый раз в жизни попав в нью-йоркский музей "Метрополитен", обалдела перед тамошним Дега и готова была утверждать что это "оптимальный художник всех времен и народов". Но... ещё же есть и итальянское Раннее Возрождение, и фламандцы от Яна ван Эйка и Рогира ван дер Вейдена, и Брейгель. А ещё наши "бубнововалетчики". Вот без всего этого существование была бы "мрачная пустыня".

- Насчет "сжатого" списка ясно, а вот что подвигло на написание первого стихотворения?

- Не знаю, что полагать "первым стихотворением". Семейные предания донесли четверостишие, сочиненное мной в четыре года. Очень занятное, так как в нем в зародыше содержится моя будущая поэтика (соответствующая принципу "в огороде бузина, а в Киеве дядька"), так как оно написано не хореем (см. Чуковского), а ямбом и так как в нем отчасти предсказаны некоторые детали моего нынешнего будущего. Вот оно: "Душа моя парила, / А я варила первое блюдо, / Спала моя Людмила, / И не хватило круп".

Людмила - кукла, которая у меня была и которую я окончательно не помню. Но ныне у меня младшую внучку родители назвали Миленой, и если я уговорю их крестить ее, то она, конечно, будет Людмилой (оттого что Милочка). "Душа моя парила" - бесспорно, под влиянием Лермонтова, которого мать мне и читала, и пела, а вскоре я начала уяснять текст и сама. А супы я, ни при каких обстоятельствах не умевшая готовить, принялась варить с начала 90-х (как говорит мой старшой сын: "Как коммунизм рухнул, мамаша принялась готовить супы"), и не только в Париже, но и в Москве (спросите Рейна) славится "борщ у Горбаневской".

Но так как я сама это четверостишие не запомнила, то какая мелодия меня к нему привела, не могу проронить. Зато помню иной эпизод, уже ближе к пяти годам. Нам с братом подарили Брема, и я его усиленно читала. И как снег на голову на одном развороте я прочитала подписи под четырьмя картинками и услышала их как вирши, то есть услышала, как слова, которые не собирались быть стихами, становятся таковыми: "Датский дог. / Немецкий дог. / Ирландский дог. / Шотландский дог".

Вообще же мелодия возникает у меня на ходу или в транспорте, мне нужно движение. Скажем, три стихотворения 1956 года, которыми открывается любое мое избранное, полное или неполное, все сочинены при поздних возвращениях домой трамваем, то есть частично в трамвае, частично на ходу.

- Что вы считаете самым главным из ваших встреч-общений с Анной Ахматовой?

- Встречи с Ахматовой научили меня относиться к себе не как из ряда вон выходящему, "высшему" существу, "поэту" - по традиции романтиков, в ХХ веке в особенности сильной у Цветаевой, а как к человеку, по воле Божией получившему дар (без всяких своих заслуг) и долженствующему этим даром распорядиться как разрешается лучше. Это включает, конечно, и самоконтроль, и немалую долю иронии по отношению к себе, защищающую от разрастания самоуважения. При том что Ахматова, конечно, знала и понимала, КАКОЙ она стихотворец.

Перескажу происшествие, тот, что рассказываю зачастую. Пришла к ней художественная чтица (по фамилии Бальмонт - "на афише покрупнее Бальмонт, поменьше Блок", как говорил Миша Ардов), Анна Андреевна, конечно, ее приняла, учтиво слушала, разговаривала. И вот чтица уже уходит и в дверях спрашивает Ахматову: - А говорят, у вас есть "Поэма без чего-то..."

Анна Андреевна была в полном восторге и всем это рассказывала. А представьте себе, что кто-то спрашивает Цветаеву: говорят, у вас есть "Поэма чего-то"! Она бы этого человека на месте убила. При этом мы знаем, как важна была для Ахматовой "Поэма без героя", начатая в 1940 году и переписывавшаяся до конца ее жизни.

- Вы довольны своими последними изданиями - избранным "Русско-русский разговор", до этого было "Не спи на закате" - вы этим подвели предварительный результат?

- Первый в жизни результат я подвела книгой "Побережье", до "Ардиса" вышедшей в самиздате. Но это было такое "избранное", которое вместе с тем было "полным". Совершенно полным, а не "почти", как позже "Не спи на закате" (то есть все вирши того времени, которые в него не вошли, бесповоротно выброшены). Но и "Не спи на закате", и "Русско-русский разговор" составляла я сама - чего ж мне быть недовольной? А всерьез-то итогов я не подвожу - живу дальше.

- Как идет служба над новой книгой, рабочее наименование которой я знаю, "Прозой"?

- Я работаю не так давнехонько, года полтора-два. Туда входят статьи, рецензии, выступления, напечатанные в "Континенте", "Русской мысли" и других изданиях. Но многое я ещё не разыскала, не скопировала, не сосканировала - на все это нужно время. Так что я истинно не знаю, когда закончу предварительную работу. Потом наступит следующий этап: композиция и отбор. Я на излишне многие темы писала и в то время как условно поделила материал на такие разделы: "О поэзии", "О прозе", "Кино, театр, музыка", "Словари", "Прошлое", "Посткоммунизм", "Запад", "Польша". Раздел "О поэзии" позволительно прочесть на сайте "Новой камеры хранения".

- Может быть, закончим тот самый разговорчик новым стихотворением?

- Предложу стихотворение из книги, которую, как мне кажется, быстро закончу. Называется оно "1941 (из ненаписанных мемуаров)", написано в Париже 19 ноября 2004 года:

пью за шар голубой

сколь лет

и никак не упасть

за летучую страсть

не унять не умять не украсть

за воздушный прибой

над заливом приливом отлей

из стакана вина

не до дна догори не дотлей

кораблей ли за тот

что несется на всех парусах

юбилей но война

голубой или серенький том

не припомню не помню

не вспом...

Так же читайте биографии известных людей:

Наталья Крандиевская-Толстая Natalia Krandievskaya-Tolstaya

Наталья Крандиевская-Толстая - русская поэтесса. Родилась 21 января 1888 года.Стихи Натальи Крандиевской высоко оценивали такие поэты как Блок,..
читать далее →

Наталья Лайдинен Natalia Laydinen

У меня в руках небольшой синий томик с золотым тиснением: книга "Небесные песни", выпущенная издательством "ДизайнПресс". На ее страницах стихи,..
читать далее →

Наталья Александрова Natalia Alexandrova

Наталья Александрова известная писательница детективного жанра. За несколько лет она написала около шестидесяти романов, в каждом из которых..
читать далее →

Наталья Баранская Natalia Baranskaya

Родилась в семье врача. Окончила историко-филологический факультет МГУ в 1930 и в том же году Высшие литературные курсы. Член Союза писателей СССР с..
читать далее →

Ваши комментарии

добавить комментарий